Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия - Генри Адамс

Это произошло совершенно неожиданно.

Она смотрела, как он плывет к мелкому концу бассейна.

Она нагнулась, чтобы взять для него полотенце.

Именно в тот момент, когда она потянулась за полотенцем, она подумала о телефонном номере, который он ей дал: о том, кто ответит, если она позвонит.

Затем она подняла голову.

В этот поздний час в бассейне никого не было. Последние игроки ушли с теннисных кортов, ночное освещение было выключено. Даже в баре при бассейне были закрыты ставни, но на его наружной стене был телефон, и именно по этому телефону двадцать минут спустя Инез набрала номер, который дал ей Джек Ловетт. Она сидела на краю бассейна, голова Джека Ловетта была у нее на коленях, пока не прибыл доктор-тамилец. Доктор-тамилец сказал, что те двадцать минут, когда она делала Джеку Ловетту искусственное дыхание, уже не имели значения. Доктор-тамилец сказал, что это произошло мгновенно в кровеносных сосудах, ничего нельзя было сделать. В крови, сказал он, щелкнул пальцами и одновременно провел ладонью у себя под горлом — коротким режущим движением.

К бассейну тамильского доктора привел мистер Соэбадио.

Именно мистер Соэбадио вдел руки Джека Ловетта в рукава его полосатого пиджака и донес его до служебной стоянки, где была машина.

Именно мистер Соэбадио посоветовал говорить всякому, кто приблизится к машине, что мистер Ловетт пьян, именно мистер Соэбадио поднялся наверх за ее паспортом, и именно мистер Соэбадио предложил, для того чтобы обойти некоторые трудности, которые, вероятно, возникли бы при вывозе мистера Ловетта из Индонезии, нанять небольшой самолет — он знал, как это делается. Он знал также, где можно достать хороший самолет, чтобы обойти местный контроль и перелететь из Денпасара в Халлим. У него оказался знакомый пилот — хороший друг, который согласится доставить миссис Виктор с мистером Ловеттом туда, куда пожелает миссис Виктор.

В пределах возможностей самолета этого класса.

Самолет был пассажирским, семиместным, марки «Лир».

Из Халлима в Манилу, без проблем.

Из Манилы на Гуам, без проблем.

До Гонолулу — проблематично, но с разрешением на дозаправку на некоторых атоллах, недоступных для коммерческих самолетов, мистер Соэбадио надеялся все уладить.

Скажем, в Кваджалейне.

Скажем, в Джонстоне.

От Гуама до Кваджалейна — приблизительно тысяча триста миль, вполне в пределах лёта.

Из Кваджалейна в Джонстон, скажем, тысяча восемьсот, даже учитывая снос, поскольку ветры там в основном западные, — все равно в пределах лёта.

Из Джонстона до Гонолулу — ровно семьсот семнадцать, и совершенно никаких проблем.

У мистера Соэбадио был с собой калькулятор, и он, стоя в Халлиме у ангара, рассчитывал нормы веса, подъемную силу, расстояние и силу ветра, покуда Инез наблюдала, как доктор-тамилец и пилот отнесли Джека Ловетта в самолет на задние кресла для пассажиров и положили его в мешок для трупов. Перед тем как застегнуть мешок, доктор-тамилец осмотрел карманы полосатого пиджака Джека Ловетта и передал мистеру Соэбадио несколько визитных карточек. Мистер Соэбадио взглянул на карточки и опустил их себе в карман, не отрываясь от калькулятора. Инез подумала, стоит ли спрашивать у мистера Соэбадио о том, чьи визитки были в карманах Джека Ловетта, и не стала. Джек Ловетт как-то сказал ей, что, когда кто-то умирает, лучше, если в его карманах не находят твоей визитной карточки. Молния на мешке для трупов зацепилась за лацкан полосатого пиджака, и мистер Соэбадио помог доктору-тамильцу освободить ее. Инез также решила не спрашивать мистера Соэбадио, откуда взялся мешок для трупов.

Хлопчатобумажное платье, которое было на ней, промокло от воды из бассейна и холодило кожу.

Всю ночь она чувствовала запах хлорки.

В Маниле она не выходила из «Лира».

На Гуаме, в полусне, она чувствовала, как самолет снижается, видела посадочные огни, слышала голоса американской наземной команды. Пилот прошел в комнату операторов и принес термос с кофе и газету. «Там, где начинается день Америки», — было написано на орле изображенного в ней флага.

В Кваджалейне она могла видеть с воздуха ракетные установки; на земле ей сказали, что у нее нет разрешения на выход из самолета.

