Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь - Александра Потанина

Столь же мало, как северные князья, воодушевлены монгольским патриотизмом князья Южной Монголии. Здесь князья, в ущерб своему родному племени, сдают хошунные земли, считая хошунную территорию своей земельной собственностью, в аренду китайским крестьянам и арендную плату кладут в свой карман. Вследствие этого у населения хошуна уменьшается пастбищная земля, ему приходится меньше содержать скота, оно беднеет, тогда как за счет его князь богатеет.

Для нас, наблюдателей монгольских событий издалека, неясно, как понимают свою политическую задачу вожди монгольского движения. Для монгольских князей и монгольского духовенства крушение пекинского трона не выгодно, а между тем Монголия, руководимая несомненно князьями, объявила себя независимою. Для китайской демократии, если б она водворила свою власть на всем пространстве бывшей Китайской империи, было бы позорно усвоить императорскую политику в отношении Монголии, т. е. заключить союз с монгольскими князьями, эксплуататорами народной массы. Императорская власть, покровительствовавшая князьям или, по крайней мере, весьма терпимо относившаяся к ним, пала; надежды на благожелательное отношение к ним республиканского правительства сомнительны. Старый порядок может сохраниться, если в объявленной независимою Монголии князья сумеют остаться хозяевами страны, но сохранить независимость Монголии очень мудрено при ее территориальных условиях.

Территория Монголии с запада на восток прорезана пустыней, трудно проходимой для караванов. Ось этой пустыни в виде узкой, в 70 верст шириной, полосы представляет абсолютную пустыню, лишенную воды и травы. Эта пустыня разъединяет север страны от юга. Монголы живут к северу, востоку и югу от этой пустыни, так что населенная территория облегает пустыню в виде подковы, рога которой обращены на запад. Государство с таким распределением населения не может быть прочно; положение государства бывает обеспеченнее, если средина его будет представлять более компактную массу населения, чем окраины. В Монголии же население распределено как раз наоборот. Независимость Монголии может стать долговечной только при том условии, если защиту ее обеспечит международный конгресс.

Главою Монгольского государства объявлен ургинский хутухта, или богдо-гэгэн. Гэгэнами называются лица, которые населением почитаются за воплощения божества; им приписываются божеские свойства (всеведение, всемогущество), им отдают божеские почести. Богдо-гэгэн почитается всей Северной Монголией; верят, что, пока в Урге, в среде монголов, существует богдо-гэгэн, никакое бедствие не постигнет монгольский народ, ни мор, ни губительная война. По мановению богдо-гэгэна всякое начавшееся бедствие: война, засуха, пожар, наводнение, должно вмиг прекратиться.

Избрание богдо-гэгэна монгольским монархом считают шагом, свидетельствующим о мудрости политических вождей современной Монголии; возведение на престол одного из князей возбудило бы в других князьях зависть и повело бы к междоусобиям. Но, с другой стороны, нужно признать, что неудобно начинать новую историю страны таким избранием. Гэгэны получают воспитание, которое не подготовляет их в духовные администраторы, тем менее годятся они для управления светскими делами. Гэгэны – богочеловеки; поэтому их воспитатели смотрят на их капризы и странности как на неисповедимые проявления божества и не удерживают от них. От такого воспитания гэгэны вырастают избалованными, несносными капризниками. По всей вероятности, при таком царе-монахе Монголия будет управляться коллективным регентством.

Гладко или не гладко пойдут первые дни новой жизни Монголии, во всяком случае толчок, полученный ею, будет иметь для нее хорошие последствия. Начнется возрождение умственной жизни монгольского народа. До этого момента в Монголии умственной жизни не было, было только прозябание. Новая эра застала Монголию без науки и без искусства или только с их суррогатами. В тибетских книгах ламы находили некоторые сведения о природе, о звездном небе, о лекарственных растениях; жалкое знание, которое они черпали в этих книгах, было не выше того, каким пробавлялась Европа в Средние века.

Так представлена в Монголии наука. Литературы монгольский народ не имеет; вместо литературы – только письменность, да и та скудная: только две-три повести и несколько летописей, снабжающих материалом не историка, а мифолога. Искусство еще не освободилось от уз церковности; помпезная внешняя обстановка буддизма нуждается и в кисти живописца, и в руке лепщика, и в оркестре из духовых инструментов, но все это стереотипно; статуи льются из меди и лепятся по старым образцам; по старым же образцам пишутся и иконы; вся производительность монгольских художников состоит в копировании. Развития индивидуальных стремлений местных талантов не было. Рядом с этим клерикальным искусством живет народное предание, народный эпос, народная лирика, народные мотивы, но это старое народное творчество не получило продолжения в современной производительности монголов.

Толчок, данный монгольской революцией, должен пробудить спящие умственные силы народа. Пробудившейся нации предстоит испытать два больших наслаждения. Одно наслаждение – от впечатлений, которые она будет получать при знакомстве с колоссальным духовным богатством Запада. Другое наслаждение – от собственного творчества, которое должно начаться вслед за пробуждением нации. И, может быть, молодой монгольской нации суждено разрешить задачу совмещения высокой умственной культуры с кочевым бытом. На территории Монголии есть большие и многочисленные участки, на которых невозможно земледелие; они обречены исключительно на скотоводческую культуру; на этих участках немыслим другой быт, кроме кочевого. Но по всей Монголии рассеяны оседлые пункты; это монастыри, это религиозные центры. Впоследствии, кроме религиозных, конечно, могут образоваться оседлые центры и для светской культуры.

Очерки Северо-Западной Монголии[26]

Нашим русским путешественникам часто ставили в вину, что они, издавая описания своих путешествий, имеют в виду только своих ученых читателей, забывая при этом остальную публику и наполняя свои описания сухими фактами, умалчивают о явлениях, имеющих общий интерес. Мой труд более, чем какой-либо другой, заслуживает подобного отзыва, потому что я ограничился изложением одних только фактов топографии и этнографии, исключив из путешествия как личные впечатления, так и рассказы посторонних лиц, которыми обрисовывается как характер местной природы, так и образ жизни местного населения. Первоначальное мое намерение было такое: издав отчет по топографии и этнографии края, я хотел для общей публики написать отдельно путевые очерки, в которых мои личные воспоминания могли бы быть дополнены извлечениями из других авторов о Монголии, так что это была бы популярная книга об этой страде, знакомящая с ней в возможной полноте по последним результатам наших разведок и исследований.