Путь Базилио - Михаил Харитонов

Через пять минут стол в номере был накрыт. Посредине стояла огромная сковорода без ручки, накрытая крышкой. Запахи от неё шли такие, что у пёсика закапало из пастьки. Халы были прикрыты белоснежной салфеткой. Водка мужественно потела в ледяной вазе, ожидая урочного часа. Овощные салатики с зеленью радовали глаз и готовились порадовать язык.

Напсибыпытретень, к сожалению, всего этого великолепия не видел — ему было нечем. Зато объёмная картина ароматов, создаваемая глазными рыльцами, отчасти восполняла слепоту. Очертания сковороды он, во всяком случае, различал совершенно отчётливо.

Раздался треск, пахнуло серой и дымом: Карабас зажигал свечи. Потом он что-то забормотал, судя по скрипу стула — периодически поворачиваясь в сторону окна.

Наконец, он заявил, что видит первую звезду и что эта звезда означает начало шаббата. Через небольшое время раздался первый увесистый бульк и по всей комнате запахло водкой. Дальше раввин ухватил то, во что нолил беленькую — но вместо того, чтобы, как все добрые существа, немедленно выпить, что-то забормотал.

Пёсик вздохнул и приготовился терпеть.

Впрочем, терпел он недолго. Отбормотавши своё и, наконец, выпив — с выдохом и кряканьем — раввин рьяно принялся за жратву. Напси он не забыл: в его сторону полетел дивный кусок говядины. Напси почти видел его траекторию — такой аромат источала вкусняшка. Он ухватил её на лету и смолотил несколькими судорожными движениями челюстей. С шумом втянул слюну. После чего решил, что вечер начался не так уж и плохо.

Через час Карабас, осоловевший от обильной еды и алкоголя, сидел в здоровеном понячьем кресле-качалке и рассуждал сам с собой, принадлежит ли Напси к категории вещей, именуемых мукце[60]. Что это слово значит, он, по обыкновению своему, не объяснял. Самому пёсику было совершенно всё равно, как его называют, но раввин распалился, махал руками, приводил какие-то совершенно невразумительные доводы на нескольких языках, и в конце концов заявил, что здесь имеет место ситуация сфек а-сфека. При этом он не забывал ни про мясо, ни про водочку, ни про салатики, и в конце концов замолчал, пытаясь прожевать толстый рыжеватый помидор.

Прошло ещё сколько-то времени. Карабас развалился на кресле, и, слегка покачиваясь, дремал. Напси сидел у него в ногах и тихонько пощипывал струны цитры, подбирая мелодию.

К сожалению, репертуар у пёсика был специфический. На русском он знал «у бегемота нету талии», шансонетку-танго «в медовом омуте одесского июля», да святую Мурку в каком-то неортодоксальном варианте. Остальные песни, которые мать-калуша напихала ему в голову, были всё больше на редких языках и диалектах — и, как правило, сомнительного тона и содержания. Некоторые раввину нравились, но такое случалось нечасто.

Вот и сейчас, после неудачных попыток порадовать шефа исполнением «nun c'e pirduna, nun c'e pieta» и «бал бох1уш, кхохурт эц, т1емаца веана», он подбирал аккорды к песне «уж такой я маравихер с апельсином».

Наконец, он взял верную ноту и затянул:

— Вот иду я, шопенфиллер-наховирку[61],Пушка в шкернике, регалка над бедром,Так красив, что у марухи сводит дыркуИ наколота хазовка за-а-а-а угломммм…

Пение прервал негромкий, но настойчивый стук в дверь. Судя по звуку, стучали копытом.

— Ни минуты покоя, — проворчал раввин. — Проси, что-ли.

Пёсик встал на задние лапки и открыл дверь. Оттуда пахнуло молодой, потной поняшей.

— Приветики-кукусики, — сказала незнакомка. — Я это… ну вот.

Карабас издал нечто среднее между вздохом и стоном.

— Девушка, — сообщил он. — Вы отдаёте себе отчёт, что нарушаете моё уединение?

— Дык ну вы же… ну позязя! — поняша замолчала, явно чего-то ждя.