В Джонстоне ей удалось выйти, и она прошла одна до конца длинной посадочной полосы, до места, где асфальт встречался с лагуной. Джек Ловетт провел в Джонстоне три недели. В 1952-м. В ожидании погоды. Тот запуск назывался «Чудо женщина — 2». Она помнила это. Она даже помнила, как он сказал ей, что был в Маниле, и сувенир, который он ей привез. Филиппинскую блузу. Накрахмаленные белые кружева. В первое лето своего замужества за Гарри Виктором она нашла ее в ящике и надела, когда они были в Рехоботе. Накрахмаленное белое кружево на обнаженной коже возбуждало их обоих, и позже Гарри спрашивал, отчего она больше никогда этой блузки не надевает.

Манильский сувенир.

Купленный в Джонстоне у знакомого летчика, прилетевшего из Кларка.

Она теперь знала.

Она сняла сандалии и побродила в лагуне, брызгая теплую воду себе в лицо, смочила свой пестрый платок, затем повернулась и пошла назад к «Лиру». Пока пилот говорил с механиками о малом контуре, который, по его мнению, барахлил, Инез открыла мешок для трупов. Она собиралась вложить намоченный пестрый платок в руку Джека Ловетта, но, когда увидела, что тело уже задеревенело, снова застегнула молнию. Платок она оставила внутри. Сувенир из Джонстона. Ей пришло в голову, что его стоило бы похоронить в Джонстоне, но никто в Джонстоне не знал о теле на борту «Лира», к тому же уже существовала договоренность между мистером Соэбадио и полковником из Шофилда, и она полетела дальше и сделала это в Шофилде.

И это было хорошо.

В Джонстоне было бы правильнее, но и в Шофилде было хорошо.

Особенно после того, как она выбрала другую сторону.

Сторону рядом с джакарандой.

Первое место, которое ей предложил полковник, было слишком близко к ограде. К ограде, которая скрывала могилы казненных солдат. Их было семь. В знак того, что они умерли в бесчестье, их могилы были развернуты от флага, за оградой. Она знала об ограде, так как ей ее показал Джек Ловетт вскоре после того, как они встретились. Они еще поспорили из-за этого. Она посчитала это жестоким и странным — клеймить позором мертвых. Раз и навсегда. Он же не считал это жестоким или странным, а просто бессмысленным. По его мнению, просто сентиментально придавать значение тому, по какую сторону ограды тебя похоронят.

Она точно помнила, что он тогда сказал.

Все равно восходит солнце, и все равно ты его не видишь, сказал он.

И все же.

Пусть это не имеет значения, но она не хотела, чтобы его похоронили где-нибудь у ограды, и полковник сразу пошел ей навстречу.

Так что все устроилось.

Все было хорошо.

В тот же вечер она купила билет на пассажирский самолет до Сингапура и сразу же пересела на рейс до Куала-Лумпура.

Она никому не позвонила.

После обеда мы сидели на веранде бунгало, которое Инез снимала в Куала-Лумпуре, и она мне все это рассказала. Шел первый день моего пребывания там. После полудня в клинике она все время говорила о Гарри Викторе и о Союзе демократических учреждений, а когда за обедом я спросила, где Джек Ловетт, она сказала только, что его нет в Куала-Лумпуре. После обеда мы молча сидели на веранде, а затем она начала свой рассказ с короткой фразы.

«В августе что-то случилось», — сказала она.

Где-то между Гуамом и Кваджалейном она спросила, не хочу ли я чаю, и вынесла на веранду щербатый чайник для заварки, картинка на котором говорила о возрасте бунгало: бульдог с сигарой в пасти, а по его бокам — две прелестные девушки, под одной надпись «Лиллибет». под другой — «Маргарет Роуз». Инез была босая. Ее волосы были зачесаны назад, на лице — ни следа косметики. Пока она рассказывала, один раз внезапно пошел сильный дождь, на время занавесивший террасу стеклянной пеленой, а после дождя вокруг лампы роились термиты и падали в наши чайные чашки, но Инез не замечала термитов, как она не заметила дождя или картинки на чайнике. После того как она кончила говорить, мы какое-то время сидели молча, а затем Инез налила мне другую чашку чая, выбросив термитов ногтем. «Что вы об этом думаете?» — спросила она.

Я ничего не ответила.

Инез пристально посмотрела на меня.

Я думала об этом точно то же, что, наверное, думала об этом Инез, но это к делу не относилось. Я думала, что в ту ночь, когда она везла тело Джека Ловетта из Джакарты в Шофилд, по всему Тихоокеанскому региону уничтожались бумаги, но это к делу не относилось. Мы сидели в болотистом лесу на краю Азии, в городе, который практически не существовал еще век назад, а сейчас существовал лишь как обломок территориальных притязаний, и женщина, когда-то думавшая о жизни в Белом доме, выбрасывала термитов из своей чайной чашки и рассказывала мне о посадках на нескольких коралловых атоллах в семиместном самолете, на борту которого в мешке для трупов находился мужчина.