Русские во Второй мировой - Анатолий Уткин

А на другой стороне немецкая разведка изучала (в основном по листовкам и газетам, прославляющим меткого стрелка, а также у пленных) все, что можно, о Зайцеве, давая Конингу пищу для размышлений. Вскоре к Батюку поступили сведения о двух погибших снайперах. Чувствовалась опытная новая рука. Теперь Зайцев хотя бы примерно знал, где его ждут. Он выполз на ничейную землю между Мамаевым курганом и заводом «Красный Октябрь». На третий день удивительной охоты на людей к Зайцеву и его помощнику (прикрывающему тыл) Куликову приполз политрук Данилов. Развиднелось, и началась обычная артиллерийская перепалка. Внезапно Данилов встал с криком: «Я покажу тебе, где он!» — и немедленно получил от Конинга пулю в плечо. Двое солдат на носилках оттащили Данилова в медчасть.

Зайцев затаился, шаря биноклем по противоположной стороне. Возле подожженного танка он видел безобидную груду кирпича и постепенно пришел к выводу, что это идеальное место для опытного снайпера. Чтобы проверить свою теорию, он слегка поднял варежку, и та немедленно оказалась пробитой пулей. Теория получила подтверждение. Зайцев постарался зайти к Конингу со стороны солнца и, зайдя с запада, оказался «прикрытым» лучами послеобеденного солнца. Именно здесь Зайцев обозначил позицию, которую он занял утром следующего дня. Слева волжские переправы стонали от несущейся к ним целенаправленной погибели. Чтобы дезориентировать Конинга, Зайцев выстрелил по груде кирпичей и железа, где предположительно находился немецкий майор. После полудня солнце погрузило Зайцева в тень, откуда он не отводил телескопического прицела, направленного на груду мусора. Внезапно блеснул оптический прицел противника, и Зайцев попросил Куликова поднять свою бескозырку. Конинг выстрелил немедленно, и Куликов правдоподобно вскрикнул якобы от попадания. Ликуя, Конинг поднял голову, что было его смертельной ошибкой — пуля прошла между глаз.

А Зайцев набрал «школу» из тридцати желающих и сделал снайперское дело одним из главных орудий городской борьбы.

Советская артиллерия, занимая позиции на левом берегу Волги, все чаще наносила удары по немцам. Здесь расположились и подразделения «катюш», приводивших немцев в состояние, близкое к шоку. На волжских островах теперь уже стояли гаубицы, глубоко и серьезно взламывающие германскую линию обороны. В середине октября на левый берег прибыли орудия невиданной еще мощности (203 мм и 280 мм). В городе, как уж говорилось, 62-я дивизия нашла оптимальным создание т. н. «штурмовых групп» — шесть или восемь человек, вооруженных автоматами, гранатами, ножами и остро заточенными саперными лопатками для использования в ближнем бою. Позади «штурмовых групп» располагались группы поддержки, которые входили в дома, как только передовые отряды позволяли это, и располагали в данном доме, подъезде или комнате тяжелые пулеметы, минометы, противотанковые ружья, взрывчатку. Сюда немедленно приходили саперы и снайперы. Особые группы охраняли фланги.

Обычно «заправка» этих групп происходила густой ночью. В осеннем мраке передавались еда и патроны, вода и боекомплект. По десяткам и сотням ходов, тропинок, лазов, труб, траншей и бомбовых кратеров осуществлялось лихорадочное движение. Саперы стирали ногти, готовя траншеи в максимальной близости от ударных позиций немцев, чтобы коротким броском из подземелья выпрыгнула пехота. Они копали ходы и под германскими передовыми пунктами, закладывая под них взрывчатку.

С дневным светом оживлялась вражеская авиация, немецкие наблюдатели с Мамаева кургана и остовов высоких зданий получали довольно полную картину происходящего. Позиции Чуйкова замирали. Немцы теперь начинали бить прежде всего по снайперским гнездам. Активизировалась артиллерия обеих сторон. Немцы целились в волжские суда, в построенные за ночь баррикады. Русские били по местам скопления немецких войск, опасаясь организованной атаки.

