Русские во Второй мировой - Анатолий Уткин

Замысел

Стратегический замысел советского Верховного командования базировался на двух ударах. Первый — со стороны среднего течения Дона в южном направлении. Второй — со стороны левого крыла Сталинградского фронта (к югу от Сталинграда) в северо-западном направлении, ориентируясь на излучину Дона. Нанося основной удар по менее фанатично воюющим румынам, зажать в кольцо 6-ю армию Паулюса и 4-ю танковую армию, всего более 300 тысяч элитных германских войск, сгрудившихся в районе Сталинграда. План был одобрен Ставкой в конце сентября. Через месяц в своем окончательном виде он получил кодовое название «Уран». Успокоения в Москве не было. Жуков снова вылетел в излучину Дона, в район Серафимовича и Клетской. Ему предписывалось также обеспечить все меры, чтобы «измотать и еще более ослабить врага». Параллельно Василевский навестил Еременко к югу от Сталинграда. «Тайна троих», несмотря на широкомасштабную подготовку, оставалась достоянием авторов, и Сталин запретил раскрывать план даже командующему ключевым фронтом Еременко, пользовавшемуся прежде его особым расположением. Даже Генеральный штаб разрабатывал операцию скорее местного значения, а вовсе не удар сразу трех фронтов. Сталин боялся утечки информации, в конспирации ему не было равных.

На свой транспортный самолет «Ли-2» Жуков взял Рокоссовского. Сразу же после посадки оба генерала отправились на выдвинутый вперед командный пункт в Ерзовке. Лишь через несколько дней этот доблестный и милый, вызывавший всеобщую симпатию офицер узнал о своем назначении командующим Донским фронтом. Его назначение никак не назовешь осененным сверху — вечером 29 сентября окончилось тяжелой неудачей очередное наступление 1-й гвардейской и 66-й армий, так и не сумевших с севера преодолеть кордон Паулюса на помощь истекающим в городских боях защитникам Сталинграда. Именно тогда Жуков вынужден был поставить Рокоссовского на место геройского, но несдержанного в словах и поступках генерала Гордова, распекавшего своих подчиненных. Командир должен вести себя «достойно». Присутствующие оценили слова самого главного среди них генерала, хотя, возможно, и не без некоторого поднятия бровей — ведь все знали, что сам заместитель Верховного Главнокомандующего был непревзойденным мастером словесных характеристик и словесного избиения. Присутствующие знали его тяжелую (словесно, естественно) руку.

Жуков мог сдерживать своих офицеров в тональности, но он свирепо требовал не терять наступательного духа ни при каких обстоятельствах. И Рокоссовскому он наказал подготовиться к еще более интенсивным наступательным действиям. Да, Донской фронт еще не располагал необходимыми резервами, терял людей в нескончаемой борьбе вдоль Волги с севера, но он не имеет права позволить немцам зализать свои раны. Одной лишь многострадальной 1-й гвардейской армии позволили отойти на некоторое время в тыл. Задача Рокоссовскому была неизменна, как и в предшествующие два месяца: оттянуть на себя максимальное число германских войск; приложить все человеческие и нечеловеческие усилия для сближения с осажденным Чуйковым.

В Москву Жуков отправился на самолете, пилотируемом самим командующим авиационной армией Головановым, собственный «Ли-2» Жукова летел позади. Но, поскольку судьба капризна и закон подлости не отменен, самолет Голованова из-за обледенения совершил вынужденную посадку. До Москвы главный стратег Сталинграда долетел на собственном «Ли». А Василевский продолжал осматривать местность на фронте Еременко, сопровождаемый генерал-полковником Вороновым, командующим артиллерией Красной Армии, и генерал-лейтенантом Ивановым, начальником оперативного отдела Генерального штаба. Только тогда, в штабе Еременко, расположенном на левом берегу Волги в селе Красный Сад, Василевский обрисовал командующему Сталинградским фронтом основные контуры намечаемой операции. Еременко были даны 24 часа на представление своих соображений, после чего Василевский на рассвете 6 октября отбыл в штаб 51-й армии — в сотне километров к югу от Сталинграда. Здесь, в степи, 51-я армия уже закрепилась среди соленых озер Сарпа, Цаца и Барманчак. Василевский удовлетворенно отметил, что румыны, видимо, сделаны из более податливого, чем немцы, теста. (Они уже сумели потерять всю свою артиллерию.) Но в целом Василевский был молчалив, хотя такие генералы, как Толбухин, нутром ощутили, что нечто затевается. В конце концов, начальник Генерального штаба не будет посещать приволжскую степь из прихоти или любознательности.

