Боги и человек (статьи) - Борис Синюков

Совершенно точно известно, что Квантришвилли принадлежал к криминальному миру. В криминальном мире он имел огромный вес. Только самые «честные» относительно «понятий» криминальные авторитеты имеют этот вес. К таким авторитетам ходят судиться все воры и бандиты, как мы с вами ходили в «народный» суд. А Квантришвилли имел статус «Верховного суда СССР», то есть в уголовном мире выше «судебной» инстанции не было. Обращу ваше внимание на тот факт, что внутриуголовный «суд» в отличие от «народного» суда пользовался огромным уважением криминала. Там с их «понятиями» никогда не происходило как у остальных всех граждан: «закон, что дышло, куда повернул, – туда и вышло». «Понятия» исполнялись неукоснительно, наказание было неотвратимо. Это до того всем было известно, что к бандитам на суд стали ходить даже простые граждане, притом «число обращений» росло. Сегодня уже половина граждан идет не в российский суд, а к бандитам, здесь справедливость и независимость суда на порядок выше.

Взглянем на феномен Квантришвилли глазами весьма известных и порядочных граждан. Я даже не буду упоминать имени известного певца, который был близким другом Квантришвилли. И который сам об этом говорил. При этом упоминал, что и ему самому недолго осталось жить из–за этой дружбы. Однако живет вот уже 10 лет после этого упоминания. Или ошибся в своем прогнозе, или что–то предпринял. Интересно, где и как? Но, есть большое число других известных и порядочных людей, имена которых никто и никогда не связывал с криминальным миром, которые тоже считают себя или друзьями, или поклонниками Квантришвилли. И очень сожалели, притом открыто, в газетах и на экране, о его безвременной гибели. Это характеризует с положительной стороны не столько их самих, так как населению они и без этого известны, сколько – Квантришвилли. Эти люди не побоялись скомпрометировать себя столь экзотическим знакомством, притом уже после смерти Квантришвилли, когда не могли уже опасаться «не так» сказанного слова. Они сказали это, чтобы отдать ему дань своего уважения. Других–то мотивов у них не было.

Здесь я хочу напомнить имя Иоселиани – «вора в законе» еще СССР, недавно тоже умершего в Грузии, причем тоже весьма странно: не болел, и вдруг умер. Может быть потому, что ему не нравился Шеварднадзе? Так вот, этот «всесоюзный» вор в законе был весьма знаменит в своей Грузии не только тем, что он вор в законе, но и борьбой с коррупцией, которую развел там бывший чекист Шеварднадзе. Я не силен в «понятиях», но знаю, что криминал старается очень следить за тем, чтобы они в своей среде выполнялись. Чтобы они были равными для всех в независимости от воровского «титула». Чтоб наказание за нарушение «понятий» было неотвратимым. И именно этим «понятия» отличаются от российского национального правосудия, и именно поэтому ворам и бандитам в этом отношении завидовали и завидуют все законопослушные граждане как Советского Союза, так и России. Достаточно сказать, что любой педофил и даже простой насильник, попавший в тюрьму, то есть туда, где действуют «понятия», будет немедленно «опущен». Попросту говоря, сделан «Машкой или Дашкой» посредством собственной задницы. И это так же неотвратимо как восход солнца, «малява» придет незамедлительно в любое из «исправительных» заведений, где бы оно ни находилось от Магадана до Калининграда, и «закон» будет исполнен.

Я думаю, что Квантришвилли знал лучше меня, что «революцию 90–х» сделали спецслужбы. (Об этом у меня – в других работах). Здесь скажу только, что на моих глазах шахтеров «снаряжали» бастовать на площадях Кузбасса именно по «молчаливому» согласию местных спецслужб. После «революции» именно спецслужбы начали делить между собой всенародное достояние. Притом, согласно «понятиям» спецслужбы сплошь и рядом нарушали воровской закон, совершая так называемый «беспредел», отбирая у народа все, не оставляя ему ничего. А по «понятиям» нельзя грабить бедных, нельзя отнимать у них последнего. И, как ни странно, надо помогать бедным, защищать их от произвола. Это вековая традиция воров и грабителей: не дать своему «подножному корму» сгинуть. Спецслужбы же (сюда входили партийные секретари, руководящие комсомольцы, всяческая их родня) захватили и присвоили весь всенародный «общак», и это было грубым нарушением «понятий».

