Письма на воде (СИ) - Наталья Гринина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Глупец! Да что же ты делаешь! Открой! Прочти хоть одно! Ты же будешь выть от горя! Ты же себя не простишь, когда станет уже слишком поздно!»
Если бы Чжи Мон только мог!
Воля Небес и неизбежность Судьбы довлели над ним, заставляя молчать. Так было решено свыше. Так распорядились всемогущие Небеса.
И он снова и снова вонзал ногти в ладони, только чтобы не сорваться и не натворить такого, что потом он просто не сумеет исправить.
А даже если бы и натворил – всё равно уже было слишком поздно.
***
Ван Со смотрел на Чжи Мона и не понимал, что тот ему говорит. Откуда в его голосе столько скорби и сострадания? И почему он стоит так близко?
Что произошло?
Кажется, астроном сообщил ему нечто такое, отчего Ван Со сразу оглох и перестал воспринимать дальнейшее, никак иначе не реагируя на известие.
– Ваше Величество! – шагнул к нему Чжи Мон, и уголки его губ горестно дернулись вниз. – Вы слышите меня?
Ван Со неуверенно кивнул и невпопад ответил:
– Нет.
К его недоумению и ужасу, звездочёт повторил то, что изначально выбило из груди весь воздух и отключило рассудок.
– Госпожа Хэ Су умерла.
Выдохнув эту странную фразу, Чжи Мон зачем-то качнулся вперёд, протягивая к нему руки, и Ван Со сообразил, что стоит, пошатываясь, у края пьедестала трона, с риском рухнуть вниз.
До него медленно, очень медленно доходило то, что он услышал. Слова астронома жалобно скреблись в его разум, который закрывался от них, отказываясь принимать их страшную суть.
– Су… что? – прохрипел Ван Со, неосознанно прижимая руку к груди, где вдруг стало пугающе тихо.
– Она умерла, Ваше Величество. Два дня назад.
– Как умерла? – он ошарашенно вглядывался в лицо астронома. – Я же запретил ей! Она не могла…
– Госпожа долго болела, – говорил Чжи Мон, отводя глаза и понемногу отступая от трона к своему обычному месту у его подножия. – У неё было слабое сердце. Её хрупкое здоровье подкосили давние пытки и постоянные переживания. И к тому же она…
– Су… – оборвал его Ван Со, слепо оглядываясь вокруг, словно надеясь обнаружить её где-то рядом. – Она не могла настолько меня ненавидеть, чтобы не известить о том, что ей очень плохо и она умирает. Она бы сообщила мне об этом!
Его губы дрожали, а взгляд никак не мог на чём-то остановиться, чтобы зацепиться за это что-то и осознать себя здесь и сейчас. Он не верил. Отказывался верить. Это было слишком невыносимо для правды.
– Судя по всему, это она отправляла вам письма, – заметил Чжи Мон, и голос его погас до едва различимого шёпота. – А вы не читали их.
Ван Со долго смотрел на него, растерянно и часто моргая, а потом взглянул на кучу конвертов, подписанных рукой Чжона, что пылились у трона вот уже несколько месяцев.
Неужели это её письма? Так много… И он не прочёл ни одного!
Схватив ворох конвертов, Ван Со принялся лихорадочно перебирать их, надрывая уголки, бросая и тут же берясь за следующий. Его ладони мгновенно взмокли, и плотная бумага не поддавалась. Наконец ему удалось разорвать один конверт, из которого выскользнул второй, поменьше. На нём было выведено рукой Су «Его Величеству». Этот аккуратный ровный почерк он узнал безошибочно, потому что это был и его почерк тоже. Их рукописи путал даже мастер каллиграфии, что когда-то занимался с Хэ Су…
Все остальные вскрытые конверты оказались такими же двойными.
Ван Со похолодел: это действительно были письма не от Ван Чжона.
Трясущимися руками он развернул первое попавшееся письмо и почувствовал, как под ним закачался трон.
«…Наша жизнь подобна сну. Добро и зло, любовь и ненависть – со временем всё это незаметно и бесследно исчезает.
Неужели вы всё ещё гневаетесь, полагая, что моё сердце принадлежит не вам? Я переживаю, что, покинув вас, могла зародить в вашей душе ненависть и лишить вас покоя.
Моя любовь к вам не угасла. Когда вы отказались от всего и встали подле меня под дождём, когда заслонили меня собой от летящей стрелы, вы стали тем, кого я никогда не сумею забыть.
Противоположность любви – вовсе не ненависть, а расставание. Отказ от возможности быть вместе. Боюсь, вы можете думать, что я покинула вас, а мне может начать казаться, что это вы от меня отвернулись. Я так сильно тоскую по вам, но не могу быть рядом.
Надеюсь, однажды мы встретимся вновь. Я каждый день буду ждать вас…»
Ван Со читал письма Хэ Су, одно за другим, а душа его, истекая кровью, билась в агонии и рвалась вслед за любимой, но оставалась здесь, вдали от неё, придавленная тяжестью потери и чувством вины.
И было больно. Так больно, как никогда прежде.
Боль скручивала его изнутри, исторгая из горла вместо стонов отчаянный волчий вой. От неё нельзя было уйти, скрыться или отыскать исцеление. С этой чудовищной болью не могла сравниться никакая иная из тех, что довелось пережить Ван Со. Сталь ножа в материнской руке, что вспарывала его лицо, клыки диких зверей, раздиравшие плоть до костей, жгучие щупальца яда, опутывающие всё тело, голодные наконечники стрел, рвущие кожу на поле битвы, как тонкий шёлк, раскалённые кинжалы в руках палачей, пытавших его в плену, – всё это было ничем по сравнению с той мукой, которую он испытывал сейчас. И даже его прежние страдания, связанные с Хэ Су, – всё то, что он вынес, отрывая её от себя, отпуская из дворца, отдавая другому мужчине, меркло перед осознанием – её больше нет.
Хэ Су больше нет.
Ни рядом с ним. Ни где-то во дворце. Ни в Сонгаке. Ни в Корё. Как в его давних кошмарах, которые стали явью. И что бы он ни сделал, куда бы ни пошёл, он не найдёт её и никогда не увидит. Теперь уже точно – никогда.
Содрогаясь от рыданий, рвущихся из его груди вместе с горестными стонами, Ван Со прижимал к лицу опоздавшее письмо, повторяя имя той, что касалась сейчас его мокрых щёк прохладными ладонями бумаги, хранившей её любовь.
Касалась, прощаясь и прощая его за всё, что он сделал и чего не успел.
Но он мог и должен был сделать последнее – забрать у Чжона Хэ Су. Вернуть её себе. Навсегда.
