Полководец - Владимир Карпов

Прежде всего надо было расчистить дороги, дать возможность проехать машинам для вывоза раненых и убитых, а их было очень много. Напомню, что все это происходило в жарком климате, через несколько часов трупы уже начинали разлагаться.

Надо было организовать медицинскую помощь раненым, кормить людей, ибо и медикаменты и запасы провизии остались под развалинами. Надо было одеть людей, потому что большинство из них было застигнуто землетрясением в постелях и сейчас ходили в нижнем белье. Много других трудностей встало перед теми, кто руководил спасательными работами, если учесть, что все произошло совершенно неожиданно.

Как это часто бывает, в дни бедствия появились и такие выродки, которые, пользуясь охватившей людей растерянностью, стали тащить из рухнувших магазинов и квартир все, что можно было украсть. Иван Ефимович немедленно организовал борьбу с этими мародерами. По городу стали дежурить вооруженные патрули.

Порывистый и эмоциональный Юра Петров не мог остаться в стороне. Как и на фронте, он стал помогать отцу.

Тут я перехожу к изложению того, о чем уже обещал рассказать читателям, – о гибели Юрия Петрова.

Это произошло 7 октября на окраине Ашхабада, недалеко от аэропорта. Юрий ехал на военном газике и вдруг увидел человека, который тащил тяжелый мешок, и в мешке было что-то явно награбленное. Юра приказал остановить машину и подошел к этому человеку. Тот был одет в милицейскую форму: гимнастерку, брюки, сапоги, но без фуражки. Гимнастерка была не подпоясана. Мародер был пьян.

Юра спросил:

– Что у вас в мешке?

– А тебе какое дело? Едешь и езжай своей дорогой.

– Ах ты подлец! Людей постигла беда, а ты – грабить!

– А я тебе говорю: не цепляйся.

Юрий повернулся к шоферу и приказал ему быстро отыскать военный патруль и привезти его сюда. Шофер немедленно помчался на поиски.

О том, что произошло дальше, можно рассказать, используя «Дело об убийстве подполковника Петрова Ю. И.». Я это дело внимательно просмотрел. В небольшой картонной папочке – большая человеческая трагедия! Протоколы допроса написаны простым карандашом, видно, в первые часы после землетрясения даже чернил не нашлось. Приведу рассказ свидетельницы, на глазах которой все произошло, Антонины Григорьевны Варлачевой.

Показания ее имеются в деле. Но я разыскал саму Антонину Григорьевну, теперь она живет не в Ашхабаде, а в Новосибирске, ей уже 89 лет, но память ее навсегда сохранила тот страшный случай, невольной свидетельницей которого она оказалась. Антонина Григорьевна – участница первой мировой и гражданской войн, всю Отечественную была медицинской сестрой в больницах города Ашхабада, оказывала помощь раненым. Вот ее рассказ:

– В ночь перед землетрясением я была в гостях у моей старшей дочери и осталась у нее ночевать. Она жила возле аэропорта, муж ее работал командиром авиаотряда. В ту трагическую ночь все спали, а мне что-то не спалось. Сидела и сначала читала, а потом слушала радиоприемник. Вдруг в третьем часу послышался гул, погасло электричество. Дом задрожал, закачался, начал трескаться, посыпалась известка, штукатурка, упал приемник со стола, этажерка с книгами упала, карниз со шторами упал. Шкаф с одеждой повалился на кровать, где спали дети. Все это произошло мгновенно… Пол качался, как палуба корабля в море. Я сначала онемела от страха. Наконец опомнилась, кинулась к родным. Они уже вскочили с постелей. Выбежать на улицу мы не могли, потому что двери заклинило, зажало осевшими на них стенами. Мы кинулись к балкону. Его завалил балкон, рухнувший со второго этажа, но выбраться все-таки было можно.

И вот наконец мы во дворе. Было темно, стояла густая неподвижная пыль, как туман. Все дома вблизи аэропорта превратились в кучу развалин. Те, кто уцелел, метались вокруг и помогали выбраться оставшимся под развалинами. Мой зять побежал собирать летчиков для оказания помощи и откапывания людей.

Когда наступил рассвет, мы увидели, что все мы полураздетые, в нижнем белье. Стали с опаской пробираться в остатки дома искать там одежду. Надели на себя что удалось достать. К концу дня мы и наши соседи стали строить что-то вроде шалашей рядом с рухнувшими домами. Было очень жарко, надо было прятаться от солнца. К тому же задул афганец, так называют песчаный дождик, отовсюду летел песок.

На следующий день, когда я стояла с внучкой на руках у дороги, со стороны кондитерской фабрики показался молодой мужчина, лет двадцати пяти. Он был в полувоенной форме, без пояса. Не нес, а тащил волоком за собой мешок с чем-то тяжелым. А по дороге в это время проезжала открытая военная машина. В ней рядом с шофером сидел офицер.

