Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды - Ира Аллор

— Все же удивительно: твои побратимы смогли уйти, когда их души перестало держать кольцо. А как тебя оно могло удерживать — еще раньше? Ты же…

— Я не был майа. Я был человеком. Просто у них душа сохранилась — людская, а у меня ее, видимо, вовсе не было… Нечему уходить — осталась некая сущность. — Глаза говорившего нехорошо сузились.

— Извини. Тебе тяжело вспоминать?

— Глупости. Просто неприятно.

— Неприятно… — Тирзэ с сомнением покачал головой. — Ума не приложу, что можно с человеком сделать, чтобы осталось только то, что в пределах Арды неуничтожимо…

— В Средиземье это называют преисподней. Туда попадают несвободные души, отягощенные злом, — если они не могут уйти за Круги… Меня держало Кольцо — почти эпоху, — тускло проговорил Аллор. Глаза его на мгновение стали неподвижными, чуть дрогнули тонкие длинные пальцы. Тирзэ показалось, что отблеск огня мелькнул на лице собеседника; впрочем, все быстро исчезло, как наваждение, тем более что новый майа успел найти на столе гребень и теперь невозмутимо расчесывал густые пряди волос.

— Это Гортхауэр так с тобой поступил? За что?

— За все хорошее. Личные дела.

Тирзэ понимающе кивнул, прекращая расспросы.

— Послушай, — вдруг спросил Аллор, — а у тебя нет… чего-нибудь черного — из одежды? Я очень уважаю Намо, да и Тьма успела надоесть — как мне казалось, но… Я, наверное, слишком долго был там: неуютно как-то, непривычно, что ли.

Тирзэ задумался. Потом тряхнул головой, видимо, приняв какое-то решение.

— Подожди, я сейчас, — и нырнул в соседнюю комнату, откуда вскоре вернулся, бережно неся темный сверток. Встряхнул черную ткань — это был плащ, длинный и широкий, с пурпурно-фиолетовой подкладкой. Черная, как ночное небо, материя на ощупь напоминала одновременно и бархат, и шелк, была легкой и в то же время плотной, складки мягко струились. Майа накинул плащ на плечи Аллору — ткань почти касалась земли, хотя он был высок, — и застегнул изящную серебряную застежку в виде ящерицы с небольшими крылышками, с глазами из золотистого, с искрой, камня.

Аллор осторожно закутался в плащ, вопросительно взглянул на Тирзэ:

— Откуда это? Твое?

— Теперь — твое. Носи — тебе, наверное, нужнее. Это его плащ.

— Его? — Аллор понял, о ком речь. — Но… мне?

— А кому? Мне, что ли? Где? Здесь? — Тирзэ стоял, опустив голову.

Аллор положил ему руку на плечо:

— А собственно, откуда он — у тебя?

— Мелькор подарил когда-то.

— Ты был у него? Так этому плащу…

— Тебя еще на свете не было. Люди только пробудились.

— А что ты там делал?

— Я с ним познакомился, еще когда он в первый раз в плену был. Здесь, в Залах Мандоса. Намо к нему заходил, ну и я… подслушивал… — Тирзэ вздохнул. — А потом я отпросился к нему, в Средиземье. Там было так интересно… Красиво. И народ славный. И я все думал — может, Валар просто не видели этого, просто какое-то непонимание…

— И если всем все объяснить, то настанет мир и всеобщее ликование…

— А почему — нет?! — взвился Тирзэ. — Теперь-то я понимаю, что если на самом деле каждый только и думает, как власть удержать или чтобы по голове не получить, то эти мир и взаимопонимание никому даром не нужны! Некоторым вообще скучно, когда никого не режут… — Майа расхаживал по комнате, размахивая руками от волнения.

— И ты все же попытался?

— Попытался… С Таникветиль открывается прекрасный вид… вот только падать неприятно — даже для майа… — Тирзэ поморщился.

Глаза Аллора стали ледяными. Майа продолжал — как будто выговаривался за многие годы:

— Сказали: врагу продался, сволочь!.. А ведь я действительно Свет тоже любил…

— А Намо…

— А что — Намо? Что он против всех сделать мог?

— Но ты ведь был посланником… Впрочем, о чем это я? С вражескими пособниками ни к чему церемониться…

— Вот именно. Меня судили как отступника. А Намо… сидел как окаменелый… До сих пор себе простить не может — я-то простил…

— И с тех пор ты здесь?

— Да. А куда я отсюда? Как очнулся, плащом этим накрытый, думал — убегу. Туда. А потом представил виноватую физиономию Мелькора… А у Намо такие глаза были… Он мне, конечно, сказал, что я его могу своим Валой не считать, что он трус и ничтожество, раз не смог меня защитить, и что поможет мне бежать из Валинора… А я остался. Не смог его бросить. Вот и «живу» потихоньку. — Тирзэ усмехнулся. — Чертоги Мандоса велики, кто меня среди призраков искать будет? Так что… общаюсь, новости разные узнаю, с Намо и Вайрэ сидим, беседуем — иногда. Пишу вот, рисовать порой берусь… Ты ко мне заглядывай — даже если выйдешь отсюда…

Аллор взял со стола один из рисунков:

— У тебя хорошая рука.

— Спасибо. А ты в этом смыслишь, я вижу…

— Почему ты так думаешь?

— Ну ты смотришь как-то правильно…

— При жизни меня называли арбитром изящества. И вообще я люблю… любил рисовать… Может, у тебя литок найдется? И для письма что-то…

Тирзэ протянул ему лист бумаги, кисть и баночку с тушью.

В первом наброске майа узнал себя, потом возникли драконы, странные деревья, сплетающиеся в танце фигуры… Еще один быстрый росчерк, явно в задумчивости — на бумаге появилось девичье лицо с большими приподнятыми к вискам глазами, слегка вздернутым носом и насмешливой улыбкой. Пышные кудрявые волосы обрамляли его.

— Слушай, это лицо мне знакомо. Кто это?

— Так… некто…

Тирзэ наморщил лоб, что-то вспоминая.

— Но я видел ее. Здесь. В Залах Людей.

Аллор резко повернулся к нему, оторвавшись от листа. Капля туши сорвалась с кисти, одев плечи нарисованной девушки черным плащом.

Тирзэ вздрогнул от неожиданной реакции.

— Где? — прошептал Аллор.

— В Залах Людей. Давно… около трех тысяч лет назад. Да, это она.

— Три тысячи… И? Рассказывай все, подробно! — Майа стиснул кисть Тирзэ с неожиданной для хрупких на вид пальцев силой.

— Отпусти, больно, ты что?! — Пальцы разжались, Тирзэ высвободил руку. — Что с тобой?

— Рассказывай, — повторил Аллор.

— Она появилась в Залах Людей. Я сначала подумал, что это мальчишка, подросток. Одежда пыльная, рваная. Окликнул — обернулся, вижу — девчонка. Хмурая. — Это, говорит, чертоги Мандоса? — Да, отвечаю. — Можно гут присесть? — Отчего же нет?

Она села, прислонившись к стене, и прикрыла глаза. Странным мне это показалось. Я вышел: она явно была не в духе. Ладно. Захожу через день-два — люди обычно уходят дальше, а она сидит. Только в дальний от выхода угол перебралась. Тут я не выдержал. Почему ты еще здесь? — спрашиваю.

— А что, нельзя?

— Тебе придется уйти. Люди здесь не задерживаются.

— Обычно. Но… может быть, все-таки можно?

— Не сможешь, — говорю. — Ты и так долго удерживаешься. Людей как бы уносит течением — туда, на Пути.