Катастрофа отменяется - Николай Асанов

— По радио объявили, что солдаты идут на помощь. А дома у нас каменные, кладка добрая, они и неделю в воде простоят, не обвалятся.

Пассажиры совсем осмелели. Мальчик даже принял на себя лоцманские обязанности, командуя: «Направо, мимо школы! А теперь к клубу поворачивайте, за ним плоты рубят!» И верно, за клубом строили сразу три плота, и там же Малышев, увидел нескольких инженеров, распоряжавшихся «эвакуацией» на плотах.

Высадив пассажиров, Малышев передал управление Севостьянову, а сам выскочил на берег. Надо было выяснить, чего от него ждут.

Невысокий, давно не бритый человек представился:

— Начальник рудника инженер Коржов!

Малышев назвался.

— Вы уж извините, товарищ капитан, я вас буду по имени и отчеству… В армии не пришлось быть, по-военному не умею.

— Павел Алексеевич…

— Завтракали?

— Все в порядке.

Коржов задумался, почесал лохматую голову.

— Тогда давайте так. Ваши ребята снимают людей, застрявших в домах. Вас я попрошу пройти вверх по озеру до конца. Хотя где он, этот конец, одному аллаху известно. Мы тут получили радиограмму, из которой ничего не поняли: какая-то войсковая часть идет через перевал с востока, и они где-то застряли. Место обозначено, по-видимому, топографическим знаком с военной карты…

— С востока идут саперы и дорожники под командой капитана Соболева. Они в пятидесяти километрах от вас по ущелью. Там осыпями уничтожило дорогу. Сейчас ее налаживают.

— Вот это-то нам и нужно! То есть — дорога. В верховьях Фана есть еще один небольшой кишлак — Ташбай. Надо выяснить, угрожает ли кишлаку наводнение. Если нет, ваши солдаты начнут переправлять женщин и детей на ту сторону, на дорогу, только надо найти участок, с которого дорога не затоплена. Дальше они пройдут пешком до Ташбая и там дождутся машин. Если часть капитана Соболева пробьется, надо думать, за ними начнут ходить и гражданские машины. Ну, а рабочие перебьются в палатках, у нас есть несколько штук. Малолетних ребят, которым такая дорога будет не под силу, отвезете потом на гляциологическую станцию.

Малышев подождал, пока вернулись солдаты, снимавшие людей с домов, назначил старшего, проверил рацию на понтоне, свою рацию и объяснил задачу. Как только он найдет участок шоссе, где кончается зона затопления и есть хороший подъем к дороге, он радирует солдатам. К тому времени они снимут людей с домов и выйдут первым рейсом к Ташбаю. Работа будет не из легких, понтон ползет не больше шести километров в час, а до Ташбая вся дорога может оказаться затопленной. Если начнется ветер, лучше подождать.

На берег вернулся Коржов, подал Малышеву флягу, рюкзак.

— Тут спирт на всякий случай и еда. Кто знает, как вас верховья встретят.

— Шахты надеетесь отстоять?

— Как сказать… Чердынцев с гляциологической станции подсчитал, что дальше уровень воды будет подниматься медленнее: озеро разливается в ширину. Но видно, где-то прорвало наносы на Фане, его вычисления опаздывают. Если через неделю завал не взорвут, боюсь, что наши стенки придется строить до самого синего неба…

Он грустно усмехнулся, взглянул на бетонщиков. Те, не отрываясь, громоздили свои укрепления. Дети и женщины, снятые с домов, уже помогали им. Возле здания с вывеской «Столовая», по грудь в воде, обвязавшись длинной веревкой, бродили мужчины, вытаскивая котлы, тарелки, мешки, и укладывали все это на плот. Резко визжала пила — готовили дрова для походной кухни.

— А как с продуктами? — спросил Малышев.

— На десять дней хватит. А что там? — Коржов выразительно кивнул на запад.

— Бьем шурфы, — неохотно ответил Малышев. Теперь он точнее представлял, какая трудная работа выпала на долю его батальона. Рудник, Ташбай, дорога на восток — все под угрозой…

— А как у гляциологов? — спросил он.

— Чердынцев считает, что до них вода не дойдет. То есть в том случае, если завал взорвут не позже, чем через две недели. Но он уже ошибся: думал, что вода будет подниматься метров на пять-шесть, а она скачет по десять-двенадцать. Да еще ледники начали сильно таять… — Он указал на самодельную мерную шкалу, нанесенную черной краской на отвесном утесе. Малышев взглянул: вода плескалась на отметке двадцать два пятьдесят.

— Откуда вы считаете? От уровня Фана?

