На прифронтовой станции - Николай Томан

Самолеты еще несколько раз пикировали на поезд, обстреливая его из пулеметов. Наконец они улетели. Только осветительная ракета все еще висела в воздухе.

Спустившись в будку машиниста, Сергей посмотрел на манометр. Стрелка его упала теперь с пятнадцати до десяти атмосфер.

— Никогда еще подъем не пожирал у нас столько пара, — с тревогой произнес Брежнев. — Да и скорость сильно упала. Ох, не засесть бы!..

— Хватит тебе охать, Алексей! — сердито оборвал его Доронин. — Сам же виноват во всем, да еще хнычешь.

Брежнев удивленно вытаращил глаза на машиниста и, казалось, застыл на месте с открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова.

— П-позволь… — пробормотал он наконец, заикаясь, но Доронин снова перебил его:

— Нет, не позволю!

Сергей даже побледнел от гнева. Он, правда, и себя винил в случившемся, но главным виновником был Брежнев, отвечающий за топку паровоза. Отвернувшись от него, Сергей высунулся в окно будки и подставил разгоряченную голову навстречу холодному ветру.

Машинист не желает с ними разговаривать. Ну что ж… Алексей полез на тендер и, увидев, что кочегар поливает уголь из шланга, понял, почему сердится на них Доронин. Давно бы уже следовало смочить уголь.

— Вот ведь в чем оказия-то! — сокрушенно воскликнул он. — Чорт знает, до чего ты иногда бываешь бестолков, Телегин! Объяснял ведь я тебе, что сухой мелкий уголь при сильной тяге выносит прямо в трубу, а смоченный аккуратно ложится на колосники и хорошо сгорает. Вода, сам знаешь, ему не страшна.

— Был у нас такой разговор, товарищ Брежнев, — виновато признался Телегин. — Так ведь разве упомнишь все в такой кутерьме? А тут еще фашистские стервятники над головой…

— Нашел, чего пугаться! — презрительно сплюнул Брежнев. — Мало ты еще под бомбежками бывал. Вот погоди, поездишь с нами месячишко, перестанешь на это обращать внимание, будешь только о работе думать.

В это время на тендер поднялся Сергей Доронин.

— Этакую прорву угля на ветер выбросили, а теперь дискуссии тут разводите, — сказал он строго, но в голосе его не было уже прежнего раздражения. — Скажите еще спасибо, что мы на подъем вскарабкались, а то представляете себе, что бы с нами было?

Взглянув на расстроенные лица своих помощников, Сергей смягчился.

— Ну, за работу! — скомандовал он. — Подсыпай, Никифор, в лоток уголь покрупней. А ты, Алексей, приготовься принять с ходу жезл у дежурного по станции. Через Грибово, хоть и в обрез, но все-таки по расписанию проследуем.

27. Точка зрения майора Булавина

Прочитав телеграмму Булавина, генерал Привалов задумчиво произнес:

— Да, положение сложилось замысловатое.

Заложив руки за спину, он тяжело прошелся по кабинету, слегка припадая на левую ногу. Полковник Муратов, наблюдая за ним, подумал: «Опять, видно, дает себя знать раненая нога…».

— Мне думается, — продолжал генерал, — майору Булавину следует предоставить свободу действий. Он умный, осторожный человек и обстановку у себя на станции знает прекрасно, пусть же он и предпримет, что подсказывает ему эта обстановка.

Муратов молчал, слегка нахмурясь, и Привалов понял, что полковник не разделяет его мнения.

— Можете ответить Булавину, чтобы он действовал по своему усмотрению, — слегка повысил голос генерал, давая понять Муратову, что своего решения он не изменит. — Я верю в его способности. Разработанный им план дезориентации вражеской разведки отлично зарекомендовал его.

У Привалова побаливала нога, но он продолжал прохаживаться по кабинету. Это помогало генералу думать. Ему хотелось обобщить свои мысли, сделать выводы.

— Знаете, что мне больше всего понравилось в плане майора Булавина? — продолжал он. — План майора хорош тем, что он построен не на какой-то эффектной выдумке или хитрости, а на положениях принципиального характера. Его план не ловкий трюк, а совершенно естественное решение, вытекающее из глубокого знания нашей действительности. Осуществить ведь это решение возможно только в наших, советских условиях.

Последние слова генерал подчеркнул, стараясь показать их особенное значение. Остановившись перед Муратовым, он посмотрел на него повеселевшими глазами и повторил горячо:

— Да, да, товарищ Муратов! Вся сила решения Булавина именно в том, что оно возможно только в наших, советских условиях и, стало быть, это глубоко принципиальное решение, прекрасно защищенное этим самым от врагов, не верящих в наши принципы и не понимающих их.

