Черная камея - Энн Райс

У меня перехватило дыхание. Я принялся его разубеждать, не произнося никаких слов.

– Идем же, маленький хозяин, – сказала Жасмин. Я почувствовал, как она коснулась губами моей щеки и крепко сжала руку.

Я все не мог отвести взгляда от Джулиена, но лицо его уже смягчилось. Потом почернело.

Он начал исчезать и окончательно растворился в воздухе, когда из ближайших дверей появились Роуан, Майкл и доктор Уинн Мэйфейр. И надо же, теперь к ним присоединился Стирлинг Оливер, Стирлинг, который знал, кто я такой, Стирлинг, которого я накануне ночью чуть не убил, Стирлинг смотрел на меня так, словно был настроен по-дружески, тогда как это было совершенно невозможно, Стирлинг, которого я когда-то очень любил как друга Я не мог вынести чужих пристальных взглядов. Я не мог вести светскую беседу о Моне, делая вид, будто моя душа вовсе не жаждет ее, будто я не знаю, что больше никогда ее не увижу, даже если нам разрешат повидаться, делая вид, будто призрак Джулиена только что не угрожал мне. Я чувствовал, что должен как можно скорее уйти.

И я ушел.

Это была ночь для особого убийства. Я тяжело вышагивал по раскаленной мостовой. Позади остались огромные деревья Садового квартала. Я пересек авеню. Я знал, куда идти.

Мне нужен был наркоделец, головорез, убивавший без разбору, мне нужно было насытиться досыта, и я знал, где найти подходящую жертву, – я не раз проходил мимо его дома в более спокойные ночи. Я знал его привычки. Я приберегал его до других времен. Я приберегал его для такого случая, как этот, для мести.

Это был большой двухэтажный дом на Каронделет-стрит, внешне обшарпанный и роскошный внутри, весь набитый электроникой и коврами во всю стену, под домом располагался подвал с хорошей звукоизоляцией – именно оттуда хозяин отдавал распоряжения о покупках и казнях, и даже цеплял мишень на детей, отказывавшихся ему служить, а потом демонстративно выбрасывал их теннисные туфли, давая понять остальным, что их владельцам они больше не нужны.

Мне было все равно, что подумают остальные. Я вломился в дом и мгновенно расправился с двумя его накачанными дрянью компаньонами, проломив им головы. Хозяин с трудом потянулся к пистолету. Я схватил негодяя и сломал ему шею, как тонкий стебель. И сразу глотнул сладостный поток его чудовищного себялюбия, вдохнул аромат ядовитого растения, выросшего в саду ненависти. Моя жертва мысленно сопротивлялась убийству, веря до последней капли крови, что одержит победу, что сознание все равно не покинет его, но совсем скоро в меня полились его детские воспоминания: первые молитвы, образ матери, водившей его в садик, солнечный свет, а потом его сердце остановилось, и я отпрянул, облизываясь, сытый, злой, довольный.

Я взял в руки пистолет, тот самый, из которого он хотел меня застрелить, и, подняв подушку с дивана, прижал ее вместе с пистолетом к его голове, после чего всадил две пули в него и то же самое проделал с его друзьями. Это должно было дать возможность коронеру хоть что-то понять. Я вытер оружие и оставил его на месте.

В следующую секунду я увидел Гоблина: глаза его были налиты кровью, руки в крови, он набросился на меня, словно хотел вцепиться в горло.

"Гори, дьявол, гори!" Я послал на него огонь, пока он меня окружал, пытаясь слиться со мной, и это пламя опалило меня, опалило волосы и одежду. "Убил тетушку Куин, дьявол, гори! Гори, пусть даже мне придется сгореть с тобой". Я повалился на пол, вернее, пол приблизился ко мне, грязный и пыльный. Я лежал раскинув руки и ноги на вонючем ковре, а Гоблин был внутри меня, его сердце стучало рядом с моим, а потом пришло забытье – мы оба дети, совсем крохи, лежим в колыбели, а над нами кто-то поет, звучит голос Маленькой Иды: "Какие чудесные курчавые волосики у этого малыша", как сладостно снова оказаться рядом с Маленькой Идой, снова слушать ее голос. Какое счастье, какой покой. Вошла тетушка Куин, хлопнув дверной рамой с сеткой.

"Ида, дорогая, помоги мне справиться с этим замочком, а то, честное слово, я растеряю весь жемчуг!"

"Ты, дьявол, убийца-призрак, я не стану на нее смотреть, я не стану ничего чувствовать, не стану вспоминать".

Я был с Гоблином, я любил Гоблина, и все остальное не имело значения – даже крошечные ранки по всему моему телу и огромная тяжесть на сердце.

– Убирайся от меня, дьявол! Клянусь, я покончу с тобой. Я уволоку тебя с собою в пламя. И не думай, что я лгу!

Я поднялся на четвереньки.

Вокруг меня закружил порыв ветра, а потом вылетел в разбитые двери, зазвенев осколками стекол.

Я был так полон ненависти, что ощущал ее вкус, который совсем не напоминал вкус крови.

Гоблин исчез.

А я по-прежнему оставался в логове наркобарона среди гниющих трупов. Нужно было убираться оттуда.

Тетушка Квин умерла. Окончательно распрощалась с жизнью и лежала теперь на кремовом атласе, украшенная нитями жемчуга. Кто-то вспомнил про ее маленькие очки на серебряной цепочке. И ее духи "Шантильи". Капелька духов "Шантильи".

Тетушка мертва.

И я ничего, абсолютно ничего не мог с этим поделать.

46

У меня в душе затаилась дикая мечта, что на похоронную мессу приедет Мона, но ничего подобного не произошло, хотя службу отправлял отец Кевинин Мэйфейр и все Мэйфейры, которых я знал, – Роуан, Майкл и доктор Уинн – там присутствовали, как и накануне вечером. С ними также приехал Стирлинг Оливер, и, когда наши взгляды встретились, вся компания мне вежливо покивала.

Собралась такая же огромная толпа, заполнившая центральный неф церкви Успения Богоматери, – до сих пор мне не доводилось видеть столько прихожан на мессе в будний день. Людей собралось даже больше, чем прежде, потому что из всех дальних краев съехались Маккуины, не сумевшие прибыть в Новый Орлеан вовремя, чтобы успеть на вчерашнюю службу.

Мне было мучительно видеть закрытый гроб в центральном проходе. Я добрался до церкви только с наступлением темноты, а потому не видел тетушку Куин, прежде чем крышку закрыли навсегда.

Но мне не пришлось в одиночестве нести свое горе, потому что и Лестат, и Меррик Мэйфейр оказались рядом, когда я пробирался мимо Мэйфейров на свое место на церковной скамье вместе с Жасмин, Томми и Нэшем.

Это было так неожиданно, что на секунду я потерял равновесие, и Лестат меня поддержал, твердо взяв за локоть. Он довольно коротко подстригся и нацепил не очень темные солнечные очки, чтобы скрыть разный цвет глаз. Одет он был очень консервативно: двубортный синий пиджак и брюки цвета хаки.

Меррик Мэйфейр пришла на службу в красивом белом льняном платье, замотав голову и шею белым шарфом, а большие солнечные очки почти скрывали ее лицо. Но я был уверен, что это она, и совсем не удивился, когда Стирлинг Оливер, сидевший позади нас, вышел вперед и заговорил с ней, прошептав, что рад ее видеть. Потом он выразил надежду позже перекинуться с ней парой слов.