Обмен разумов - Роберт Шекли

— Ничего не понимаю, — заявила Твина. — Чего ты хочешь достигнуть?

— Мне нужно построить великую единую мультивселенную из рассказов, которые я плету, как паук паутину. Но вселенная возможностей сопротивляется рационалистическим подходам. Чтобы закончить дело, я должен найти особые способы.

— А что это за особые способы?

— Я обращаюсь к реальности, — сказал Ахав. — К реальности, которая состоит из того, из чего состоит, и плевать ей на все «почему». Если я соединю все свои построения, сама их близость создаст логическое пространство. Факт налицо: ты, Твина с Марса, находишься сейчас в заброшенном городе Лу, которого в твоем построении не существует. Это один из способов, какими я собираюсь связать все вместе.

— Какой ты умный! — восхитилась Твина. — И долго я должна тут находиться?

— Точно пока сказать не могу, — ответил Ахав. — Я еще не решил, куда тебя пристроить. Но с этим я быстро разберусь. И как только мы соединим нить твоей жизни с какой-нибудь другой нитью из какого-нибудь другого рассказа, наша цель будет достигнута. Вселенная снова станет целостной. Или по крайней мере начало будет положено. А затем я свяжу другие нити и таким образом добьюсь единого целого.

— Грандиозная задача, по-моему. А что я должна делать?

— Просто чувствуй себя здесь как дома. Кто-нибудь со временем обязательно появится.

— Со временем — это скоро?

— Не знаю, — сказал Ахав. — Я постараюсь поскорей. Мне нужно сначала закончить кое-какие другие дела.

— Погоди минуточку! — воскликнула Твина. Но Ахав уже исчез, и она осталась одна в заброшенном городе Лу.

20. Визит к психиатру

— Доктор сейчас вас примет, — сказала сестра.

— Благодарю вас, — откликнулся Ахав.

Он положил на стол «Журнал для громил» с загнутой страничкой и последовал за сестрой из приемной в коридор. В коридоре было много распахнутых дверей, а за ними виднелись маленькие каморки и лаборанты в белых халатах, склонившиеся над бирманскими бунзеновскими горелками и прокаливающие друг дружке всякие странные материалы. Сестра наконец подошла к кабинету, стукнула разок и открыла дверь.

— Доктор Махер, — обратилась она к облаченному в белый халат человеку со стетоскопом, — это ваш пациент, мистер Шерман Машин.

Доктор Махер просматривал кучу листов с прикрепленными к ним рентгеновскими снимками. Он кивнул, не подымая глаз, небрежно махнул рукой, потом — более учтиво — махнул другой и сказал:

— Да-да, садитесь, пожалуйста, сейчас я вами займусь, мистер Машин. Не возражаете, если я буду звать вас Шерман?

— Ничуть, — сказала машина. — Хотя вообще-то меня зовут Шехерезада.

— Шерман звучит достаточно похоже, — заявил доктор Махер. — Благодарю вас, сестра. Вы свободны. А вами, Шерман, я займусь буквально через минутку. Прогляжу только отчеты из Штуковинной клиники. — Доктор вновь уставился в свои бумаги и начал диктовать маленькой рецептурной машине с головкой иволги. — Да… Сублатеральное вливание доритика… Типично, типично.

Шерман сидел на пластмассовом стуле для пациентов, рассеянно глядя в окно сквозь ситцевые занавески. Он находился на верхнем этаже большого бетонного здания. Зима была долгой и одинокой. Он вспомнил, как Марсия говорила ему: «Не кажется тебе, что ты попросту загнешься от тоски?» А он ответил: «Ничего, я справлюсь».

И вот он сидел здесь, терзаемый бесконечными мрачными воспоминаниями, ожидая, когда же польется из озвучивателя мелодия. Он гадал, где она теперь, Марсия, а потом совершенно неожиданно оказался в приемной, и она тоже была там.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Меня зовут Миллисент Автомата, — ответила она.

Только тогда Ахав вспомнил, что недавно оставил Твину в городе Лу, где собирался устроить ее жизнь. А потом что-то случилось. Его внезапно куда-то забрали, причем так быстро, что он и не помнил, как это произошло; но результат был налицо: он сидел почему-то здесь, в приемной некоего невразумительного психа по имени доктор Мухер или Мохер, и разговаривал с довольно привлекательной молодой машиной женского пола, называющей себя Миллисент Автомата. Ничего удивительного, что сие обстоятельство вызвало сильное удивление у отважного молодого миростроительного и вселенносозидающего робота, очень недурного собой и весьма обаятельного.

— Где я? — спросил он.

— Потише! — шепнула Миллисент. — Говорят, это место Пляшущих Зоилов.

— Бог ты мой! — воскликнула машина, вдруг вспомнившая то, о чем ей говорили когда-то: что мир как таковой может быть разделен множеством разных способов. Одним из самых надежных способов, набравшим 9,89221 очка из десяти возможных, является План Превращения Видов, который рассматривает превращения как фундаментальные строительные кирпичики Вселенной. Вся реальность, можно сказать, состоит из взаимопревращений различных форм и размеров. Одни меняются быстро, другие медленно, а некоторые, как, например, настоящее, меняются вечно. Смена вида, которую недавно претерпела машина, была не хуже других. К тому же вид ей переменили в состоянии забытья, столь удобном для экспериментального доказательства той или иной теории.

Чтобы привыкнуть ко всему этому, машине понадобилась пара мгновений. Подняв щупальце и тем самым заткнув на время Миллисент Автомате рот, машина быстренько оценила окружающий вид. У нее не осталось почти никаких сомнений в том, что вид этот несет на себе очевидную печать, поддающуюся выражению словами даже со столь широким значением, как, например, «черви» или «дубадать». В воздухе витал больничный дух, а машина Шехерезада очень боялась недееспособности, которую можно подхватить в подобных местах.

— Кто такой этот доктор Моргер? — спросила машина.

— Он хочет вам помочь.

— Но разве со мной что-то не в порядке?

— Вас обвиняют в психической мнемозии; маниакальной маскулинизации; морочении с малоприятным умыслом; маске гнома; пляске Мома — и прочих вещах с такими же чудесными названиями.

— Проклятье, этого я и боялась, — пробормотала машина Шехерезада. Ибо было очевидно, что Милли Автомата впадает в цикл смыслового расстройства, который, вероятнее всего, закрутится петлей. Ибо у нее дезориентировано не только восприятие — затронута также интуиция.

Машина изо всех сил вцепилась в собственный рассудок.

— Не оставляй меня, мой здравый смысл!

— Ну-с, что у нас тут происходит? — спросил доктор Моргер.

Машина осознала, что устроила настоящий спектакль одного актера, дергая щупальцами так конвульсивно, как не стал бы ими дергать ни один уважающий себя робот, даже наделенный богоравной властью. К счастью, она сумела не потерять лицо — этот общий знаменатель между роботами и людьми.