Без права выбора - Александр Поляков

— Да у меня и тут дела!

— Оставьте их прапорщику — генерал приказал, чтобы никаких самостоятельных выступлений не предпринималось. Итак, в путь, полковник! — Бахарев четко повернулся и пошел к пролетке, следом Тишковский. Словно завороженный, пошел за ними и Назаров. Впоследствии, вспоминая этот миг, он никак не мог объяснить себе, какая сила толкнула его тогда в пролетку.

— Ведь чуял — не надо ехать! — стукнув кулаком по столу, сказал он через несколько часов, когда уже сидел в кабинете Николаева. — Так ведь словно нечистая сила толкнула.

— С князем потолковать захотелось, — сказал Зявкин. — Это мы понимаем. Итак, значит, честь имеем с полковником Назаровым? Разговор у нас будет короткий: сейчас вы напишете приказ — отряду сдать оружие, рядовым казакам разъехаться по домам, пройти в исполкомах регистрацию и мирно трудиться. Офицерам явиться с повинной в следственную комиссию. Кто не участвовал в убийствах коммунистов и советских работников, будет амнистирован. Ясно?

— Чего ясней!.. А если я такой приказ не напишу?

— Тогда пеняй на себя! — жестко ответил Зявкин.

— Расстреляете?

— Да нет, похуже будет!

— Что ж это похуже? — еле слышно выдохнул арестованный и судорожно глотнул.

— А вот что, — Зявкин встал из-за стола и, обойдя его, подошел вплотную, — свезем мы тебя обратно в Елизаветинскую и объявим перед народом, кто ты есть такой, сколько ты людей продал и сколько сейчас обманом довел до отчаянного положения, что им ни домой, никуда не податься! Пусть они тебя своим судом судят! — Голос Зявкина звучал ровно, спокойно.

— А кто же я такой? — с глазами, полными ужаса, спросил арестованный.

— Рассказать? — Зявкин взял со стола синюю папку с бумагами. — Авантюрист и предатель трудового народа, царский городовой четвертой части города Царицына Назар Моисеев — вот кто ты. В полковниках захотелось походить? Как убил на берегу Маныча раненого походного атамана Назарова, рассказать? Как документы его присвоил, тоже рассказать? Слов нет — внешность с Назаровым схожа, только грамотности не хватает. Ну, тут Ремизов помогал бумаги писать. Скольким людям голову заморочил, от дома отбил, сыграл на казачестве. Ну, теперь отыгрывайся…

— Ладно, — сказал арестованный, — дайте бумагу — ваша взяла!

Посланцы в Елизаветинскую, отбывшие с приказом полковника Назарова, не вернулись. Вместо них на следующее утро у подъезда Дончека осадили взмыленных коней пятеро казаков-делегатов. Вот что они привезли в ответ на приказ:

«Уполномоченному Советской власти на юго-востоке России.

Мы — сыны Тихого Дона, притесняемые соввластью, ознакомились с приказом наших старших руководителей — князя Ухтомского и полковника Назарова, в коем мы призываемся к ликвидации нашего дела и добровольной сдаче оружия, за что нам соввластью гарантируется полная неприкосновенность и гражданские права.

Мы со своей стороны заявляем вам, что до тех пор мы не можем окончательно решить интересующие нас — обе стороны — вопросы, пока не будут доставлены к нам князь Ухтомский и полковник Назаров, во всяком случае, последний обязательно.

Срок доставки Назарова и Ухтомского назначаем к 12 часам в воскресенье. Присланных вами граждан мы по недоверию задерживаем до прибытия Назарова и Ухтомского, дабы точно удостовериться в правдивости их приказа и не был ли он писан под пыткой или угрозой расстрела.

Наших представителей верните сегодня к вечеру.

Чекисты собрались на срочное совещание.

— Ясное дело, — сказал Зявкин, — офицеры воду мутят. Половина их из карателей, этим нечего терять.

Со своего места грузно поднялся Тишковский:

— Вы вот что, товарищи, учтите! Ведь каждый казак с малых лет усвоил: сам погибай — офицера выручай. Традиция! Им, может быть, и не нужен этот самый Назаров, но амбиция казачья остается. Тут надо тонко подойти.

— А может быть, отвезти к ним этого Назарова и разоблачить?

— Надо, чтобы поверили.

В разгар совещания пришел Буденный. Он внимательно прочел послание казаков и, задумчиво поглаживая усы, сказал:

— А где эти их делегаты? Мне бы с ними потолковать с глазу на глаз.

— Пожалуйста, Семен Михайлович! Воронов, проводи товарища Буденного.

Командарм ушел. Совещание продолжалось. Только к концу его Буденный снова вошел в кабинет.

