Версальский утопленник - Жан-Франсуа Паро

— Сударь прав, — промолвила Катрина, — у нас обычно говорили:

Съевши салату,Не дал врачу дуката,А яичко скушавши,Не дал огрестиЕще парочки.

— Вот прекрасная дерзкая поговорка, бросающая вызов нашим медикам из Сорбонны. Подумайте только, когда дело дойдет до пятидесяти, я разорен!

— А я, — начал Николя, — воскреснув, чувствую себя на седьмом небе от счастья. Аромат этого нежного и одновременно плотного суфле щекочет мне ноздри. Раковые шейки под мягким масляным соусом — какое наслаждение! А хлеб с хрустящей корочкой, облекающей свежайшую мякоть!..

— Я словно слышу Гримо де ла Реньера, когда он рассказывает про паштет из свиной головы. О, сколь сладостны речи обоих этих Лукуллов! — с неподражаемой улыбкой воскликнул Лаборд.

— Вспомните, откуда я вернулся и где я сейчас. На борту «Сент-Эспри» я довольствовался кусочком солонины и парой сухарей, да и то лишь благодаря щедротам принца.

— Отчего же вы не взяли с собой запас пеммикана по примеру нашего друга Наганды?

— Или же большую коробку айвового мармелада, — добавил Луи. — Он просто спас меня в коллеже в Жюйи. Господин де Ноблекур следил, чтобы у меня его всегда было вдоволь.

— Ах, что за милое дитя, он все еще помнит об этом! Посмотрите на вашего отца. Впрочем, он вас не слушает, ибо занят поглощением пищи.

— А вот и нет! Я пью ваши слова, являющиеся лучшей приправой сегодняшних изысканных блюд. Они словно партия скрипки из королевского оркестра, что услаждает слух короля во время обеда.

— Посмотрите на этого льстеца! А вы, Лаборд, как продвигается ваш труд?

— Это всего лишь скромный очерк по истории музыки.

— Оцените определение «скромный», — вставил Семакгюс. — Всеобъемлющая история высокого искусства в двух томах in-quarto!

— Наука, право, война и музыка, — произнесла Эме. — Да сегодняшнее застолье — это настоящее скопище талантов!

— И во главе его, мадемуазель, — ответил Ноблекур, приподнимаясь в своем кресле, — фация, красота и остроумие.

— Что нового дает нам ваш трактат? — спросил Бурдо.

— Осмелюсь утверждать, что нынешней столицей музыки является Неаполь. Пуччини, Дуранте, Перголезе, Гассе, Порпора, Скарлатти, Паизиелло, Буонанчини… А скольких еще я не назвал! Я намерен расширить наши знания о музыке, дабы иметь возможность со знанием дела судить об этом виде искусства, привить вкус к новым оперным постановкам, а также разъяснить причины разногласий, возникающих при их оценке.

— Черт побери, достойная задача, — молвил Ноблекур, — и для этого не надо ездить из Парижа в Кемперкорантен. Да и повод хорош: новое в поддержку нового. Однако, мне кажется, вы дерзаете бросить мне вызов. И где же, сударь, за моим столом?! Завтра я пришлю вам своих секундантов. А так как я являюсь стороной оскорбленной, выбор оружия за мной: шахматы, поперечная флейта или скрипка, на выбор. Но вам не удастся никого обмануть. Я чувствую, как за вашим наглым глюкизмом скрывается горечь автора. Под пару вашему «Путешествию в Италию» только что вышло «Живописное путешествие в Грецию» маркиза де Гуфье. Ха-ха-ха! Я смеюсь, сударь, глядя, как топчут ваши географические грядки.

— О, прокурор, исполненный лукавства! Он проделывает фокусы не хуже записных фигляров на ярмарке в Сен-Лоран. Он готов поменять свои убеждения, лишь бы посильнее ущипнуть меня. Как мог он вообразить, что выход новой книги может огорчить меня и опечалить? Какое низкое коварство! Заметьте, Луи, на улице Монмартр свой храм выстроило лицемерие. Председателю Сожаку еще учиться и учиться. У него появились соперники среди служителей правосудия, пусть даже и в отставке.

Все смеялись, слушая дебаты друзей, обладавших различными музыкальными пристрастиями, над которыми оба никогда не забывали посмеяться.

Пуатвен, пытаясь привлечь к себе внимание, почтительно покашлял:

— Сударь! Там, внизу, стучат в дверь. Я пойду посмотрю, кто там.

— Продолжение! Продолжение! — крикнул Николя.

— Сейчас нас ждет блюдо нашего хирурга, — откликнулся Ноблекур. Он измерял пульс больного, а в перерывах бегал к плите.

