Железный трон - Саймон Хоук

Он услышал шаги, потом цоканье копыт, когда Микаэл вывел своего коня из стойла. Эдан навалился на Лэру всей тяжестью тела в попытке заставить ее утихомириться и по-прежнему напряженно смотрел на дверь, затаив дыхание и прислушиваясь. Он услышал, как конь Микаэла фыркнул сразу за воротами конюшни. Потом раздался легкий скрип стремян, когда мальчик садился в седло, и удаляющийся топот копыт.

Эдан закрыл глаза и испустил глубокий вздох облегчения. Однако опасность еще не миновала. В любой момент могли возвратиться конюхи. Надо было заставить Лэру одеться и выпроводить ее отсюда.

— Лэра…

Она уже перестала сопротивляться и лежала под ним неподвижно с закрытыми глазами.

— Лэра?

В ужасе он заметил, что закрывает ей ладонью и рот, и нос. Он отдернул руку.

— Лэра!

Она непроизвольно судорожно вздохнула, и Эдан чуть не зарыдал от облегчения. На какой-то ужасный миг ему показалось, что он убил девушку. Веки ее дрогнули и поднялись, и она закашлялась, ловя ртом воздух.

— Лэра! Лэра, прости меня! Я не заметил…

От тяжелого удара голова его дернулась в сторону.

— Ты ублюдок! Я чуть не задохнулась!

— Лэра, прости, я…

— Ты мог убить меня, жалкое ничтожество! — проговорила она, отталкивая его и с трудом поднимаясь на ноги. Эдан попытался было поддержать ее, но она снова оттолкнула его, и он упал на солому. Лэра стояла над ним, обнаженная, с горящими от ярости глазами. — Как ты посмел! Тебя следует высечь!

— Лэра, потише, бога ради! — взмолился он, натягивая штаны и отряхивая с них солому. — Конюхи…

— Конюхи! Конюхи! Ты получил бы по заслугам, если бы они зашли сюда и увидели нас сейчас! Что бы, по-твоему, они подумали?

Эдан поднялся на ноги.

— А что бы, собственно говоря, ты хотела, чтобы они подумали? — спросил он звенящим голосом. И не успев еще договорить, он понял, что неожиданно все переменилось.

— Я могла бы сказать им, что ты хитростью заманил меня на конюшню, а потом придушил, чтобы сорвать с меня одежду и поразвлечься! — злобно сказала Лэра. — И что бы ты стал делать тогда? Что бы, по-твоему, сделал лорд Эрвин, когда бы узнал это?

— Он мог бы узнать куда больше, чем тебе хотелось бы, гневно отпарировал он.

— О, неужели ты действительно полагаешь, что он поверит тебе, а не мне? — презрительно спросила она.

— Нет, это вряд ли, — сказал Эдан. — Но он может поверить стражникам, которые последние несколько недель каждую ночь видели, как ты выходишь из своей спальни и направляешься в мою.

— Они ни разу не видели меня! — сказала она, но в глазах ее промелькнуло выражение неуверенности. Похоже, Лэра впервые осознала, что больше не может полностью владеть ситуацией.

— Неужели? — Эдан пожал плечами. — Что ж, возможно. Возможно, один из них однажды не последовал за тобой, чтобы выяснить, куда ты ходишь каждую ночь. Возможно, он никогда не видел, как ты входишь в мою спальню. Возможно, это по какой-то другой причине все они подмигивают и улыбаются мне всякий раз, когда я прохожу мимо них по коридору.

— Даже если так, — сказала Лэра, — они стражники королевской охраны, и в первую очередь будут защищать мои интересы — интересы принцессы, — а не сына какого-то жалкого камергера! — Она старалась говорить убежденно, но в голосе ее послышались нотки неуверенности.

— Этот какой-то жалкий камергер, — саркастически повторил ее слова Эдан, — является человеком, который всегда следил за тем, чтобы королевским стражникам платили своевременно и хорошо, который всегда заботился о том, чтобы их семьи были надлежащим образом обеспечены, имели приличное жилье и получали помощь придворных лекарей в случае надобности. И вполне вероятно, они пожелают защитить интересы и жалкого камергера тоже и не захотят, чтобы его сына обвинили в насилии, когда правда заключается в том, что принцесса — распущенная потаскуха.

Она ошеломленно уставилась на него, потом изо всей силы ударила его по лицу. Он видел, как она заносит руку, но даже не попытался увернуться от удара.

— Ты, грязная свинья! — она выплевывала слова ему в лицо. Ты за это заплатишь! И как только я могла отдаться тебе!

— Конечно, — криво усмехнулся Эдан. — Это был подарок, о котором я не просил; и я был дураком, что принял его, если учесть его сомнительную ценность.

Подняв руки со скрюченными, словно когти, пальцами, Лэра с яростным воплем бросилась на него, готовая выцарапать ему глаза. Он схватил ее за кисти, развернул и, воспользовавшись инерцией ее же движения, швырнул на землю. Она растянулась на соломе.

— Довольно! — сказал Эдан. — Клянусь всеми богами, довольно! В гневе ли, в похоти ли, ты набросилась на меня в последний раз! Теперь поднимайся и одевайся! Ты все еще принцесса из королевского дома, так что постарайся вести себя как подобает принцессе! Я же отныне постараюсь вести себя так, как приличествует человеку моего положения и звания, о которых я забыл, как последний глупец. Что же касается остального — твоих угроз, твоей уязвленной гордости — поступай, как хочешь. Чего бы это мне ни стоило, мне все равно.

Эдан повернулся и вышел из стояла, оставив ее лежать на соломе с ошеломленным выражением лица. Он пересек проход и вывел своего коня. Микаэл уже успел ускакать далеко, и Эдану нужно было догнать его. Для принца было небезопасно выезжать из замка одному, и Эдан впервые за последнее время снова подумал о своем долге и обязанностях — о том, как долго он еще будет исполнять их. Вероятно, лишь несколько часов. Он не удивится, если по возвращении его сразу схватят люди Эрвина. Эдана это мало волновало. Он испытывал — по крайней мере сию минуту — восхитительное ощущение свободы.

Слова Лэры отрезвили его, словно ушат холодной воды, вылитый на голову. Под какими бы чарами Эдан ни находился, они наконец расстались, и он увидел девушку такой, какой она была на самом деле — эгоистичной, злобной, избалованной… и ясно осознал собственную свою глупость. Так или иначе, как бы теперь ни повернулось дело, по крайней мере, с этой историей было покончено, и он мог попытаться вернуть себе хоть слабое подобие чувства собственного достоинства — если это вообще возможно.

Эдан действительно мало беспокоился о будущей своей судьбе — разве только о том, как это скажется на родителях. Его бесчестье станет их позором, и он надеялся, что у Лэры хватит ума не поднимать шума. Возможно, он убедил девушку, что ей не удастся остаться незапятнанной, если она выдвинет какие-то обвинения против него; что если она решит раскрыть их связь или объявит себя жертвой насилия, то навлечет позор и на себя тоже. Возможно, с его стороны будет не очень по-рыцарски уличить леди в распущенности, пусть даже и с целью самозащиты, но и леди не подобает спасать собственную свою сомнительную добродетель, обвиняя избранного ею же самой любовника в насилии. В любом случае Эдан знал, что Лэра ничего ему не забудет и не простит. В ее лице он обрел смертельного врага. И в первую очередь должен был винить себя самого за то, что связался с ней.