Увидев грабителя, он остановился и стал его спрашивать: кто он и почему тащит, почему занимается грабежом, вместо того чтобы, как и положено ему, охраннику, охранять имущество и следить за порядком во время стихийного бедствия.

Потом офицер приказал грабителю затащить мешок в придорожный кювет и самому сесть там, в этом кювете, а машину послал за патрулем. Задержанный был пьян, грубил офицеру, не подчинялся. Тогда офицер сказал ему, что он его арестовывает, приказал сидеть неподвижно.

Сам офицер стоял на обочине дороги и все смотрел в ту сторону, откуда должен был приехать патруль. И вот вдруг, я даже и вскрикнуть не успела, этот бандит выхватил из кармана свой наган и выстрелил в затылок офицеру. Офицер упал. А грабитель побежал в сторону от дороги, оглядываясь на упавшего офицера.

Я бросилась к офицеру и вижу: прострелена голова, пуля вышла в лицо. Он был еще жив. Тут же я выбежала на дорогу, остановила проходивший грузовик, и мы быстро отвезли раненого в санчасть аэропорта, стали оказывать ему помощь.

Приехал военный патруль, и я стала рассказывать о случившемся и описывать внешность преступника, которого очень хорошо разглядела. Спустя некоторое время приехал начальник особого отдела, и я снова все ему рассказала. Начались поиски. Но в городе, в котором случилось такое несчастье, где не стало ни домов, ни улиц, ни адресов и все жители перемешались, было очень трудно, конечно, искать человека, фамилию которого к тому же никто не знал. Меня несколько раз возили в машине по городу, думали, может быть, я опознаю преступника. Но его так и не удалось тогда найти.

Но однажды был задержан один из мародеров, у которого нашли наган с одним выстреленным патроном. Это навело на мысль, не он ли стрелял в Петрова. Тут же приехали за мной. Я, как только увидела, сразу узнала его и подтвердила, что это действительно тот мерзавец, который стрелял в Петрова. Он сначала не признавался, все отрицал, говорил, что меня в первый раз видит.

Его повезли в аэропорт, на место, где все случилось, и я показывала, где он стоял, где офицер стоял, как он достал наган, как он стрелял. Я рассказала все, что произошло на моих глазах. Описала его внешность, что он был без фуражки, без ремня, ворот расстегнут, брюки диагоналевые синие, галифе, сапоги хромовые.

Убийца стоял опустив голову и все время молчал. Наконец следователь его спросил: «Куда ты дел форму?» И убийца, мотнув головой, показал на то место, которое было отсюда видно: «Вон там закопал, в кирпичах».

Пошли туда и нашли под кирпичами его одежду. Ту самую, в которой он был в момент совершения преступления…

…Я не называю фамилию убийцы потому, что у него есть ни в чем не повинные родственники, может быть, и дети. Его судили, но в те годы была отменена смертная казнь, и он отсидел 25 лет.

Через полтора-два часа после того, как произошло это злодеяние, Иван Ефимович примчался в аэропорт и самолетом отправил Юру в Ташкент в госпиталь, надеясь, что его там спасут. Иван Ефимович написал записку Зое Павловне и передал ее с сопровождающим Юру врачом: «Мать, мужайся, отправляю тебе раненого сына».

Юра скончался в самолете.

Иван Ефимович прилетел на похороны сына лишь на несколько часов. Он прошел за его гробом на кладбище и, не заходя домой, тут же возвратился в Ашхабад, который нуждался в его ежечасной помощи.

Юру похоронили рядом с бабушкой Евдокией Онуфриевной. На его могиле стоит скромный памятник с надписью: «Подполковник Петров Юрий Иванович. 27.6.1924 года – 7.10.1948 года. Убит при исполнении служебного долга. Спи спокойно, наш сын, светлую память о тебе будем хранить до последних своих дней».

Иван Ефимович пережил своего сына на десять лет, он скончался в Москве в 1958 году в возрасте 62 лет.

В дни, когда я завершаю работу над этой повестью, мне исполнилось столько же. Но я не чувствую себя пожилым человеком, мне все кажется, что я тот же, каким когда-то пришел с фронта. Было мне тогда двадцать три. Не знаю, каким ощущал себя Петров, но мне, да и другим, он еще в годы нашей учебы в училище казался человеком немолодым, умудренным большим жизненным опытом. А начальником училища он был назначен в 37 лет, откомандовав перед этим три года дивизией.

Эпилог

Про годы войны были сказаны суровые и точные слова: «сороковые, роковые». Но сороковые, роковые, к сожалению, не кончились вместе с победным завершением Великой Отечественной войны. Эти годы и вообще оказались роковыми, и не только для нашей страны, потому что именно в то время появилось страшное ядерное оружие, которое поставило под угрозу существование всего человечества и самой планеты Земля.