Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор

И тут на сцену вышла Германия – в своем первом независимом дипломатическом демарше в качестве единого государства. Геншер выступил с инициативой интернационализации конфликта как в качестве министра иностранных дел Германии, так и под эгидой СБСЕ. В качестве председателя недавно созданного Совета министров СБСЕ Геншер вылетел в Белград в конце июня 1991 г. Его встреча с Милошевичем была холодной. Сербский лидер явно намеревался сделать все по-своему. Это столкновение лицом к лицу с полной сербской непримиримостью явилось для Геншера прозрением. Придерживаться принципа «нерушимости границ» СБСЕ оказалось явно бессмысленным, а новый механизм СБСЕ по урегулированию конфликтов оказался «бумажным тигром»: ничего нельзя было добиться простыми заявлениями, осуждающими применение силы, или отправкой ограниченных миссий по наблюдению. Теперь Геншер был абсолютно уверен, что политика должна измениться и что Германия должна сама проявить инициативу[1546].

Его решение также отражало огромное давление дома. В Бундестаге неодобрение политики ЕС росло среди всех политических партий, а ХДС, СДПГ и «Зеленые» теперь требовали дипломатического признания независимости Словении и Хорватии. Был достигнут общий консенсус в отношении того, что подход, принятый правительством и ЕК в первой половине 1991 г., потерпел неудачу и что настало время для фундаментальной смены курса. «Лихорадка признания» распространилась по немецкой политической элите, заразив даже собственную СвДП Геншера. В середине июля представители 16 немецких земель обратились к ЕС с просьбой признать две республики, если югославская армия продолжит наступление[1547].

Внутренний консенсус Германии в отношении действий укреплялся с каждым нарушенным перемирием, каждым истекшим ультиматумом и каждой неудачной многосторонней попыткой установить мир[1548]. В течение осени 1991 г. сербская агрессия не только усилилась на поле боя в Хорватии, но и распространилась на Боснию и Герцеговину. В своем стремлении к созданию этнически однородного сербского пространства Милошевич проявлял мало уважения к человеческой жизни или к культурному наследию таких исторических мест, как Дубровник, Задар и Вуковар[1549].

Западноевропейская дипломатия оставалась непоследовательной. Из-за двойственного отношения Франции и Великобритании (каждой по-разному) к будущему самой «Европы» ЕС тянул с признанием несостоятельности Югославской федерации. В преддверии Маастрихтского саммита Франция увязывала вопрос о том, как ЕС справляется с югославским кризисом, с общей политикой в отношении того, куда идет и должна идти европейская интеграция. И Великобритания, которая испытывала сомнения по поводу любого дальнейшего развития европейского проекта, не хотела, чтобы Югославия стала аргументом для углубления внешней политики Европейского Сообщества/Европейского Союза и политики безопасности. Таким образом, позиция Сообщества по Югославии стала заложником франко-британского отношения к развитию самого ЕС, что только усилило раздражение Германии.

В начале октября Еврокомиссия, казалось, начала переставать быть жесткой. 4-го числа было объявлено об общем соглашении с противоборствующими сторонами о совместной разработке «политического решения на основе перспективы признания независимости тех республик, которые этого желают». Таким образом, впервые ЕС официально поддержал признание и, следовательно, распад югославской федерации в качестве основы для политического урегулирования балканского конфликта. Однако соглашение также содержало важное уточнение: признание должно было быть предоставлено «как итог процесса переговоров, проведенного добросовестно [и] в рамках общего урегулирования». Другими словами, ЕС признает разделяющиеся государства только после того, как будет достигнуто конституционное урегулирование, приемлемое для всех шести республик[1550].

На следующий день на своей встрече в голландском замке Хаарзуиленс министры иностранных дел ЕС подписали соглашение. По словам Геншера, это стало поворотным моментом: «Тем самым ЕС подтвердило права республик на независимость, если они того пожелают». Но что в равной степени имело значение для Геншера, так это ограничение по времени, установленное для этого процесса. В газетном интервью, опубликованном 18 октября, Ханс ван ден Брук, председатель Совета министров ЕС, установил крайний срок не более двух месяцев для достижения этого политического решения и полного вывода ЮНА из Хорватии. Если это не произойдет к 10 декабря, сказал он, «мы больше не можем отрицать право на независимость, если отдельные республики выразили его демократическим путем». В отличие от Франции и Великобритании, все еще пытавшихся замотать этот вопрос, немцы серьезно отнеслись к двухмесячному сроку как к твердому обещанию, что к концу года политика признания будет доведена до конца[1551].

Сотрудничество Милошевича с ЕС продолжалось всего несколько дней[1552], что побудило Бонн ускорить процесс. 27 ноября Коль и Геншер подтвердили в Бундестаге, что Германия готова до Рождества признать те югославские республики, которые действительно приложили все усилия для выполнения условий всеобъемлющего политического урегулирования. Канцлер категорически исключил любое использование вооруженных сил Германии на Балканах под эгидой ООН или какой-либо миротворческой организации, но также отверг любое желание Германии действовать в одиночку. По его словам, учитывая серьезность кризиса, Бонн был готов действовать без полного консенсуса в ЕС, хотя он выразил яростное несогласие с «односторонним признанием». Он не хотел бы возвращаться в «1941 год». Геншер, яростно критиковавший захват территорий Сербией, предостерег от любого насильственного изменения границ между республиками[1553].

Готовность Коля пойти на риск отражает тот факт, что он привлек в дипломатическую коалицию пять других стран, лидерами которых были христианские демократы: Бельгию, Нидерланды, Люксембург, Грецию и Италию. С присоединением Дании в течение нескольких дней движение Германии к признанию получило реальный импульс. К 5 декабря британцы были вынуждены признать, что признание Словении и Хорватии стало неизбежным и «неудержимым»[1554]. Заявление Ельцина 8-го числа вместе со своими украинскими и белорусскими коллегами о том, что СССР будет распущен и на смену ему придет СНГ, ослабило постоянные опасения по поводу распада Югославии, создав прецедент для СССР. Был также очевидный контраст между Москвой и Белградом: в отличие от Милошевича в Югославии, реакция Ельцина на распад его страны была упорядоченной и прежде всего мирной. Он и раньше приветствовал «парад суверенитетов» в СССР и открыто поддерживал стремление прибалтийских государств к независимости. И он стремился развивать хорошие отношения с западными державами, а Милошевич – нет. Это подчеркивало аргумент Коля и Геншера о том, что проблема заключалась в сербах, а не в хорватах[1555]. После того как ЮНА начала массированный артиллерийский обстрел главных городов Хорватии, арбитражная комиссия ЕС наконец-то пришла к выводу, что Югославия находится в процессе распада: федеральные институты больше не отвечают ключевым критериям участия и представительства.

Последнее юридическое препятствие для признания распада Югославии было устранено. Но официальное решение не будет принято до завершения Маастрихтского договора 9–10 декабря[1556].

На достижение грандиозного прогресса Европы по пути к «еще более тесному союзу» ушли годы. Делор и его коллеги не собирались допускать, чтобы его триумфальное воплощение было омрачено проблемами на Балканах. И вот Маастрихтские соглашения были выработаны и пришли в действие без каких-либо упоминаний о Югославии. Европейское сообщество