Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор

(которое привело к соглашениям Бриони), мятежные республики согласились приостановить свои заявления на три месяца при условии, что федеральные войска вернутся в свои казармы. Но эта передышка была лишь отсрочкой[1510].

Почему уход от коммунизма и территориальное размежевание в Югославии оказались такими взрывоопасными?[1511] Южнославянская федерация была дважды изобретенным государством: как и Чехословакия, она возникла после Первой мировой войны в 1918 г. как Королевство сербов, хорватов и словенцев. Затем, в 1946 г., после прихода к власти коммунистов, она была переименована в Федеративную Народную Республику Югославию. Но эта предполагаемая национальная государственность предлагала лишь тонкую оболочку единства над враждой и религиозной напряженностью, которые уходили корнями вглубь веков. Действительно, Югославия была в корне расколота тем фактом, что она находилась на линии разлома между римским католицизмом, греческим православием и исламом. Более того, сербы были доминирующей политической национальностью, но они боролись против своих сожителей по стране, имевших разное, часто взаимно враждебное прошлое, – особенно мусульмане (потомки старой османской правящей элиты), которые были наиболее заметны в Косово и Боснии, но также и хорваты-католики, которым не простили их роль правящего от имени нацистов народа во время Второй мировой войны[1512].

Жизненной силой, скреплявшей это противоречивое многонациональное государство, был ветеран коммунистической партии Иосип Тито. Единство было у него в крови – его отец был хорватом, а мать словенкой, – и он обладал особой харизмой как партизанский лидер, который отвоевал независимость у немцев в 1944–1945 гг., а затем успешно вышел из сталинского блока в 1948 г. Смерть Тито в 1980 г. устранила главный объединяющий элемент, а также фигуру, которая поддерживала доминирование Сербии в Союзе. И все же кровавый распад, который должен был произойти десятилетие спустя, отнюдь не являлся неизбежным.

Как и государства Восточной Европы, в которых доминировал Советский Союз, в 1980-х гг. Югославия вступила в фазу глубокого экономического спада. А эрозия коммунистической власти во время революции Горбачева разрушила идеологический клей, который скреплял Балканскую федерацию. Именно в этом контексте вновь проявилась скрытая напряженность между входящими в состав Югославии республиками и внутри них, которая быстро усилилась в конце десятилетия. Не в последнюю очередь потому, что, подобно событиям в Москве, крах коммунистического режима привел в Белграде к росту националистической агитации. Среди многочисленных оппортунистических политиков выделялся Слободан Милошевич – коммунистический аппаратчик, который теперь воспользовался шансом переименовать себя в крайнего сербского националиста, используя этот растущий национализм в своих собственных целях. Его главной целью было Косово, одна из двух автономных провинций Сербии, население которой состояло преимущественно из албанских мусульман. Он использовал 600-ю годовщину битвы сербов и турок-османов на Косовом поле в 1389 г., в которой погиб сербский князь Лазарь, чтобы разжечь антимусульманские настроения, выставив останки Лазаря напоказ всей стране. Впоследствии новая Конституция Сербии аннулировала автономию Косово, и край был включен в состав Сербии[1513].

Посткоммунистическая либерализация Восточной Европы также сыграла на руку Милошевичу. В 1990 г. Югославия пережила свой собственный демократический переход, и каждая из республик решила провести многопартийные выборы. Важно отметить, что ни одно общеюгославское движение не превратилось в серьезную политическую силу. И теперь по всей стране новые некоммунистические правительства оказались гораздо менее склонными уступать давлению Сербии. Таким образом, выборы 1990 г. не обеспечили единства и, тем более, мира. Фактически жадный захват власти Милошевичем для контроля над всей федерацией, подкрепленный его контролем над федеральной армией, в которой доминировали сербы, вызвал противоположную реакцию по всей Югославии[1514].

Относительно богатые северо-западные республики, Словения и Хорватия, настаивали на более свободной конфедерации суверенных государств, но Милошевич, претендовавший на роль защитника единства Югославии, настаивал на усилении централизации. Хуже того, вскоре он призвал к созданию «Великой Сербии» – такой, которая включала бы в себя те части соседних республик, которые были населены сербами, что делало небезопасным положение других народов Югославии. Поэтому спровоцированное Белградом вооруженное восстание хорватских сербов в регионе Краина, чтобы вернуть их в лоно Сербии, и насильственное подчинение Милошевичем края Косово еще больше углубили внутриюгославский конфликт.

К весне 1991 г. всякая надежда на достижение соглашения о новых югославских конфедеративных структурах испарилась после того, как в марте сербы вышли из состава Президентского совета Югославии. В то же время экономика рухнула: попытка центрального правительства провести политику «шоковой терапии» в конфликтующих провинциях оказалась невозможной, и в таких условиях никакой западной помощи не последовало. Тлеющий кризис достиг точки кипения. Хорваты, словенцы и сербы фактически отказались от сосуществования; а растущая этническая поляризация в Боснии и Герцеговине предвещала самый ожесточенный и затяжной конфликт из всех балканских войн[1515].

Почему международное управление кризисом было столь неэффективным?[1516] Почему на Балканах был невозможен «бархатный развод» в чехословацком стиле? В конце концов, Парижская хартия СБСЕ для новой Европы, подписанная в ноябре 1990 г. Югославией в качестве одной из сторон, заявила о приверженности тому, что «права лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, должны полностью уважаться, как часть всеобщих прав человека»[1517]. Но СБСЕ не имело потенциала – военного или даже политического для эффективных действий. И единственная страна, обладающая реальной силой, Соединенные Штаты, на протяжении 1989–1991 гг. проявляли осторожность в отношении взаимодействия с любыми сепаратистскими движениями в случае СССР – его главной геополитической проблемы, – чтобы это не стало рецептом анархии. Горбачев сказал Бушу в июле 1991 г.: «Даже частичный распад Югославии может вызвать цепную реакцию, которая будет хуже ядерной реакции». Он был особенно обеспокоен СССР и Восточной Европой, предупредив, что «если мы не будем держать под контролем вопрос территориальной целостности и нерушимости границ, начнется хаос, из которого мы никогда не выберемся»[1518]. Буша не нужно было в этом убеждать. И, как позже объяснил Бейкер, «мы предпочли сохранить наше внимание на этом вызове, который имел для нас глобальные последствия, в частности, в отношении ядерного оружия»[1519]. Поэтому в Вашингтоне к движениям за независимость на Балканах относились с той же осторожностью, что и в Балтийском регионе, и на Кавказе – по крайней мере, пока в декабре не распался СССР. Но к тому времени Югославия уже далеко продвинулась на пути к распаду и гражданской войне. Однако в 1991 г. вмешательство США на Балканах было почти немыслимым.

Конечно, в том же году Соединенные Штаты провели крупную военную кампанию в Кувейте. Но там проблемы были совсем другими. Большая страна, Ирак, вторглась на территорию своего гораздо меньшего соседа, нарушив территориальную целостность и государственный суверенитет Кувейта, что явилось грубым нарушением международного права и вопиющим вызовом новому мировому порядку Буша. Администрация Буша, опираясь на действие многочисленных резолюций Совета Безопасности ООН, решила исходить из высокой моральной позиции, что Ирак должен быть отброшен назад, если необходимо, военными средствами; в противном случае