Том 2. Баллады, поэмы и повести - Василий Жуковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рыбак*
Бежит волна, шумит волна! Задумчив, над рекойСидит рыбак; душа полна Прохладной тишиной.Сидит он час, сидит другой; Вдруг шум в волнах притих…И влажною всплыла главой Красавица из них.
Глядит она, поет она: «Зачем ты мой народМанишь, влечешь с родного дна В кипучий жар из вод?Ах! если б знал, как рыбкой жить Привольно в глубине,Не стал бы ты себя томить На знойной вышине.
Не часто ль солнце образ свой Купает в лоне вод?Не свежей ли горит красой Его из них исход?Не с ними ли свод неба слит Прохладно-голубой?Не в лоно ль их тебя манит И лик твой молодой?»
Бежит волна, шумит волна… На берег вал плеснул!В нем вся душа тоски полна, Как будто друг шепнул!Она поет, она манит — Знать, час его настал!К нему она, он к ней бежит… И след навек пропал.
Рыцарь Тогенбург*
«Сладко мне твоей сестрою, Милый рыцарь, быть;Но любовию иною Не могу любить:При разлуке, при свиданье Сердце в тишине —И любви твоей страданье Непонятно мне».
Он глядит с немой печалью — Участь решена;Руку сжал ей; крепкой сталью Грудь обложена;Звонкий рог созвал дружину; Все уж на конях;И помчались в Палестину, Крест на раменах.
Уж в толпе врагов сверкают Грозно шлемы их;Уж отвагой изумляют Чуждых и своих.Тогенбург лишь выйдет к бою: Сарацин бежит…Но душа в нем все тоскою Прежнею болит.
Год прошел без утоленья… Нет уж сил страдать;Не найти ему забвенья — И покинул рать.Зрит корабль — шумят ветрилы, Бьет в корму волна —Сел и по́плыл в край тот милый, Где цветет она.
Но стучится к ней напрасно В двери пилигрим;Ах, они с молвой ужасной Отперлись пред ним:«Узы вечного обета Приняла она;И, погибшая для света, Богу отдана».
Пышны праотцев палаты Бросить он спешит;Навсегда покинул латы; Конь навек забыт;Власяной покрыт одеждой, Инок в цвете лет,Неукрашенный надеждой Он оставил свет.
И в убогой келье скрылся Близ долины той,Где меж темных лип светился Монастырь святой:Там — сияло ль утро ясно, Вечер ли темнел —В ожиданье, с мукой страстной, Он один сидел.
И душе его унылой Счастье там одно:Дожидаться, чтоб у милой Стукнуло окно,Чтоб прекрасная явилась, Чтоб от вышиныВ тихий дол лицом склонилась, Ангел тишины.
И дождавшися, на ложе Простирался он;И надежда: завтра то же! Услаждала сон.Время годы уводило… Для него ж одно:Ждать, как ждал он, чтоб у милой Стукнуло окно;
Чтоб прекрасная явилась; Чтоб от вышиныВ тихий дол лицом склонилась, Ангел тишины.Раз — туманно утро было — Мертв он там сидел,Бледен ликом, и уныло На окно глядел.
Лесной царь*
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?Ездок запоздалый, с ним сын молодой.К отцу, весь издрогнув, малютка приник;Обняв, его держит и греет старик.
«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?» —«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:Он в темной короне, с густой бородой».—«О нет, то белеет туман над водой».
«Дитя, оглянися; младенец, ко мне;Веселого много в моей стороне:Цветы бирюзовы, жемчужны струи;Из золота слиты чертоги мои».
«Родимый, лесной царь со мной говорит:Он золото, перлы и радость сулит».—«О нет, мой младенец, ослышался ты:То ветер, проснувшись, колыхнул листы».
«Ко мне, мой младенец; в дуброве моейУзнаешь прекрасных моих дочерей:При месяце будут играть и летать,Играя, летая, тебя усыплять».
«Родимый, лесной царь созвал дочерей:Мне, вижу, кивают из темных ветвей».—«О нет, все спокойно в ночной глубине:То ветлы седые стоят в стороне».
«Дитя, я пленился твоей красотой:Неволей иль волей, а будешь ты мой».—«Родимый, лесной царь нас хочет догнать;Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать».
Ездок оробелый не скачет, летит;Младенец тоскует, младенец кричит;Ездок погоняет, ездок доскакал…В руках его мертвый младенец лежал.