В конце октября советские позиции в городе представляли собой ряд кварталов индустриальных зданий протяженностью несколько километров вдоль берега и несколько сот метров в глубину. Заваленный немецкими трупами «Красный Октябрь» оправдал свое название, но он был уже оставлен. Потеряна половина артиллерийского завода «Баррикады». Тракторный завод разделен немцами на три части. Несколько очагов сопротивления еще действуют здесь. Однако и немцы ослаблены до такого предела, когда об очередном их наступлении не могло быть уже и речи. Весь вермахт не мог начать значимого наступления — протяженность линии его обороны с начала лета удвоилась. А психологически уйти из страшных мест неоправданных потерь он уже не мог. Паулюс — в умственном ступоре. Штаб группы армий «Б» фактически потерял смысл происходящего. Гитлер, наконец-то лишившийся корректирующей оппозиции военных-профессионалов, самодовольно роет себе могилу. Еще не проглянули основные линии будущего, но они обещали все меньше армии, захватившей территории больше, чем она могла реально контролировать.

Ночью 26 октября в Сталинград переправилась 45-я дивизия «Щорс» во главе с полковником Соколовым. Она заняла позиции между заводами «Красный Октябрь» и «Баррикады». Командарм 62-й воевал без традиционной роты прикрытия — она была послана на передовую, до которой самому Чуйкову было рукой подать. Собрав легкораненых, взяв остатки людей из штабов всех уровней и отремонтировав три танка, Чуйков поставил задачу выбить немцев с того края Волги, куда выходила Самаркандская улица. Радиоперехват передал изумление немцев при виде новых русских танков. 27 октября было за нами. Некоторое дополнительное и спасительное время дали настойчивые атаки Рокоссовского с севера. Признаки того, что напор германской армии несколько ослабевает, стали ощутимы 29 октября. А 30 октября произошло и вовсе нечто удивительное — на городском фронте стрельба стала заметно менее интенсивной. Складывалось представление, что у Паулюса уже не было прежних сил, был достигнут своего рода физиологический предел. До Волги оставалось несколько метров, но преодолеть их 6-я армия Германии уже едва ли могла.

Операция «Уран»

Никто не ожидал от Чуйкова стойкости больше, чем крестные отцы плана «Уран». От собственно планирования они перешли к стадии дислокации, размещения сил. Определились направления ударов. С севера — в направлении к юго-западу от Серафимовича. С юга — в район к юго-западу от рек Кривой и Чира. Цель северян (Юго-Западный фронт) — уничтожить третью румынскую армию и вырваться к Калачу. Главное: на третий день наступления сомкнуться с войсками Сталинградского фронта у поселка Советский. Задача Сталинградского фронта — атаковать со стороны озера Сарпа, уничтожить 6-й румынский корпус и повернуть на северо-запад (Советский), где сомкнуться с братьями по оружию. А затем, наконец, поспешить на спасение Сталинграда. Донскому фронту предназначалось двинуться вперед из станиц Клетская и Калашинская в общем направлении на хутор Вертячий, чтобы окружить и уничтожить противника в излучине Дона. Согласно плану «Уран», основная тяжесть падала на Юго-Западный фронт, именно он должен был в основном окружить вражескую группировку между Волгой и Доном.

Вермахт становится слабеющей стороной. Германская армия еще отдает дань привычке методических усилий, но их смысл становится все более туманным. Возможно, при господстве здравого смысла стоило бы подумать об уходе из негостеприимных краев. Зима на Чире или даже Миусе, возможно, сохранила бы динамику сил вторжения. В этот момент германский военный талант должен был бы признать, что Советский Союз не показывает ощутимых и растущих признаков слабости по мере хода Сталинградской битвы, и если уж очень хотелось верить, что «дело решит последний батальон», то этот батальон — как становилось все яснее, не обязательно будет немецким. Но нацистский режим держался не на национальном здравом смысле, а на пафосе всемогущества. Отказаться от доктрины расового превосходства вожди Третьего рейха не могли, это было бы их политическим самоубийством. Но еще более самоубийственным было славословить и надеяться на победу там, где потеря контроля и перенапряжение создавали вакуум, который обороняющаяся сторона не преминула заполнить.

Самая притягательная германская иллюзия — «русские теряют еще больше». Возможно, на конкретных участках это было и так. Но на большом полотне истории огромный народ, обладающий жертвенной природой, только начинал входить в состояние раскрытия внутренней динамики, извлечения невиданной энергии из растущей ненависти к самоуверенному врагу. Этот народ начал с кристальной отчетливостью проявлять свое чувство национального самосохранения. Разочарованное отчаяние первого года войны уступает место убийственной и необратимой решимости отдать все и выстоять. Наверное, Гитлер в принципе был неспособен трезво оценить другие народы и владеющий этими народами пафос. Люди, стоявшие рядом, были либо индоктринированы, либо корыстны, либо малодушны.