Царская чаша. Книга I - Феликс Лиевский

На сей раз к ней приближалась сама сваха, с намерением, взявши под руку, пройтись вкруг горницы и побеседовать кратко. И, хотя Анна Даниловна растолковала, про что вопросы могут быть и как отвечать следует, княжна всё равно очень испугалась…

Остальные все кушали и на них поглядывали. А княжна обмирала не так что понять и невпопад ответить, или промедлить слишком, или, наоборот, выпалить через чур спешно… Или, над словами раздумывая, задеть каблуком подол и споткнуться… Вот уж позорище будет!

Но милосердная сваха водила её неторопливо и спрашивала о всём самом простом: каковые кушанья умеет стряпать, какие узоры более прочих вышивать ей нравится, какую пору в году любит среди других и за что, как о подругах своих мыслит, а как – о молодых людях знакомых. Все ловушки подобных разговоров княжне были ведомы стараниями Анны Даниловны, и она отвечала степенно, скромно и разумно, выказывая сведущность и в домовом хозяйстве, и к художествам рукоделия понимание, и к чудной красе мира, Богом сотворённого, неравнодушие, и к приятельницам суждения только похвальные и снисходительные, а к молодцам – неведение, ведь добродетельной девице не пристало водиться ни с кем из них, кроме братьев родных, так и суждений об них быть у неё не может, а к родительскому мнению прислушивается. Ну, и по писаниям древним немного прошлись, и тут княжна обмерла не раз снова, едва не перепутавши всем известных мужей великих, отшельников и подвижников. В висках заколотилось и зашумело, она похолодела вся, а только что было удушливо-жарко. Но то ли она всё же не ошиблась ни разу, то ли сваха пожалеть её имела все намерения, но по прошествии некоторого времени та вернулась за стол, кивнув удовлетворённо княгине и князю. Её же снова отправили переодеваться, на сей раз – в последний.

– Ой, не могу, путается всё… Не чаю пережить день этот, Маша! – причитала несчастная княжна, покорно предоставляя себя ловким хлопотам девушек и подруги, украшающих и обряжающих её. – Нешто матушка то же терпела?

– Дай-ка личико обмахнём да подбелим ещё, и губы заново… набалсамим306! Всё порядком будет, не усомнись. Сама подумай, всё уж сговорено, так что это испытание твоё только из обычаев наших производится, не из прямой тебя проверки же! Даже ежели чего ты и не совсем ладно сможешь – не страшно это, они приехали с добрыми намерениями, взять тебя в семью хотят непременно (так и нянюшка сказывает, и Федосья Петровна!) и не станут тебя судить строго!

– Ой, Маша, когда б так и было!.. И всё одно, опозориться боязно, – и княжна молилась опять Заступнице. – Я-то сама ничегошеньки и не замечаю, и не вижу… Никого не разглядеть мне там… Боярыня Басманова не злою кажется, да только всё едино страшно мне! Отец у них суров дюже, сказывают…

– Уймись, Варя, свет мой, немножко нам потерпеть осталось, а ты у нас – умница, как есть! Ну, ступай, с Богом! – и княжна Марья накинула ей на плечи соболью шубу, сверху шелковую, персидского дивного узора «огурцами», сопровождая до рук няньки и ключницы. Прежний паволок заменили на плат узорный, поверх коего венец тонкий обручем одели, и с него уж на лицо опустилась нежная коротенькая занавесь…

В этот раз девушки завели песнь о том, какая невеста послушная дочь, и родителям – радость и утешение.

Позволив остальным полюбоваться невестой положенное время, воевода Басманов, пересевший от стола в отдельно стоящее кресло, поманил её рукою и просьбой подойти е нему. Княжна подошла, поклонилась, придержав длинные полы шубы пальцами в тонких блестящих кольцах, и ожидала его слов с низведённым взором.

– Порадовала ты нас, дочка, видом своим цветущим, нарядным, глазу приятным и душе, походкою лебяжьей да подношениями величавыми и обращением достойным. И свашеньке угодила ты, как видно, беседою. Я ж долго не удержу тебя, а испросить хочу вот чего. Как по-твоему, что главное в жене для мужа? Что прежде оценит он – красу, и младость здоровую, иль добронравие, и домовитость жены, что всякому видны и в дому её, и на миру? – воевода смотрел пристально, от пронзающего пристального взора его хотелось спрятаться, от рокочущего требовательного голоса пробирала дрожь, даже когда он, как сейчас, сдерживал его мягкостью и вниманием. Княжна смутилась было очень, ощутивши себя уже виноватой как бы, слабой, совсем глупой и ни в чём не разумеющей, и земля поплыла тихонько под нею…

– Дочка, не страшись, – видя и понимая переживание её, воевода улыбнулся глазами, чуть подавшись вперёд и заглядывая в её опущенное в смятении и растерянности лицо, мановением руки приглашая её говорить, – а поведай, в чём видишь ты главный долг жены перед мужем?

– Господин Алексей Данилович, я… – пролепетала она, стискивая в руках платок, и кашлянула невольно, и тут обругала себя за то, что, оробев перед будущим свёкром, самое простое из всего забыть умудрилась! От радости она не сдержалась и вскинула на него глаза, всего на мгновение, и затем молвила отчётливо: – Краса, и младость, и добронравие, и домовитость жены, что видны всякому – любому мужу должно быть приятным. Но превыше всего то, чего есть в ней внутри – верное сердце. Верность и благочестие – вот главное для мужа в его жене… Не спроста же говорится: «Не тот счастлив, у кого лари добра, а тот, у кого жена верна». О такой жене славная молва, и через то – мужу такой жены честь, и добро, и счастье между всеми сотоварищами и людским миром.

– Ай, славно! Славно как, верное слово! Выпьем же по чаше! За здравие хозяев дорогих, за здравие княжны Варвары Васильевны! За здравие дорогих сватов! – загомонил весь стол, и, обойдя его, княгиня, гордая дочерью, подошла и, взяв её ласково за плечи, с благословением отпустила.

Смотрины завершились поклоном княжны собранию и выходом её из горницы.

«А иному будь жена хоть коза, лишь бы золоты рога!» – веселила всех захмелевшая сваха, и дружный смех отвечал ей.

Внизу пировали до вечера, а уже завтра, не отлагая дела, решили собраться на сговор.

Княжна и сама была собою довольна, но в непомерной усталости от перенесённого первым делом расплакалась, повиснув на шее подруги, и размазавши по щекам все румяна и белила.

На другой день собрались у Сицких все давешние, да ещё брат старший Юрий приехал с женою. Её отправил сразу наверх, к княжне, а сам знакомился с Басмановыми и сватами-Плещеевыми. Ему надлежало быть нынче за свидетеля от семейства, как дойдёт до скрепления рядной росписи307.

Покуда заседали порядком, покуда решали, когда быть венчанию, кому какой чин свадебный определить,