Наваждение - Екатерина Мурашова

– Где Юрий? – спросила Софи у Елизаветы.

– Ему так плохо, что он не может с людьми, – объяснила девушка. – Мы раньше с ним попрощались. Я и Соня.

– Почему ему плохо?

– Он вырос со мной также, как и Соня с Матвеем. Трудно расстаться…

– Матвей не может ехать, потому что у него дела, прииски, и прочее. И с Соней надо решать. А Юрий?… Ему, пожалуй что, надо бы уехать отсюда, чтобы забыть…

– Вы… вы согласны? – Лисенок радостно тряхнула головой, неубранные волосы взлетели над плечами крыльями огненного ангела.

– Ты сумеешь его сейчас отыскать?

– Это не надо. Я позову его…

– Как? Что за глупость?… Да в общем, мне уж все равно! – Софи пожала плечами. – Зови как хочешь… Господи, как же вы мне все надоели! – пробормотала она себе под нос.

Сэр Александер наблюдал за происходящим со стороны, с крыльца почты.

Потом что-то сказал мистеру Сазонофф, указывая на Софи и ее выводок.

– Что это он про меня сказал? – чуть позже подозрительно осведомилась Софи у Михаила.

– Твоя «примиренность с миром». Он сказал, что только теперь понял, что имела в виду Вера Михайлова… Я смогу поцеловать тебя на прощание? Здесь, при всех?

– Ну разумеется, сможешь. Во-первых, тебе в действительности нет ни до кого дела. А во-вторых, никто из присутствующих не откроет для себя ничего нового…

Машенька Опалинская на проводы не пошла. Сидела дома и пила чай с булками.

Неонила плакала в кладовке. Жалела Людочку. Софи Домогатская казалась девушке холодной и жестокой, и дальнейшая судьба сиротки представлялась исключительно печальной. В голове сам собой складывался сентиментальный роман.

Шурочка вернулся непривычно тихий и задумчивый.

– Все уехали, – сказал он. – Один Матвей-зануда остался. И раньше-то был… а теперь и вовсе… слова по-человечески не скажет. Ни пошутить, ни побаловаться…

– Куда ж баловаться? – отчужденно спросила Машенька. – Траур у нас… Или ты забыл?

– Не забыл, – вздохнул Шурочка. – Я бы с ними уехал, так меня не звали… В столице – простор, дела можно делать, а здесь… Глушь медвежья, людей нет, и лужа посреди города…

– Вот и отец твой когда-то также в родной Инзе думал, – заметила Машенька.

– Почему – в Инзе? – удивился Шурочка. – Папа же в Калуге родился. А потом в Москве жил, и в Петербурге…

– Да, да, конечно, в Калуге… Я позабыла…

– Мам, а что же теперь с нами будет? – помолчав, спросил Шурочка.

– Да что-нибудь да будет, – в последний раз вспомнив Софи Домогатскую, сказала Машенька. – Потому что ведь никогда не бывает так, чтобы совсем ничего не было…

С этими словами она поднялась, тяжело опираясь на палку, и отправилась в кабинет заниматься делами, которые в последнее время, надо признаться, изрядно подзапустила…

Уже на тракте Лисенок внезапно соскочила с подводы и нырнула в придорожные кусты. Вышла оттуда, ведя за руку Волчонка. Людочка, не узнав юношу, заплакала от испуга.

– Это правда? – спросил Юрий у Софи и Измайлова, глядя исподлобья.

– Правда, – кивнула женщина.

– Благодарствуйте, – Волчонок склонился с дикой, истинно звериной грацией. – Я отработаю, не думайте, – добавил он.

Елизавета зажмурилась и прижалась щекой к плечу Юрия.

– Я понял, – заметил Измайлов. – Вы решили не брать для Лизы рояль, потому как рассудили, что на первое время брата ей вполне хватит…

Софи молча швырнула в Измайлова кедровой шишкой и попала.

Пока Измайлов потирал ушибленное ухо, Волчонок внимательно смотрел на Соню, которая успокаивала раскапризничавшуюся Людочку.

Взяв с собой корзинку с булками и пирогами, и Надю Коронину в качестве проводника, мистер Сазонофф отправился в лес. Надя с холщовым мешком за спиной, в котором легко угадывалась небольшая лопатка, бодро шла впереди, и с разговорами к Михаилу не приставала. Мистер Сазонофф был ей за это весьма благодарен.

Спустя пару часов, когда не до конца оправившийся Туманов уже запыхался от спорой ходьбы, на краю небольшой поляны Надя показала своему спутнику расщепленную рябину.

– Вот, сюда Хозяин приходит музыку играть, – сказала она. – Потянет за деревяшку, она и скрипит. Ему в удовольствие. Но это медведем надо быть, чтобы сил хватило…

– Ничего, я попробую, – усмехнулся Михаил.

…Пронзительный, режущий уши скрип пронесся над лесом. Для верности Туманов попросил Надю отойти в сторону, приложил руки ко рту и, срывая глотку, проорал пару куплетов похабной песни из репертуара французских портовых грузчиков.

– Если он нынче здесь, так точно заглянет, – уверила мужчину Надя. – А если нет, так не обессудьте… Я тут недалеко буду, корешки в лощине покопаю и папоротниковых семян соберу. Если что, вы меня покричите…

– Ага, спасибо, – сказал Туманов и уселся на полусгнивший пень, пристроив у ног корзину с пирогами.

Хозяин услышал скрип, удивился и даже испугался немного. Кто это мог «играть» на его рябине? Неужели забрел откуда-то молодой медведь, претендующий на кормный участок? Но как же Хозяин его не почуял? Да и когтевых отметин на стволах, которыми пришлые медведи всегда заявляют о себе, нигде не было видно…

Услыхав человеческий голос и узнав его, старый медведь отчасти успокоился: никаких конкурентов на горизонте не было. (Еще ведь и неизвестно, справился ли бы старый мишка с молодым и здоровым зверем, если бы таковой объявился в его владениях!) Определив ситуацию в общих чертах, Хозяин прошел немного в нужном направлении, зашел с наветренной стороны и тщательно принюхался: не пахнет ли кровью?

Пахло вовсе не кровью. Ого! Пахло свежими, со сладкой начинкой булками… Весело подбрасывая толстый зад, Хозяин затрусил к знакомой рябине…

– Ты как, прямо с корзиной возьмешь, или тебе в траву выложить? – спросил Туманов, держа аппетитно пахнущую корзину в вытянутой руке.

Рука слегка дрожала, но не от тяжести, а от страха и уважения. Наяву старый медведь показался еще огромнее, чем помнился в бреду. Широченная башка склонена чуть набок, полукруглые уши шевелятся, стараясь уловить и разобрать человеческие слова.

Корзина Хозяину была в общем-то без надобности, но если предлагают… Можно будет потом поиграть с ней…

Туманов заворожено наблюдал, как, плотно усевшись на обширный зад и вытянув задние лапы с круглыми серыми пятками, мишка передней лапой ловко достает из корзины булки и пироги, и по очереди отправляет их в пасть.

– Ты знаешь, – задумчиво сказал Туманов медведю. – Ты ведь мне жизнь спас. А вот можешь объяснить – зачем ты это сделал?