Без права выбора - Александр Поляков

— Борис Александрович, к вам пришли, — услышал он голос Веры.

В дверях комнаты необычайно взволнованный стоял есаул Филатов. Вера торопливо вышла.

— У меня чертовская новость! — зашептал есаул. — Князь назначил тебя своим адъютантом.

— Меня? — спросил Борис. На секунду он подумал, что все еще не проснулся. Ему вдруг стало весело.

— Стоило будить из-за таких шуток! — сказал он. — Спать хочется!

— Да нет, я серьезно, — есаул с досадой тряхнул его за плечо. — Не имей сто рублей, как говорят. Я сказал Новохатко, что если мы хотим иметь своего человека… Ну а князь ему сейчас доверяет, должен доверять. Ведь все боевики в городе подчинены Новохатко.

— А Кудрявцев?. — спросил Борис.

— Кудрявцев для штаба не годится — документы неважные!

— Могу достать получше.

— Слушай, корнет, — сказал уже с раздражением Филатов, — чего ты ломаешься? Ей-богу, я даже завидую тебе! Ведь через полмесяца, так или иначе…

— Ладно! — сказал Борис. — Семь бед — один ответ. Я так и знал, что попаду с вами в историю. Не верю я что-то этому князю.

— И напрасно! Увидишь, он человек серьезный.

В тот же вечер корнет Бахарев снова предстал перед князем Ухтомским в домике Новохатко.

— Николай Маркович рекомендовал мне вас, корнет, — сказал князь, — как исполнительного и преданного нашему делу человека. Кроме того, ваше происхождение, — в этом месте Борис скромно опустил глаза, — убеждает меня, что в вашем лице я найду деятельного и верного помощника. Это особенно необходимо сейчас, когда мы стоим на пороге крупных событий.

— Я буду счастлив служить вам, ваше превосходительство, — ответил Борис.

— Не мне, а несчастной родине, — поправил Ухтомский.

— Так точно, — повторил Борис. — Родине!

Надо отдать справедливость генералу Ухтомскому — тот хорошо знал свое дело. Когда Борис познакомился с делами штаба, он убедился в том, что, несмотря на сложную обстановку подполья, Ухтомский сумел разработать действенную систему мобилизации сил на случай высадки десанта. Для Бориса было неприятной новостью то, что в подпольном штабе постоянно имелись самые свежие сведения о дислокации частей Северо-Кавказского военного округа. «Неужели в нашем штабе кто-то работает на них?» — думал Борис.

Новые загадки появлялись одна за другой.

Основная работа штаба в эти дни заключалась в том, чтобы учесть все силы и организовать систему связи между отрядами. Этим занимались теперь все — Беленков, Новохатко, Филатов и человек десять связных, которых Борис быстро передал на учет Павлу Воронову. И все же начинать ликвидацию подполья было еще рано. Были неясны способы получения данных о нашей армии, неизвестны связи с Врангелем, а самое главное — любой приказ из Ростова мог бы в то время вызвать волнения среди затаившихся в камышах говорухинской и назаровской банд.

К середине июля Борису наконец удалось добыть полный список всех членов организации в городе. Лишенный возможности вести в штабе какие-либо записи, Борис зазубривал в день до двадцати фамилий с адресами. Вечерами он диктовал их Вере, а наутро они пополняли список Федора Зявкина. Тем временем в штабе постоянно теперь появлялись все новые и новые люди. Один из них, человек с очень оттопыренными ушами, особенно заинтересовал Бориса. Ухтомский принимал его всегда только наедине.

Борис решил рискнуть и прямо спросить у Новохатко:

— А что это за тип? Раньше не видел.

— Господин Кошкин, — ответил Новохатко, — очень нужный человек.

Дальше расспрашивать Борис не решился, но включил Кошкина в одну из своих сводок. Когда его личностью занялся Павел Воронов, ему удалось узнать, что Матвей Кошкин — близкий знакомый одного из радистов штаба СКВО. Для проверки радисту передали специально составленную радиограмму, и в тот же вечер она очутилась у князя Ухтомского.

Новохатко в эти дни чувствовал себя как рыба в воде. Он не мог жить без интриг. Это было его призванием. Борис видел, как все больше и больше этот человек прибирает к своим рукам все нити штаба, и, конечно, ни в какой мере не препятствовал этому. Напротив, как человек, попавший в штаб по протекции Николая Марковича, он во всем подчеркивал свое согласие с ним.

Особенно не давал покоя Новохатко вопрос о том, откуда у полковника Беленкова иностранная валюта.