Квантришвили вступил с ними в бой, уж такая у него была натура, честная по отношению «понятий». Он был прекрасным организатором, ему верили. Поэтому он занялся организацией «сопротивления», и многого в этом отношении добился, организовывая на «понятиях» передел собственности. Тогда спецслужбы набрали по тюрьмам самых последних отщепенцев из рода воров и научили их убивать неугодных. Под неугодными понимался контингент преступников, чтущих «понятия». И именно после смерти Квантришвилли в преступном мире начался «беспредел», против которого он боролся. Спецслужбы, прекрасно знавшие дела в преступном мире, как и самих преступников, инициировали между ними вражду и недопустимое «понятиями» соперничество, а иногда и сами убивали, сваливая вины на тех, кто им мешал. И пошло – поехало. В газетах же появились в массовом порядке статьи, сваливающие все беды преступного мира на чеченскую мафию. Дело в том, что чеченцы–бандиты никак не хотели идти на поводу у спецслужб. Чеченскую «мафию» тоже разгромили этими же самыми российскими «беспредельщиками» типа бывшего милиционера и наемного убийцы Саши «Македонского». А потом «достали» и его в Афинах. Наверное, он обещал кое–кого выдать. В конечном счете «беспредел» с помощью спецслужб победил, как в преступном, так и в «цивильном» мире.

Вот так мне представляется финал «преобразований», начатых Квантришвилли.

Четвертая группа – Э. Лимонов

Нобелевский лауреат Солженицын напоминает мне престарелого Куприна, вернувшегося чуть тепленьким в советскую Россию умирать на государственный счет в отличие от другого нобелевского лауреата Бунина, с презрением отвергнувшего такую возможность. Правда, у Солженицына есть и свои деньги. Солженицын вошел в противоречие сам с собой и поэтому кроме истории российских евреев, истоки которой он так и не понял, ему писать больше не о чем. Солженицыну нужна «неделимая великая» Россия вкупе со счастливым русским народом, как будто остальных 200 народов на ее землях нет. Именно в этом его «проблема». И он либо не понимает этого, или скрывает от нас на старости лет явившуюся ему действительность. Вернее, не хочет ее видеть.

Другие «изгнанные» советами писатели, целой стаей вернувшиеся в родные пенаты, на мой взгляд, променяли свои прежние идеи на хорошие тиражи, как, например, Жванецкий. Джип его, как у бандита, стал ему дороже всенародной любви. И сегодня его любят только на светских тусовках для богатых. Я на сто процентов уверен, что в советские времена у него бы этот джип не украли. Но, речь–то у меня все–таки про Лимонова, хотя он, слава богу, и не убит, а только ни за что посажен в тюрягу.

Вообще говоря, Лимонов не политический деятель, так как у него слабо развиты аналитические способности, он чистейшей воды лирик. Ему охота воспевать свои чувства и переживания. Естественно, эти чувства и переживания отражают реальный внешний мир, будь то здоровенный бездомный негр, у которого Эдичка сосал х.., или богатый коммерсант, вознамерившийся трахнуть Эдичку в жопу. И еще ему претит жить на американские бесплатные талоны в супермаркет вместо реальных денег, но и зарабатывать их в поте лица своего он не намерен. Он напоминает мне птичку в лесу, или антилопу в прерии, которая живет на подножном корму, не подозревая даже, что выпадет такой неприятный год, и половина антилоп и птичек подохнет с голоду. В прериях случится засуха, а в лесу не будет мошек и букашек. У Тютчева это получалось намного лучше, а главное – кратче. И у него был годовой доход от своих рабов, а у Лимонова рабов не было, и он довольствовался малым: флотской тужуркой, сосиской в тесте и любой п….й, которая ему попадется при дороге.

Я хочу специально обратить внимание, что Лимонов – простейшее животное, мало требовательное к поддержанию своей жизни, наподобие полипа на морском дне, который питается тем, что в него упадет сверху, хоть сдохнувшая рыбка или сорвавшийся с подводной скалы камушек. И как всякое животное готов размножаться тот же час, как поест. О социуме у него самые поверхностные впечатления, как и у полипа, прикрепленного к дну на присоске, с микроскопическим кругозором, не сравнимым с кругозором свободного пловца – рыбы. И даже приехав в Америку вроде бы ради впечатлений, ибо он не собирался стать миллионером, Лимонов тут же присосался к меблированной комнатенке типа советской общаги, и Америку видел только из ее окна. В этом отношении он мне напоминает картошку, которая многие века росла где–то в Южной Америке, ежегодно вегетативно размножаясь на том же самом месте, а потом одна из этих картошек неведомой судьбой была закопана на нашем русском огороде, и опять осела в нем на века.