Граф Гапсбургский*
Торжественным Ахен весельем шумел; В старинных чертогах, на пиреРудольф, император избранный, сидел В сиянье венца и в порфире.Там кушанья рейнский фальцграф разносил;Богемец напитки в бокалы цедил; И семь избирателей, чиномУстроенный древле свершая обряд,Блистали, как звезды пред солнцем блестят, Пред новым своим властелином.
Кругом возвышался богатый балкон, Ликующим полный народом;И клики, со всех прилетая сторон, Под древним сливалися сводом.Был кончен раздор; перестала война;Бесцарственны, грозны прошли времена; Судья над землею был снова;И воля губить у меча отнята;Не брошены слабый, вдова, сирота Могущим во власть без покрова.
И кесарь, наполнив бокал золотой, С приветливым взором вещает:«Прекрасен мой пир; все пирует со мной; Все царский мой дух восхищает…Но где ж утешитель, пленитель сердец?Придет ли мне душу растрогать певец Игрой и благим поученьем?Я песней был другом, как рыцарь простой;Став кесарем, брошу ль обычай святой Пиры услаждать песнопеньем?»
И вдруг из среды величавых гостей Выходит, одетый таларом*,Певец в красоте поседелых кудрей, Младым преисполненный жаром.«В струнах золотых вдохновенье живет.Певец о любви благодатной поет, О всем, что святого есть в мире,Что душу волнует, что сердце манит…О чем же властитель воспеть повелит Певцу на торжественном пире?»
«Не мне управлять песнопевца душой (Певцу отвечает властитель);Он высшую силу признал над собой; Минута ему повелитель;По воздуху вихорь свободно шумит;Кто знает, откуда, куда он летит? Из бездны поток выбегает;Так песнь зарождает души глубина,И темное чувство, из дивного сна При звуках воспрянув, пылает».
И смело ударил певец по струнам, И голос приятный раздался:«На статном коне по горам, по полям За серною рыцарь гонялся;Он с ловчим одним выезжает сам-другИз чащи лесной на сияющий луг, И едет он шагом кустами;Вдруг слышат они: колокольчик гремит;Идет из кустов пономарь и звонит; И следом священник с дарами.
И набожный граф, умиленный душой, Колена свои преклоняетС сердечною верой, с горячей мольбой Пред Тем, что живит и спасает.Но лугом стремился кипучий ручей;Свирепо надувшись от сильных дождей, Он путь заграждал пешеходу;И спутнику пастырь дары отдает;И обувь снимает и смело идет С священною ношею в воду.
«Куда?» — изумившийся граф вопросил. «В село; умирающий нищийЖдет в муках, чтоб пастырь его разрешил, И алчет небесный пищи.Недавно лежал через этот потокСплетенный из сучьев для пеших мосток — Его разбросало водою;Чтоб душу святой благодатью спасти,Я здесь неглубокий поток перейти Спешу обнаженной стопою».
И пастырю витязь коня уступил И подал ноге его стремя,Чтоб он облегчить покаяньем спешил Страдальцу греховное бремя.И к ловчему сам на седло переселИ весело в чащу на лов полетел; Священник же, требу святуюСвершивши, при первом мерцании дняЯвляется к графу, смиренно коня Ведя за узду золотую.
«Дерзну ли помыслить я, — граф возгласил, Почтительно взоры склонивши, —Чтоб конь мой ничтожной забаве служил, Спасителю-богу служивши?Когда ты, отец, не приемлешь коня,Пусть будет он даром благим от меня Отныне тому, чье даяньеВсе блага земные, и сила, и честь,Кому не помедлю на жертву принесть И силу, и честь, и дыханье».
«Да будет же вышний господь над тобой Своей благодатью святою;Тебя да почтит он в сей жизни и в той, Как днесь он почтён был тобою;Гельвеция славой сияет твоей;И шесть расцветают тебе дочерей, Богатых дарами природы:Да будут же (молвил пророчески он)Уделом их шесть знаменитых корон; Да славятся в роды и роды».
Задумавшись, голову кесарь склонил: Минувшее в нем оживилось.Вдруг быстрый он взор на певца устремил — И таинство слов объяснилось:Он пастыря видит в певце пред собой;И слезы свои от толпы золотой Порфирой закрыл в умиленье…Все смолкло, на кесаря очи подняв,И всяк догадался, кто набожный граф, И сердцем почтил привиденье.
Узник*
