Чистилище - Захар Петров

- Забирай, - с ухмылкой кивнул Увалень на положенного возле ямы Вячеслава. – Я вас отпускаю.

Она бы могла выхватить секачи, перерезать ему глотку, завалить ещё с десяток каннибалов, но вырваться с каторги, тем более вместе с Вячеславом, у неё не было шансов. И она сделала единственное, что ей оставалось. Закрыв глаза, она за секунду сконцентрировалась и собрала в кулак всю свою волю. Потом нагнулась, подняла его с пола и пошла. Она шла на выход прямо, уверенно, как будто несла что-то не очень тяжёлое. Вид воинственной девушки, выносившейся из этого ада искалеченного мужчину, произвёл впечатление на людоедов. Каждый из них мог нанести удар своей шипованной палицей по спине Веры, запросто перебив ей позвоночник – она бы наверняка почувствовала движение за спиной, но выхватить секачи уже не успела бы, потому что руки её были заняты. Даже Увалень первое время просто стоял со скрещенными руками, не довольно поглядывая на своих изумлённых этой картиной подчинённых. Ему показалось, что дать команду остановить их будет сейчас не правильно: после того, что сказала о следователе делопроизводитель, и после того, что эта следователь сделала сама. Но и просто так отпустить он их тоже не мог. Безобразная ухмылка перекосила его лицо, когда он принял среднее решение: быстрыми шагами он обогнал следователя и стал у двери, ведущей в тунельчик, опять скрестив руки на груди с видом человека, не сомневающегося в своём величии.

- Отойди… ты сказал… что отпускаешь нас, - у Веры заметно сбилось дыхание.

- А я вас и отпускаю… Только не сюдой… Профессору нужен свежий воздух…

Увалень указал на другой выход – на Поверхность. Вера не двинулась, сверля глазами одноглазого. В толпе каннибалов послышались смешки – теперь их мнение снова было целиком на стороне своего жестокого вождя.

- Ну что не идёшь? Сейчас передумаю.

Кто-то осторожно толкнул Веру палицей в напряжённую спину, больно колонули шипы. Открыли дверь выхода на Поверхность. У Веры опять не оставалось выбора, и она шагнула в открытую дверь.

Ноги увязали в снегу, глаза слезились от яркого света и холодного ветра, едва не сбивавшего её с ног и продувающего её худое тело почти насквозь. Первое время она опасалась, что их настигнут каннибалы, но те и не подумали высовываться на Поверхность. Вот он гигантский овал бывшего стадиона «Динамо», из которого когда-то её отец уводил мать. Причудливый изгиб судьбы заставил её повторить то, что когда-то сделал её отец. Вера кое как доковыляла до первого закутка – отгороженного парапетом спуска в какой-то подвальчик, и опустила Вячеслава прямо на чуть прикрытую снегом мёрзлую землю, прислонив его спиной к стене. От холодного воздуха, яркого света он быстро пришёл в себя и удивлённо смотрел на Веру. Он был истощён от голода, кровопотери и той страшной боли, которую испытал и наверняка испытывал до сих пор. Из своего следственного рюкзака она достала респиратор и насунула его на лицо Вячеславу. Себе она скрутила повязку из сложенных в несколько раз оторванного от майки куска льняной ткани. Она сомневалась в эффективность такого противорадиационного средства и всё же респиратор был нужнее Вячеславу, организм которого был ослаблен настолько, что радиоактивный воздух свёл бы его и без того небольшие шансы на выживание на нет. Вера, опустив респиратор, дала ему попить из фляги осторожно, чтобы вода не пролилась за превратившийся в окровавленные грязные лохмотья комбинезон учёного – на таком холоде она тут же бы стала замерзать.

Едва смочив пересохшие окровавленные губы, Вячеслав произнёс:

- Ступни болят.

- У тебя нет ступней.

Подумав, он произнёс едва улыбнувшись:

- Всё-равно болят.

Она вернула респиратор на место и очень серьёзно произнесла:

- Вячеслав, единственный шанс выжить у нас с тобой – это дойти до ближайшего известного мне незапертого входа в Муос, причём сделать это, как можно быстрее. Я тебя возьму на спину, а ты меня обхватишь за плечи. Только не теряй сознание, иначе отпустишь руки - и я тебя не удержу, или ещё хуже – замёрзнешь.

- Я постараюсь, но я не уверен.

- Чтобы не отрубиться, говори; говори что-нибудь.

Вера, стиснув зубы присела и взвалила Вячеслава на спину, а он неловко обхватил её за плечи. Стиснув зубы, она встала и пошла. Очередной порыв ветра, чуть не сбил её с ног.

- До какой же всё таки нелепости я дожился – меня, мужчину, на спине несёт девушка, которая наполовину младше меня… И которую я бы сам хотел носить на руках…

- Вячеслав, не будем об этом… Расскажи лучше, что произошло на каторге.

И он начал свой рассказ. Завывание ветра, респиратор, скрадывающий звук, собственное надрывное дыхание Веры, едва державшейся на ногах и делающей мучительные шаги, мешали расслышать всё, что он говорил, но всё же общая картина происшедшего ей стала ясна.

Примерно неделю назад их перестали выводить на работу. Потом уменьшили и без того скудный паёк. Надсмотрщики, которых без Вериного прихода стало почему-то намного меньше, нервничали. Что-то происходило неладное, причём это происходило вне каторги, раз в них перестали нуждаться и перестали им давать еду. На третий день надсмотрщиков осталось только пятеро, остальные, похоже, сбежали. Те, которые остались, были на взводе. Они перестали давать еду, которой на каторге почти не осталось и совсем перестали выпускать из камер каторжан, которые с каждым часом становились всё более злыми и неуправляемыми. Тогда кто-то из каторжан стал переговариваться с делопроизводителем, которая ползала по коридорам и к которой надсмотрщики привыкли. Та стащила у надсмотрщиков ключи для открытия камер и, подловив момент, открыла одну из них. Каторжане вырвались оттуда и открыли другие камеры.

Первым делом каторжане стали срывать злость на надсмотрщиках. Узники превзошли своих бывших мучителей в садистских издевательствах. Последний из них умер через сутки – и всё это время от него не отходили каторжане, которые с каким-то безумным упоением придумывали для него всё новые и новые мучения. Большинство из них даже не воспользовалось предоставленной им свободой – лишь меньше половины освобождённых ушло в этот день с каторги.

- А ты почему не ушёл? – кричала сквозь завывание вьюги Вера.

- Да из-за отца Василия, помнишь я тебе рассказывал про священника. Он вступился за надсмотрщиков, влез в толпу, не давая их мучать. И этот, который Увалень, его избил, из-за чего у отца Василия случилось сильное сотрясение головы, он не мог идти, ну а не мог оставить этого необыкновенного человека. И кстати, после того, как это произошло между Увальнем и отцом Василием, многие отстали от надсмотрщиков и ушли с каторги. А когда отец Василий уже смог подняться на ноги, нас оттуда уже не выпускали.