Взглянув на хмурое лицо полковника, Привалов спросил:

— Скажите, разве гитлеровцы в состоянии допустить мысль, что план наш может строиться на непостижимом для них энтузиазме рабочих, решивших удвоить свою производительность труда для ускорения победы над врагом?

— Да, пожалуй, ставка на такой энтузиазм может показаться им довольно зыбкой, — согласился полковник вставая. Он уже несколько раз поднимался с кресла, так как считал недопустимым сидя разговаривать с генералом, ходившим по комнате, но Привалов всякий раз вновь усаживал его.

— Вот видите! — воскликнул Привалов. — А этот энтузиазм уже дает себя знать. — Повернувшись к полковнику и видя, что тот снова встал, он приказал ему: — Сидите, сидите! Да, так вот: машинисты Воеводино перевозят теперь вдвое больше грузов, не пополнив при этом своего парка ни одним паровозом. Между тем противник все еще в полном неведении. Это теперь совершенно очевидно из перехваченной нами новой директивы гитлеровцев своим резидентам.

— А может быть, расценщик Гаевой хитрил и притворялся все это время? — осторожно заметил полковник. — Он ведь знает, оказывается, о стахановском лектории и нашел даже нужным донести о нем своим хозяевам.

— Но когда было послано им это донесение? — спросил генерал. — Почти месяц назад. Значит, Гаевой не придавал большого значения лекторию, в противном случае он донес бы о его результатах, не ожидая напоминания.

Сказав это, генерал сел за стол и на листке настольного блокнота размашисто написал текст телеграммы.

— Вот, — протянул он листок полковнику, — распорядитесь, чтобы эту телеграмму немедленно отправили Булавину. Пусть действует в зависимости от обстановки. Впрочем, я догадываюсь, что именно он сделает. Пошлите ему, кстати, и вызов. Пусть доложит нам обо всем устно.

28. Анализ предполагаемых действий Гаевого

На следующий день, рано утром, майор Булавин прибыл в Управление генерала Привалова. Полковник Муратов не стал его ни о чем спрашивать и повел к генералу.

— Здравствуйте, товарищ Булавин! — приветствовал его Привалов. — Садитесь и докладывайте.

Булавин волновался, не зная, как отнесется генерал к его решению об отправке нераскодированного письма Гаевого, хотя был совершенно уверен, что поступил правильно.

Он сел в кожаное кресло напротив генерала. Рядом расположился полковник. Муратов, казалось, не обращал никакого внимания на майора и сосредоточенно рассматривал карту, висевшую на стене.

— Прежде всего, — начал Булавин, t чувствуя какую-то неприятную сухость во рту, — разрешите доложить, что, получив вашу телеграмму, позволяющую мне действовать в соответствии с обстановкой, я счел возможным отправить донесение Гаевого, не расшифровав его.

Замолчав, он пристально посмотрел на Привалова, стараясь угадать, какое это произвело на него впечатление. Однако лицо генерала показалось ему непроницаемым. На Муратова он не взглянул даже, зная, что на сухом, мускулистом лице полковника вообще невозможно прочесть его мыслей.

— Объясните, почему вы решились на это, — спросил генерал, и майору показалось, что внимательные глаза Привалова стали строже.

— Я поступил так, товарищ генерал, потому, что не сомневался в том, каков может быть смысл зашифрованного донесения Гаевого, — ответил Булавин, твердо выдержав взгляд Привалова.

Быстро отстегнув полевую сумку, майор вынул из нее листок бумаги, исписанный четырехзначными цифрами. Протянув листок генералу, он продолжал:

— Вот цифровые группы обнаруженного нами шифра Гаевого. По количеству их видно, что текст донесения необычно длинный. О чем мог доносить Гаевой так многословно? Если бы ему был известен наш замысел, он сообщил бы об этом, не ожидая запроса агента номер тринадцать. С уверенностью можно заявить в связи с этим, что замысел наш ему неизвестен. Остается допустить после этого, что Гаевой так пространно излагает в шифрограмме лишь свои личные соображения о лектории, организованном стахановцами депо Воеводино.

— А почему бы не предположить, — хмуро спросил Муратов, — что, получив запрос от «тринадцатого», Гаевой тайно навел справки и теперь подробно доносит обо всем?

— Этого не может быть, товарищ полковник, — уверенно заявил Булавин. — Мы следим за каждым шагом Гаевого и точно знаем, что он никуда не ходил и ни с кем не встречался. Прочитав шифровку на почтовой марке письма Глафиры Добряковой, он в ту же ночь ответил на вопрос «тринадцатого»: каково практическое значение стахановского лектория?