— У него, несомненно, должна быть, помимо нас, связь с генералом Хольманом, — сказал он однажды Бахареву.

— А кто такой Хольман? — прикидываясь незнающим, спросил Борис.

— Представитель английской разведки при штабе Деникина. Собственно говоря, он и основал наш штаб. Видите, тут идет сложная игра. Хольман, конечно, сам, без третьих лиц, интересуется, как тут у нас обстоят дела. Барону он не очень верит.

Однажды — это было уже в середине июля — ранним утром Ухтомский сказал Борису:

— Отправляйтесь сейчас же на пристань. Около кассы вас будет ждать рослый, средних лет человек в светлом костюме, пенсне, глаза голубые, блондин. Подойдете к нему и спросите: «Когда пойдет пароход до Константиновской?» Он ответит: «Пароход до Константиновской не ходит третий день». Проводите этого человека по набережной до четвертой скамейки.

— В котором часу я должен быть на пристани?

— Немедленно, — ответил Ухтомский.

Борис не решился забежать по дороге домой, чтобы сказать Вере о новом задании. Наверное, это какой-нибудь связной от Говорухина или Назарова, подумал он.

У старого дебаркадера, стоявшего у высокого берега Дона на откосе, с которого тысячи ног стерли даже признаки какой-нибудь растительности, толпилось множество народа. Картина была обычная для того времени, когда, казалось, вся Россия сдвинулась с насиженных мест и куда-то ехала, плыла, собираясь тысячными толпами на вокзалах и пристанях, с мешками и корзинами.

Когда Борис не без труда пробился к будке с покосившейся и полинявшей от дождей и солнца вывеской «Касса», от пристани отваливал, шлепая колесами по воде, небольшой пароход. Он натужно гудел, будто жалуясь, на свою непосильную ношу, — все его палубы были сверх всякой меры забиты людьми. Окошко кассы было крест-накрест заколочено досками. Билеты в те дни были не более чем воспоминанием о благоустроенном прошлом. Рядом с бывшей кассой Борис заметил нужного ему человека. Его трудно было не заметить. Рослый, плечистый, с ярко-голубыми глазами, он выделялся в толпе своей импозантностью — в светлом костюме, шляпе, пенсне и с улыбкой, не сходившей с его лица.

— Когда пойдет пароход до Константиновской? — спросил у него Борис.

— Пароход до Константиновской не ходит третий день, — ответил голубоглазый. Он поднял с земли коричневый кожаный баул.

— Идемте, я нас провожу, — сказал Борис, сразу приметив, что баул у него тяжелый.

Некоторое время они шли молча. Однако желание узнать что-нибудь о приезжем заставило Бориса заговорить первым.

— С этим пароходом прибыли? — спросил он.

Незнакомец ничего не ответил. Он шел чуть сзади и как бы строевым офицерским шагом. Набережная в этом месте была пустынной.

— Устали с дороги? — снова спросил Борис.

Незнакомец остановился.

— Послушайте, — сказал он, — у вас что, все здесь такие разговорчивые?

Борис прикусил язык. Нет, решил он, этот, пожалуй, не из отряда. Тогда откуда же?

— Ну, не сердитесь, — сказал он гостю примирительно. — Меня вам нечего опасаться. Я — адъютант князя.

— Похоже, что Чека совсем перестала работать, — сказал незнакомец, — иначе как бы вы до сих пор уцелели с таким языком!

Борис сделал обиженный вид и пробормотал:

— Я отлично знаю, кто вы такой и зачем приехали.

Гость снова зашагал вперед. Они вышли на ту часть набережной, где вдоль парапета тянулся ряд скамеек. Отсчитав четвертую с края, Борис пригласил своего спутника присесть.

— Здесь! — сказал он.

— Что здесь? — спросил приезжий.

— Имейте терпение, узнаете, — ответил Борис. Гость посмотрел на него внимательно, но, ничего не сказав больше, присел на скамейку. Он снял и положил рядом шляпу, достал гильзы, табак и стал набивать папиросы. Табачок турецкий, заметил Борис. Он хотел было сказать что-нибудь на этот счет, но в следующую секунду замер: прямо по направлению к ним по набережной шел… Павел Воронов. Он поравнялся с ними как раз в тот момент, когда приезжий, щелкнув зажигалкой, прикуривал.

— Прощенья просим, — галантно сказал Павел, — позвольте прикурить!

Борис чувствовал огромное внутреннее напряжение. Зачем здесь Воронов? Что собирается он делать?

— Благодарю-с, — вымолвил Павел и, даже не взглянув на Бориса, пошел по набережной дальше.

Приезжий пристально смотрел ему вслед.