Даурия - Константин Седых

– Значит, ни коня, ни старухи моей отнимать у меня не собираетесь? – пошутил довольный Капитоныч.

– Нет, владей ими сам!

– Ну, а как насчет Бога? Веру-то в него отмените, что ли?

– Тоже не собираемся. Вера в Бога – это личное дело каждого. Если веришь, молись себе на здоровье. Руки, ноги тебе за это никто не отрубит.

– Ну, спасибо, Василий Андреевич! Разъяснил ты нам всю арифметику от корки до корки. Вот, если говоришь ты святую правду, значит мозгами пошевелить нам ой как надо! Хорошо бы тебе и с другими из нашего брата так потолковать. А то ведь народ мы неграмотный, вертят нами Каргин да Кибирев как хотят. Затеяли они переворот, много казаков из тех, кто победней, на это дело подбили, а куда целятся – не поймешь. Надо бы тебе поговорить с ними. Тогда бы уж, если отрубили, так раз и навсегда.

– Поговорить, конечно, следовало бы. Но ведь к вам приедешь, а вы, чего доброго, к Шемелину на исповедь потащите, – улыбнулся Василий Андреевич, довольный тем, что Капитоныч наконец проговорился.

– Да что ты, паря! Разве креста у нас на вороте нет? – с жаром сказал Капитоныч, а другой дружинник поддержал его, решительно заявив:

– В обиду не дадим, будь покоен. Приезжай.

Василий Андреевич незаметно подмигнул Журавлеву и стал расспрашивать Капитоныча и его спутников, где стоит дружина в Нерчинском Заводе, как туда можно пробраться и где устроить свидание. Выяснив все интересующие его подробности, спросил в заключение, все ли дружинники знают о готовящемся перевороте.

– Нет, в первой сотне, где богач к богачу, ни одна душа не знает. Там ведь Дорофей Золотухин, а его мы потрухиваем, – ответил Капитоныч.

– Хорошо. Тогда вы на минутку выйдите, Михаил Капитоныч, – сказал Василий Андреевич. – Посоветуемся и быстренько дадим наш ответ.

Когда парламентеры вышли, он сказал Журавлеву и Бородищеву:

– Очевидно, придется ехать, товарищи. Дело опасное, связанное с большим риском, но я обязан поехать как большевик и как земляк этих людей. Попытаюсь оставить Каргина и Кибирева на бобах – переманить большую часть дружинников к нам.

– Пропадешь, Василий, ведь ехать надо к черту в пекло, ты подумай об этом, – сказал Журавлев. – Напишем лучше письмо. Гарантируем им полную безопасность и предложим переходить к нам.

– Письмо попадет Каргину и Кибиреву, а они его постараются никому не показать. Нам же нужно раскрыть глаза рядовым дружинникам, раскрыть вопреки их эсерствующим главарям.

– Тогда уж давай лучше я поеду, – предложил Бородищев.

– Этим мы ничего не выгадаем. Ты нужен здесь не меньше, чем я. Кроме того, в орловской дружине я знаю людей почти наперечет, а это чего-нибудь да стоит.

После долгих споров Василий Андреевич настоял на своем. Парламентерам решено было сказать, что партизанские представители постараются пробраться в Нерчинский Завод в ближайшие два дня, но кто именно будут эти представители, решили, ради предосторожности, не говорить. Затем их пригласили обратно в горницу, и уже не Василий Андреевич, а Журавлев объяснил им:

– Предложение ваших закоперщиков о встрече принимаем. Самое позднее через два дня наши представители прибудут в Нерчинский Завод. Остановятся они там, где вы сочтете удобным. Думаем, что никакого предательства не произойдет. В противном случае никого потом из вашего брата в плен брать не будем.

Дружинники выслушали его и были заметно разочарованы, что приедет кто-то другой, а не Василий Андреевич.

XXX

Утром Журавлев позвал к себе Романа и Лукашку Ивачева. Усадив их рядом на диван, прошелся по горнице от стола к порогу и спросил, умеют ли они носить офицерские погоны.

– Можно попробовать, – ответили они и понимающе переглянулись.

– Тогда, значит, произвожу вас в сотники. Поручается вам опасное и ответственное задание. Василий Андреевич едет на тайные переговоры в Нерчинский Завод, битком набитый японцами и семеновцами. Будете сопровождать его. Отберите по своему усмотрению человек тридцать что ни на есть ухорезов и отрепетируйте все так, чтобы комар носу не подточил. За сохранность Василия Андреевича отвечаете собственными головами. Понятно?

– Понятно, – ответили они.

– Тогда начинайте действовать. Для подготовки даю вам ровно сутки.

Когда они вышли из штаба на залитую солнцем снежную улицу, Лукашка с восхищением сказал:

– Ну и дядька, паря, у тебя! Вон на какую штуковину решился. Как подумаю – мороз прошибает. Держись давай теперь!

