Избавление - Василий Соколов

- Пышечка наша, - ухмыльнулся дежурный. - Сорвиголова, у нее на уме только ухажеры!

- Однако любите вы вольности, а если я Ивану Мартыновичу доложу?

Офицер-дежурный, переменив тон, спросил:

- А вы, собственно, кто?

- Да я с делегацией уральцев приехала. Небось слыхали?

- Ах вот вы кто? Та самая девица, которая капитана разыскивала... Слыхал-слыхал... Кстати, как ваш капитан себя чувствует? Раны заживают?

- Заживают, - нехотя, словно он знает про капитана что-то дурное, ответила Верочка.

- Ну и когда его выпишут? Куда же вы лично подадитесь?

- Останусь воевать, дыма вашего хочу понюхать...

- Кем же будете воевать? - допытывался дежурный.

- Куда пошлют. Подучусь, могу и стрелять.

- Ого, да вы совсем смелая! - подивился офицер. - Только не советую вам лезть в пекло. Не дело это - с винтовкой да в окопах в платье появляться.

- Подумаю, - кивнула Верочка и, чтобы не быть слишком назойливой, отошла, села на пенек.

- Ну что ж, позову вам Тоню, - сказал дежурный и вошел, в огромную палатку из брезента. Было слышно, как он крутил рукоятку телефонного аппарата, как просил Тоню выйти на свидание, а с кем, загадочно умалчивал.

- Лети пулей, а то свидание прозеваешь!

Тоня действительно летела пулей, потому что не прошло и минуты, как она выскочила из дальнего, стоявшего на отшибе, блиндажа, пробежала напрямую через валежник и, не глядя на девушку, перешла на легкую развалистую походку, подошла к дежурному, спросила, игриво кося глазами:

- С кем свидание?

Офицер кивнул в сторону Верочки. Тоня слегка поморщилась, вспомнив прежнюю размолвку с ней, но не обиделась, воскликнула:

- Подруженька, да это ты? Куда же ты пропала? Я тебя по всем телефонам искала!

Тотчас Тоня увела ее к себе. Верочка приятно удивилась, что рабочее место у подруги опрятно прибрано: на столике - одеколон, губная помада, круглое зеркальце, букет махровой сирени в вазе из цветной керамики.

- Клянусь вот, я тебя так искала, все телефоны обзвонила, продолжала тараторить Тоня. - Тут моя напарница перестаралась с одним... Поехала к себе в Пензу... Осталась я одна-одинешенька. Пойдешь ко мне сменной телефонисткой? Работать будем вместе вот у этих аппаратов, в столовую ходить вместе. И гулять вместе. Эх и покрутим некоторым головы!

- Что ты! - вспыхнула Верочка. - Никого и близко не подпущу к себе.

- Из-за кого же, если не секрет?

- Он сейчас не в дивизии. В госпитале лежит. Ранен.

- Ра-а-нен? - Тоня скривила лицо, поджав губы. - Ты, наверное, столько пережила, так исстрадалась, что горя хватило бы на две жизни!

- Пережила, но теперь многое уже позади. Алешка выздоравливает. И я приехала поговорить с Иваном Мартыновичем.

- С Гребенниковым? Он у нас прелесть мужчина, но и строгий бывает до жути. Как узнал, что моя напарница забеременела, вызвал этого субъекта вместе с ней. Война, говорит, ничего не списывает, всему ведет строгий счет. Или расписывайся с нею, или я тебя потащу на парткомиссию и вытряхну из партии! Понятно, парень перепугался до смерти. Берет в штабе легковушку, девицу ту сажает, сам рядом с ней... Ну и при свидетелях расписались в городском загсе. А невеста, как я знала, давно по этому офицеру сохла. Так что прав был полковник... Так тебе Иван Мартынович нужен? Я его мигом отыщу! - И Тоня стала названивать, вызывая то "Фиалку", то "Сатурн", то еще какой-то мудреный позывной, пока не напала на "Уран", где и оказался начальник политотдела.

Через час, не более, завидев из-за приоткрытого полога брезента подъезжавшего на белом коне всадника, Тоня сказала, что это едет Гребенников.

- Ни у кого другого такого коня нет, - уверяла она и первой выскочила наружу, следом за ней семенила Верочка.

- Иди, иди к нему. Если надо, пусти слезу... У него сердце до просьб отзывчивое, мягкое - пойдет на уступки... А касаемо работы, только ко мне, - она, чмокнув Верочку в щеку, подтолкнула ее, и та совсем смело шагнула навстречу человеку, который гарцевал на коне, слегка подпрыгивая в седле.

- Иван Мартынович, я к вам... Здравствуйте! - с этими словами Верочка забежала наперед лошади, которую резко придержал в поводу Гребенников. Он тотчас спрыгнул с седла, привязал коня за повод, к деревцу и поспешил к девушке, протягивая ей руки:

- Ну, здравствуйте, как вы там устроились?

- Спасибо, ничего, - ответила Верочка. - Надеюсь, скоро Алексей поправится, я только не знаю, где самой мне придется служить. Вы обещали определить.

- Обещал, да вот кем? - Гребенников замолк, невольно испытывая затруднение.

Выручила сама Верочка:

- Я подружилась с Тоней, вашей связисткой, и она к себе в напарницы зовет.

- Что ж, это идея, - согласился полковник. - Я пере: дам, чтобы вас зачислили в штат подразделения связи. Только пусть вас Тоня Набокова подучит... знать морзянку, рацией владеть. Какой еще отменной связисткой станете!

Верочка заулыбалась, польщенная, а через минуту и опечалилась, когда полковник заговорил о Кострове.

- Я о вашем Алексее справлялся... Знаю, тяжело, но надо крепиться...

"К чему это он? - обеспокоенно подумала Верочка. - Я ничего не знаю, а он - тяжело... И крепиться советует".

Встревоженно думал и Гребенников: "Неужели ей неведомо о его инвалидности?" Иван Мартынович испытующе поглядел Вере в глаза, ничего, кроме недоумения, не угадал в них. "Нет, не знает, не догадывается. И не скажу, - подумал он. - Позже сама узнает и решит. Ей решать, им обоим..."

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Жизнь под Москвой, в лагере Красногорска, куда поселили фельдмаршала Паулюса и генералов 6-й армии, поначалу казалась смутной, тревожащей чем-то неизвестным, роковым.

Убывали дни, недели, а пленным вспоминалось недалекое прошлое. Прежде чем очутиться здесь, в лагере, довелось им испытать искушение судьбы в дороге.

Из штаба фронта командующего Фридриха Паулюса и подчиненных ему генералов повезли в грузовиках куда-то в заснеженную, продуваемую ледяными ветрами степь. Еще когда забирались в машину, начальник штаба генерал Шмидт, пропуская впереди себя адъютанта командующего армией полковника Адама, толкнул его в бок своим громадным и будто мерзлым чемоданом. Толкнул нарочито нагло. И эта выходка не удивила полковника Адама: недаром же генерала Шмидта звали в армии злым духом.

- Герр генерал, поосторожнее. Вы должны понимать, где находитесь... заметил ему Адам, неизвестно на что намекая.

- Забирайтесь, не мешкайте! - зашипел Шмидт. - Что я вам говорил, болваны! Не послушались... Жить хотели? Сейчас вывезут в глухое поле и тихо, чтоб никто не знал, - пулю в лоб!

Адам посмотрел на Шмидта в упор, увидел в глазах его смятение и растерянность. Часто моргающие глаза у генерала слезились, брови заиндевели, оттого он выглядел особенно жалким, хотя и оставался по-прежнему злым.