— Если вы рассчитываете на то, что я читаю ваши мысли, — догадался раввин, — то напрасно. По религиозным причинам я сейчас не могу использовать эту способность. Вы можете зайти ко мне завтра вечером, после появления на небе первых трёх звёзд. Ну или говорите словами.

— Сесть можно? — буркнула поняша и села.

— Можно, — сказал Карабас. — Вы кто?

— Ева. Ну Ева! Ева Писториус, — кое-как представилась гостья. — Я к Верховной сегодня ходила. У меня пиздец по жизни. Она сказала к вам идти.

— У меня по жизни шаббат, — вздохнул раввин. — Ладно, говорите, раз пришли.

— Тут такое дело, — судя по звукам, поняша встала, подошла к столу и засунула морду в салат. Напси совсем отчётливо различал её аромат — молодая кобылка со следами сладкого парфюма на шёрстке. Он вытращил рыльца из глазниц и принялся вынюхивать силуэт незваной гостьи.

— В общем, — сказала она, с хрустом облизнувшись, — ко мне клеится одна тётка. Она вообще-то ничего так, нормальная. Я понимаю же. Это со мной хуйня. Меня в детстве поимели. Теперь я с бабами не очень. А эта в меня втрескалась. И хочет мне в начальницы. Пока не трахнет, будет щемить. И потом тоже, чтоб я с ней была. А я не хочуууу… — тут она неожиданно разрыдалась.

— Ничего не понял, — пробурчал раввин. — И понимать не хочу. Ваши проблемы — это не мои проблемы. Тем более — половые!

— Ну пожалуйста, — взмолилась Ева, — ну посмотрите мне в голову! Ну на секундочку! Вы всё поймё-ё-йо-йо… — она снова разрыдалась.

— Нарушить святость субботы по подобному поводу? — раввин выпил ещё водки и задумался. — Разве что это вопрос жизни и смерти, — решил он. — Или личная просьба Верховной.

— Ну как бы да, — смутно пробормотала поняша.

Где-то полминуты в комнате было тихо — если не считать дыхания гостьи.

— Тьфу ты пропасть, — наконец, сказал Карабас. — Действительно неприятная ситуация. Которую Их Грациозность лёгким движением хвоста спихнула на меня. Хотя я бы на её месте поступил бы так же… Ладно, давайте по пунктам, а то в вашей голове всё клубком и сбоку бантик. А в подобных вопросах нужна полная определённость. — Бар Раббас завозился, устраиваясь поудобнее. — Итак, я буду говорить, а вы меня поправите, если я что-то не так понял… Primo, вы — жертва сексуального насилия в извращённой форме. Secundo, это привело к возникновению в вашей психике тяжёлых комплексов, особенно по отношению к дамам, похожим на вашу насильницу. Tertio, сейчас вас домогается именно такая дама. Как её? Мара Лохвицкая?

— Мирра Ловицкая, — пробормотала Ева и поёжилась.

— Понятно. Кажется, я её видел. Действительно, напористая… Quarto, чтобы добиться своей цели, она намерена стать начальником организации, в которую вас определила сама Верховная. И, скорее всего, станет. Так как отказать Верховная ей не может. И не хочет, в силу каких-то личных причин. Quinto, даже если вы уйдёте с работы, Ловицкая будет вас преследовать. Поскольку привыкла получать то, что хочет, а возможности у неё большие. Ага… Sexto, ища защиты, вы добились личного приёма у Их Грациозности. Что довольно сложно, но вам почему-то удалось… Septimo, Их Грациозность выслушала, посочувствовала, но никакой помощи вам не обещала. Если не считать совета поговорить со мной. Octavo, вы это почему-то поняли так, что речь идёт о присоединении к нашей труппе. С которой вы доберётесь до Директории, а уж там сможете как-нибудь устроиться по научной или инженерной части. Главное — подальше от домогательств этой самой Ловицкой и прочих старых кобыл. Nono, вы подозреваете, что за этим стоят какие-то шпионские или дипломатические планы Верховной, в которых вы ничего не понимаете. И, наконец, decimo: вам эти планы безразличны, потому что…