Назавтра во второй половине дня с Урова по дороге на Нерчинский Завод ехал немолодой и суровый по виду полковник, сопровождаемый небольшим эскортом. Это был Василий Андреевич, чисто выбритый и даже надушенный. Был одет он в расшитые бисером оленьи унты и в крытый синим сукном полушубок, отороченный сизой мерлушкой. Алый с золотым позументом башлык развевался у него за плечами, медвежья папаха была надвинута на самые брови. В кармане у него лежали документы на имя командира особой кавалерийской бригады полковника Белокопытова, за три дня до того убитого партизанами в ночном бою на Унде. Молодцеватые сотники в ослепительно белых папахах держались на подобающем расстоянии от него и, отчаянно дымя душистыми папиросами, сдержанно переговаривались. Здоровенные и чубатые, как на подбор, казаки на светло-гнедых конях, обвешанные патронташами и гранатами, не жалея глоток, лихо, с присвистом пели:

Взвейтесь, соколы, орлами,Полно горе горевать,То ли дело под шатрамиВ поле лагерем стоять

Когда проезжали попутные заимки и села, жители разглядывали их и судачили:

– Видно, новая часть какая-то. Вишь ты, как смело едут. Здешних-то партизаны давно отучили с песнями ездить.

Верстах в десяти от Нерчинского Завода по обеим сторонам дороги начались густые, осыпанные инеем кустарники. Дорога, делая крутые зигзаги, пошла в косогор к перевалу, розовому от вечернего солнца. Роман и Лукашка, а за ними и все остальные приумолкли, внутренне подобрались. Один Василий Андреевич невозмутимо посасывал трубку, изредка поворачивал голову и оглядывал их насмешливо прищуренными глазами.

– Неужели у него кошки на сердце не скребут? – спросил Лукашка Романа. – Ведь это прямо жуть, на что он решился. Зря все это, однако, затеялось.

– А вот в Заводе узнаем – зря или не зря, и ты пока за упокой не служи.

Начинало смеркаться, когда на одном из поворотов выехавший вперед Роман столкнулся почти вплотную с идущими навстречу солдатами. Солдат было трое: один безоружный, двое с винтовками. От неожиданности они опешили, а затем метнулись в кустарник, по пояс проваливаясь в глубоком снегу. Роман решил, что с солдатами что-то неладно.

– Куда бежите? Своих не узнали! – довольный неожиданным приключением, закричал он на солдат и пустился их догонять. Лукашка поспешил к нему на помощь. Они догнали солдат и, грозя им наганами, завернули на дорогу.

Подъехал Василий Андреевич и строго осведомился, в чем дело.

– Какие-то неизвестные солдатики, господин полковник. Почему-то вздумали убегать от нас, – вскинув руку к папахе, лихим тенорком доложил Роман.

– Какой части? – спросил полковник холодеющих от страха солдат.

– Двадцать второго стрелкового, – заикаясь, дрожащим голосом ответил тот из них, который был без винтовки.

– Почему убегать вздумали?

– Врасплох-то за красных вас приняли, господин полковник.

– А куда и зачем идете?

– На Ошурковскую заимку, там наша полурота овес молотит, – отвечал уже без запинки солдат.

Василий Андреевич совсем было поверил ему и хотел уже распорядиться, чтобы солдат отпустили, но в это время Роман свирепо рявкнул на них:

– А где у вас погоны?

Солдаты вздрогнули и сразу стали ниже ростом.

– К партизанам идете, голубчики?

– Никак нет! Как это можно, – отчаявшись, упрямо твердили двое из солдат, не замечая, как сразу оживились и офицеры и казаки.

– А ну-ка, обыщите их, – приказал Василий Андреевич. При обыске у одного из солдат за подкладкой папахи, а у другого за голенищем валенка нашли собственноручно отстуканные Василием Андреевичем на машинке воззвания к белым казакам и солдатам. Василий Андреевич довольно покрутил усы, подмигнул Роману.

Роман, скрывая усмешку, спросил:

– Что прикажете делать с ними?

Василию Андреевичу захотелось открыться солдатам, ставшим вдруг для него родными, и похвалить их. Но ради предосторожности он решил не делать этого. И, жалея, что приходится напрасно мучить служивых, отдал команду, которая привела их в ужас:

– Отведите с дороги и ликвидируйте. Только без шума, – и когда солдат повели, шепнул Роману: – Отпустишь их и научишь, как лучше идти.

– Дайте хоть покурить перед смертью, японские холуи, – обратился к Роману солдат, который не сказал до этого ни слова.

– Давай закури, – протянул ему Роман портсигар, наклоняясь с седла. – Только вот умирать ты рано собрался и нас напрасно оскорбляешь. Ты меня с тем полковником не путай. Я и мои казаки давно сочувствуем красным и сами податься к ним мечтаем, да удобного случая еще не было. Берите ваши винтовки и идите своим путем. Только на Ошурковскую заимку не заходите, там казаки стоят.