Николай Переслегин - Фёдор Степун

124

ких нотах голос, его левая рука, с неподвижно впившимися в сердце пальцами и беспрестанно подергивающимся локтем, за меня были Твои страдающие глаза и Твоя доверху застегнутая лиловая кофточка ученицы восьмого класса!

Наташа, в наших взглядах на жизнь мы часто изменяем себе, своими взглядами мы часто боремся против себя; но в тех мелочах, которые мы совершаем бездумно, почти инстинктивно, мы неизменно верны себе. Кончая это письмо, я с нежным восторгом целую Твои милые руки за то, что безразлично перебирая платья сегодня утром в гардеробе, они бессознательно выбрали эту давно не ношенную Тобою старенькую девичью кофточку. Целую и глаза Твои, такие сегодня скорбные, такие во-внутрь сосредоточенные, во-вне рассеянные и испуганные.

Дай Бог Тебе правды и силы.

Весь Твой Николай

Москва, 25-го июня 1911 г.

Вчера встретил Лидию Сергеевну. От неё узнал, что моя радость одна уехала «отдохнуть» в Звенигородский Монастырь. Мне сразу стало все бесповоротно ясно: месяц Твоей работы над воссозданием Вашей жизни с Алексеем кончился тяжелой неудачей. Пристругать друг к другу его тайную ревность и Твою тайную мечту Тебе не удалось. Он все страстнее и пытливее, все строже

125

и тише допрашивал Тебя. Ты же все невинней и глуше, все красноречивее и беспомощнее молчала.

Наконец, Вам стало невмоготу друг с другом, и вот, после долгих, горьких мучений, Ты решила, что Тебе необходимо на время остаться одной.

Я счастлив, что Ты выбрала местом Твоего последнего решения не Лунево, что было бы так естественно, так как Вам уже давно пора на дачу, а тихую монастырскую гостиницу, с видом на белые стены и золотой купол, на нежную у стен мураву, на старые над стенами березы... В этом снова сказалась Твоя дружественная мне тоска по своему загубленному девичеству, что в утро нашей разлуки так вдумчиво прикрыла Твои бедные плечики старенькой гимназической кофточкой.

Наташа, родная, поверь мне: — не над чем Тебе больше думать и нечего Тебе больше решать. Сердце Твоего сердца уже все давно решило за Тебя. Тебе еще долго не перестать страдать, но страдая, Тебе уже неизбежно идти за Твоей настоящей любовью, идти ко мне, идти за мной!

Наташа, это письмо не бесчестность. Правда, я обещал Алексею не писать Тебе больше одного письма, но обстоятельства, в которых я дал свое обещание, ныне уже не те. Сейчас, после того как я узнал, что Ты в Звенигороде, мне до конца ясно, что я не только прав, что пишу Тебе, но больше, что я обязан в ближайшие же

126

дни увидеть Тебя. Вместе с этим письмом Тебе, я посылаю письмо и Алеше. Я пишу ему, что за истекший месяц убедился, что не хочу жить без Тебя, что Ты не можешь жить с ним, что он не смеет бороться за Тебя, что все это я бесповоротно решил, а потому сделаю все, что в моих силах, чтобы сломить и Твое вчерашнее решение остаться с ним, й Твою сегодняшнюю нерешительность стать моею.

Война за Тебя объявлена, объявлена и Алексею и Тебе!

Я знаю и верю, Наташа, что Алексей без Тебя ни жить, ни дышать не мог и никогда не сможет. Я безусловно преклоняюсь перед глубиною его большого и сложного чувства к Тебе, но назвать это чувство священным именем любви —    нет, на это я никогда и ни за что не соглашусь. Вечные Алешины сомнения и вопросы, вся безвольная проблематика его «быть или не быть», его ставка на Тебя, как на последнюю карту жизни, все это, Наташа, еще не любовь. Все это только еще встреча двух сердец на темных перепутьях жизни. Любовь же совсем, совсем иное: она не только встреча полюбивших сердец друг с другом, но и одновременная встреча каждого из них с крылатым гением любви. Отсюда её магия, её преображающая сила, её красота; отсюда тот её легкий, никаким законам земного притяжения неподвластный танец душ, о котором Ницше так слепительно сказал: «Ich wurde nur an einen Gott glauben, der zu tanzen verstuende» . . .