Между 6 и 9 октября Еременко и Рокоссовский высказали свои соображения Верховному. План операции приобретал конкретные черты, его масштаб воодушевлял, будоражил воображение. Масштабы задуманного превосходили все, что Красная Армия осуществляла на своем фронте против Германии до сих пор. Из глубоких тылов, из невидных российских городов и весей начинали свой путь части, которым предназначалась стратегическая роль. В конце сентября отводятся в тыл для дополнительной подготовки 3-я и 5-я танковые армии. Ставка реформирует 43-ю армию. Далее темп убыстряется. Создаются пять новых армий, сходят с конвейеров в учебные центры наши совершенные танки, взмывают в учебные полеты новые самолеты, отирают пот тысячи известных и безвестных героев труда, чья жизнь между станком и кроватью дает Родине воздушные крылья и железные руки.

По приказу Ставки Воронежский фронт отдал два танковых корпуса (17-й и 18-й), и танки эти спешат по бездорожью к излучине Дона, в Ново-Анненскую и Урюпинск. Еременко получает танковую бригаду огнеметов. Организуется 13-й механизированный корпус. Едва залечившие свои раны танкисты — эти самые большие герои нашей великой войны — отправляются к местам дислокации новых танковых колонн. Именно им предназначена главная роль в предстоящей операции. За двадцать дней октября создается 4-й механизированный корпус генерал-майора Вольского — 20 тысяч человек, 220 танков, 100 бронированных машин и — это новое, и спасибо союзникам — 2 тысячи грузовиков. Без шума, прикрываясь и маскируясь, Вольский пришел холодеющими ночами с низовьев Волги к Бекетовке, форсировал тайно Волгу и замер в бекетовском «колоколе».

Генеральный штаб не был безмерен в числе запрашиваемых для наступления танков: 900 машин. Главный артиллерист страны Николай Воронов находился в районе Сталинграда с сентября, он, так сказать, мысленно пристрелялся к вырвавшейся к Волге вражеской группировке. Теперь следовало наилучшим образом использовать традиционно сильную российскую артиллерию. Как это ни странно, но Воронов в процессе подготовки к главной битве своей жизни использовал изданное в годы Первой мировой войны «Наставление по прорыву укрепленных зон противника». Противник был тот же, традиции артиллерии тоже свято передавались из поколения в поколение, и созданное талантливыми специалистами наставление сыграло свою позитивную роль в новой мировой войне. Эти старые инструкции были попросту переизданы для офицеров-артиллеристов, имеющих дело с тяжелыми орудиями. Своего рода расплата за Восточную Пруссию августа 1914 года и великое отступление 1915 года. (Напомним, что в германской армии было трудно найти офицера, который не имел бы опыта Первой мировой войны. На этот раз тот же опыт пригодился их прежним противникам.)

Времена, конечно же, изменились радикально. Не всегда в худшую сторону. На этот раз Государственный Комитет Обороны (ГКО) теснейшим образом сотрудничал с Главным артиллерийским управлением (ГАУ). ГАУ через ГКО попросту обязывало Госплан и Совнарком планировать и производить ежемесячно определенное число орудий и снарядов. Осенью 1942 года наступает время, когда предельно напрягшаяся страна может удовлетворить не только оборонительные, но и наступательные потребности своих артиллеристов. Снабжение шло по трем линиям: по водному волжскому пути, по двум железнодорожным путям — по левому и правому берегам великой реки. Да, враг непрерывно бомбит эшелоны, а Волга заминирована. Но героизм людей не знал предела, все сгрудились в великой беде, и каждый подставил плечо. Ночами грузовики везли эти грузы по невообразимым ухабам, днем всякое движение замирало. Передвижение от Саратова к фронту занимало до шести суток, иногда больше. Снабжение 62-й армии — настоящая сага о безмолвном и естественном героизме всех — от заводчан до речников, плывущих между минами и бомбами. Дважды в октябре германские бомбы настигали артиллерийский груз непосредственно, но это уже не могло быть основанием для уныния. Хватит скорби, уныние убили и унесли две победоносные летние кампании немцев. Остался героизм и фатализм.

В психологической атмосфере произошло нечто. Нечто неосязаемое и в то же время почти всеми ощутимое. Мы отступили до Волги. Хватит. Если мы никчемный народ и не можем себя спасти, то и жизни такой цена невелика. Совершенно тихо, спокойно и неожиданно исчез панический страх, упала пелена обреченности. Они не пройдут, пусть даже мы не увидим их бегства, их срама и позора. Это наша земля. Она не всегда нас грела, она не всегда была ласкова к нам. Но мы ее дети. В этой земле прах наших предков. Здесь будет и наш прах, раньше или позже. Умереть за эту землю не страшно. Страшно ее отдать. Страшно осквернить эту нашу землю позором отступления, сдачи ее врагу, собственной немощью, низким бессилием, презренным неумением, трусливым отходом. Это наша граница между рабством и свободой. Мы не отступим, живые или мертвые. Здесь и сейчас мы остановим отход, здесь и сейчас Россия восстанет, или ее имя унесет ветер. Молитвы пусты, если ты щадишь свою кровь. Как и наши предки, восстанем и не дрогнем.