— Есть теперь и у меня предложение, — сказал он, хитро улыбаясь.

Второй день станица Елизаветинская гудела митингами. Из окружных станиц и хуторов съехались многотысячные толпы казаков. Прибыли походным порядком и вооруженные сотни, скрывавшиеся в камышах. Огромный митинг, бурливший вначале лишь на центральной площади, раскололся теперь на десятки малых, которые, как водовороты в пору половодья, носились по поверхности черного людского потока, захлестнувшего станицу. Они то исчезали, то появлялись в новых местах. И словно щепки и ветки, носимые быстрой водой, мотались между этими словесными водоворотами люди, примыкая то туда, то сюда.

— Сдаваться! — кричали в одном месте. — Нет больше терпения, братья-казаки! Против своих же идем!

— Они тебе покажут свои! Забыл девятнадцатый год?

К полудню в воскресенье, к сроку, указанному в ультиматуме, страсти особенно накалились. Уже тяжко избили кого-то, грозились винтовками, с минуты на минуту могла вспыхнуть общая междоусобица, когда вдруг на станичную площадь влетели два молодых казачка, скакавших верхом без седел.

— Едут! Едут! — кричали они истошными голосами, покрывая всеобщий шум и гам. И разом стихли людские водовороты. Все глядели, как с груды холмов по вьющейся пересохшей дороге стекал вниз клуб пыли, а впереди него — небольшой открытый автомобиль. Он быстро въехал на площадь и остановился неподалеку от толпы, пофыркивая разгоряченным мотором и чадя непривычным запахом горелого бензина. Щелкнули дверцы. Два человека шли прямо на толпу. Люди ахнули, загудели и снова замолкли.

Впереди — в полной форме и при всех своих краснознаменных орденах — шел, придерживая рукой золотую шашку с алым орденским бантом, командарм Буденный, за ним — в кожаной куртке и фуражке со звездой — шагал второй, в котором многие из толпы узнали председателя Дончека Федора Зявкина.

Молча расступалась толпа. Приехавшие шли по узкому человеческому коридору. Словно убедившись в реальности происходящего, люди снова заговорили:

— Послухаем!

— Гутарить будут!

— Эх! Орел, Семен Михалыч!

— Што ему! За бугром небось корпус стоит!

— А энтот из Чека!

— Комиссар!

Буденный и Зявкин поднялись на трибуну. Очередной оратор, так и не закончивший свою речь, спрыгнул вниз, в толпу. Командарм обвел всех взглядом.

— Здорово, станичники! — Голос его, привычный к командам, звучал зычно. — Слышно меня?

— Давай, крой, слышно! — ответила толпа.

— Тут кто-то про корпус сказал. — Буденный будто искал кого-то глазами. — Ты, что ли? Нет с нами корпуса и никого нет! Вон ваши пятеро скачут, приотстали.

На дороге показались возвращавшиеся из Ростова казаки-делегаты.

— Мутят вам головы, станичники! Мы уж отвоевались, буржуев за море выкинули, а с вами, хлеборобами, чего нам воевать? Верно говорю: мутят вас, пора уж хлеб убирать, а вы воевать надумали? Полковника Назарова ждете? Нету никакого Назарова в природе. Бог товарищ Зявкин не даст соврать. Подбил вас на это дело бывший городовой из Царицына. Он полковника вашего убил еще в прошлом, году на Маныче и документы его взял…

Толпа зашумела. Справа от трибуны закипела какая-то свалка, кинули на землю человека, толпа над ним сомкнулась и расступилась: осталось только распростертое тело.

— Прапорщика Ремизова кончили! — крикнул кто-то. — Стрелять хотел!

— Вот пес!

— Генерал Ухтомский сам подписал приказ, — продолжал Буденный. — Он — человек военный, понял: ничего не выйдет. Конная армия в Ростове, а против нее кто устоит? Вот пусть ваш делегат сам скажет!

На трибуну поднялся пожилой казак:

— Верно Буденный говорит, станичники, нету никакого полковника, а есть городовой. Я ему в рожу плюнул. А генерала Ухтомского мы сами видели: складайте, говорит, казаки, оружие во избежание дальнейшего кровопролития.

Казак надел фуражку и, махнув рукой, сошел с трибуны.

— Слушай меня! — голос Буденного гремел как перед атакой. — Бросай оружие здесь! — он указал на небольшое пространство перед трибуной. — Расходись по домам.

В наступившей тишине звякнула первая винтовка об утрамбованную землю, за ней вторая, и разом зашумела вся площадь. Летели на землю карабины, наганы, гранаты, пулеметные ленты, подсумки с патронами. В разных местах площади обезоруживали сопротивлявшихся офицеров.