— Если бы! Поздно спохватились! Маркшейдер высчитал приблизительно по своим горным картам.

Малышев молча прыгнул в амфибию. Севостьянов оттолкнулся от берега. Мотор застучал, и от каменных склонов понеслось эхо, похожее на пулеметную очередь, только эта очередь длилась без перерывов и все усиливалась, словно противник не отступал, а приближался.

Что делать, на то похоже. Еще вчера ты спокойно сел обедать, вполне довольный своим днем. И позавчера ты был спокоен. И много дней подряд. Та боль, что терзала и мучила тебя, стала понемногу утихать, как будто ты примирился с нею или привык. А другой боли или горя ждать было неоткуда. И солнце светило ясно, и люди были добры к тебе. Но видно, и войны и катастрофы схожи одним: они приходят неожиданно. Тебе не пришлось повоевать, так вот тебе другое испытание. И помни: отступать нельзя. Тут тоже как в бою. Ты отступишь — кто-то погибнет. Тоже как на войне…

4

Притихший Севостьянов сидел сзади. Капитан видел в смотровое зеркальце его широко раскрытые синие глаза и неловкие повороты туловища, когда перед Севостьяновым открывались одна за другой неожиданные картины этого странного мира.

Малышев не стал мешать солдату: пусть учится наблюдать. Особенно интересен именно новый мир. Он и сам разглядывал все вокруг с наивным изумлением.

Солнце висело в зените, но здесь жара была приятна: слишком холодна была вода, бившая в днище амфибии. Она охлаждала ноги, пластиковые сиденья; готовая ворваться в машину, предупреждала своими ударами об опасности. Вокруг леденели вершины, покрытые снегом, а под ними, на небольших плато, пышно распускались травы альпийских лугов, необычно яркие цветы, и нигде не было следа человека. Словно Малышев и Севостьянов оказались на чужой планете, где все создается заново.

Севостьянов думал, вероятно, о своем, для него сейчас самом важном. Теперь, когда он немного успокоился от необычности этой поездки по озеру, он снова вернулся к тому, с чего началось путешествие, и опять — в который уже раз! — пожалел, что так глупо опростоволосился перед командиром батальона.

Он, как и все молодые солдаты последнего призыва, попав в часть, сначала долго присматривался к командирам, не очень доверяя россказням «стариков», которые, по мнению молодых, любили похвастать, что у них-де в подразделении самые умные, смелые и даже самые красивые командиры. Но постепенно Севостьянов сам привык думать, что так оно и есть и что ему крепко повезло — попал в такую отличную часть.

От солдат ничего не укрывается. Весел ли, печален ли командир, груб ли сегодня, а завтра вдруг участлив и щедр на доброе слово — всему солдаты найдут свое объяснение. Да оно и понятно, каждый живет на виду, а знания накапливаются, как вода в колодце. Один скажет слово, другому родители напишут, третий сам увидит командира в неслужебной обстановке, и легенда все полнится и полнится, и вот уже известно, что командир женат, что жена не едет к нему, что жена пишет все реже…

Севостьянов и сам подумывал проситься в командирскую школу: не сейчас, нет, попозже, когда покажет себя на солдатской службе. И тут ему был нужен пример, а капитан Малышев вполне для примера и образца годился. Кончил академию. Вернулся в ту же часть. Выбрал дело по душе: строительство противоселевых укреплений. Конечно, это не создание укрепрайонов, но дело не менее важное. Разработал новый проект создания противоселевой защиты: взрывы на выброс и возведение этими взрывами защитных плотин большой мощности.

Севостьянов знает, что такое сели. Стоит кишлак в долине, а над ним нависают горы. Горы как горы. Вечные. Неподвижные. Но в какой-то миг в складках гор собирается столько воды, что горы набухают, как ватное одеяло, и тогда порой бывает достаточно еще одного ливня, чтобы вдруг вся эта набухшая поверхность горы стронулась с места и пошла, пошла, пошла. И вот уже гигантский поток катится вниз, волоча камни, деревья, весь покров горы, всю намокшую глину, всю почву, и тогда нет от него спасения. Он накрывает все — ущелье, кишлак, сады, поля и рощи. Бушующая черная масса сминает, стирает все на пути. Это и есть сель.

Севостьянов не напрасно слушал лекции капитана. Если ему удастся когда-нибудь попасть в офицерское училище, он обязательно выберет себе саперную специальность и вернется в батальон капитана Малышева. Впрочем, очень может быть, что тогда Малышев будет командовать не батальоном, а, скажем, полком. Но Севостьянов все равно попросится к нему. Здесь, в Средней Азии, много опасных участков, которые грозят селевыми потоками, так что работы хватит…