— Итак, — начал Семакгюс, прочищая горло, — уточки, приготовленные по моему рецепту. Вооружившись скальпелем, мы отделили мясо от костей, не испортив при этом кожу, и начинили эту кожу фаршем из пулярки, соединив его для пикантности с парочкой анчоусов и кусочками вестфальской ветчины. Потом тушки положили в сковороду на ложе из лучка и сальца и отправили на огонь. А я тем временем готовил соус. Взяв немного уксуса с мясным соком, луковицу, лук-шалот, соль и перец, я поставил смесь на огонь, а когда все уварилось, протер смесь через сито. Потом — слушайте внимательно! — я добавил цедру бланшированных апельсинов, сок двух померанцев, несколько мелко нарезанных анчоусов, стакан шампанского и ложечку меда. Закинул в плиту еще горсточку раскаленных углей и поставил тушиться соус, добавив добрый кусок масла, дабы придать ему блеск. А потом этим соусом, гармонично сочетающим в себе сладость и горчинку, полил срезанное с костей и мелко нарезанное мясо уточки.

— Довольно потчевать нас словесным рагу! — взревел Ноблекур. — Тащите сюда ваших уточек!

Вновь появился Пуатвен. Дождавшись, когда шум стихнет, он произнес:

— Сударь, посланец начальника полиции желает немедленно переговорить с господином Николя.

Его слова стали ушатом холодной воды, выплеснутой на сотрапезников. Николя встал и неуверенной походкой вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся; выражение лица его не предвещало ничего хорошего.

— Господа, приношу вам свои извинения. Господин Ленуар вызывает меня и Бурдо. Мне придется снять этот великолепный халат и переодеться.

Семакгюс встал.

— Я помогу вам одеться. Мне надо осмотреть ваши раны и, возможно, еще раз смазать их мазью.

— Что ожидается после уточек?

— Рагу из испанских артишоков с серединками латука в мясном соусе и любимый десерт Людовика XIV — клубничные меренги.

— Однажды отец взял меня с собой в Версаль, — начал Ноблекур. — В тот день был большой публичный обед, и я собственными глазами видел, как король поглощал меренги в огромном количестве.

— Прекрасное воспоминание так называемого современника Вольтера! — заметил Семакгюс.

— Довольно, хирург! Идите и помогите нашему другу, который, воспользовавшись нашей болтовней, словно пират, опустошил блюдо с уточками!

— А вас прошу не злоупотреблять в мое отсутствие. Уточка, хотя и великолепно приготовленная, обладает мясом темным и жирным, тяжелым для пищеварения, особенно для таких молодых людей, как вы!

— Исчезните, наглый разбойник!

Николя обнял дам и отвесил поклон Лаборду. Он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Когда он уходил, Катрина незаметно сунула ему в карман на дорожку кулечек с печеньем а-ля Шантийи. Курьер от начальника полиции ждал их в экипаже. Как только комиссар и инспектор заняли свои места, исполнивший поручение курьер отправился домой, ибо проживал неподалеку.

Возле Пале-Руаяль путь экипажу преградила возбужденная толпа: парижане орали во всю глотку и потрясали чучелом английского адмирала Кеппеля. Поглумившись над чучелом, толпа под бурные аплодисменты и грозные выкрики подожгла его.

— Можно подумать, что настало время карнавальных бесчинств.

— Странно, — задумчиво произнес Бурдо, — откуда взялись эти восторги и безудержное прославление герцога Шартрского? Еще недавно сей герцог вызывал отвращение у публики, особенно после случая с герцогиней де Бурбон.[23]

— Когда герцогиня дала Артуа понять, что считает его повесой, а уж потом принцем, брат короля попытался сорвать с нее маску!

— Артуа ездит на охоту с Шартром, так что клан Конде считает себя уязвленным.

— Подозреваю, к сегодняшним безумствам народ отношения не имеет. Скорее всего, коварные интриганы, преследующие свои тайные цели, сумели разжечь энтузиазм черни в поддержку Шартра. Однако меня это раздражает, и чем дальше, тем больше. Любое, даже самое незначительное, событие порождает совершенно неумеренные эмоции.

— Фредеричи, младший офицер, который, как тебе известно, с июня несет службу на Елисейских Полях, давно указывает мне: озлобленная чернь постоянно оскорбляет дворян. Однажды во время прогулки она осыпала непристойными словами принцессу де Ламбаль и герцогиню де Бурбон; дамы настолько испугались, что до конца прогулки к ним приставили охрану. Но при малейшей попытке властей пресечь недостойные действия тотчас собирается возмущенная толпа. Как только распоясавшихся ремесленников из предместий или школяров пытаются призвать к порядку, они тотчас затевают свару. А я еще не сказал о том, какие безобразия творятся в кустах и на глухих тропинках: честного человека наверняка от них стошнит. Найди причины происходящего — и поймешь, какими могут оказаться последствия.