127

Встречи с гением любви у Алексея не было; потому и Ваша встреча не была встречею в любви. Нас же с Тобою связывает тайна одновременной встречи с любовью и потому Тебе от меня не уйти, как не уйти Тебе от смерти!

Вот уже месяц, Наташа, как я жду Тебя, как из часа в час, из мгновенья в мгновенье, из вечности в вечность мечтаю о восходе Твоего огненного сердца над сумраком моей мечты. О если бы знала Ты, сколько видений волнуются сейчас у меня в груди и жаждут пасть к Твоим ногам, к подножью Твоих взоров...

Но Ты еще на распутье; если и не в келье, то все же в тихой комнате монастырской гостиницы. Алеша печален и скорбен: в нем крепнет предчувствие, что любви его не избежать великого пострига. Пусть потому не поднимутся ныне со дна души моей крылатые слова моей страсти, до восторга торжественные, до злости весёлые, тихие и умилённые до немоты.

Слушай! — сейчас за моими окнами в объятьях знойного ветра на восток сгибаются, на восток трепещут серебристые тополя. Поверни же навстречу ветру Твою голову и услышь крылья крови моей! Разве не прав я, Наташа, что люблю, что хочу Тебя! Разве не Твое пылающее сердце обезумевшим пульсом мечется сейчас во всем моем теле, разве не я один только знаю, как должны быть взлелеяны дни Твои, как должна быть воздвигнута жизнь Твоя, как должны про-

128

звучать с высоты её Твои утренние, Твои вечерние зори!

Слушай, слушай, Наташа! Заклинаю Тебя — довольно безумной борьбы. Что ни делай, кому ни молись, нам друг от друга никуда не уйти —мы друг другу все: и рожденье, и жизнь, и смерть! Пойми, в любви нет простора для выбирающей воли и мысли. На вершине любви, на двух пядях горячей земли её, мы должны стоять бездумны и радостны, с руками простертыми к небу! Мои руки простерты к Тебе, Наташа. Земля под стопами горит! Приходи же скорее — я жду.

Николай.

Москва, 2-го июня 1911 г.

Жизнь и страсть моя — в комнате, которую Ты покинула всего только несколько часов тому назад, рукою, еще хранящей память о Твоих духах, с головою, кружащеюся от сладостного вина Твоих взоров, с ощущением хрусталя Твоих холодеющих уст у себя на губах — что я могу делать, как не писать Тебе вослед, что я счастлив, как не был еще никогда.

Сегодня утром, когда увидел Тебя в передней такую бледную, такую никлую, такую измученную, когда услышал в ответ на мой порыв к Тебе: «не надо, родной, он так страдает» и поднес к губам Твою мертвую руку в полу

129

сдёрнутой с неё серой перчатке — мог ли я думать, что так ярко разгорится первый день нашей жизни.

Наташа, я знаю, нет тех слов, что могли бы сказать Тебе как светло, как вознесено, как блаженно сейчас у меня на душе. Вечная боль моей жизни: угнетенность весомостью вещей, бренностью мира, стыдом своей смертности — все это далеко отлетело от меня. Я себя чувствую бессмертным, огненным духом; во мне все ликует и поет; все вокруг меня — и Маша, приходившая за посудой, и тополи за окном — реет, проплывает и кружится, словно в мире нет больше ни ног, ни корней, а есть только крылья. Да, я всегда знал, предчувствием знал, что возможна любовь, как великое преображение мира, но лишь сегодня впервые поверил я, что пророчествам моего сердца суждено будет сбыться. Тяготеющей земле женщиной, прелестно смущенной перед лицом страсти за бренного человека в себе вошла Ты сегодня в мою комнату; невесомым, преображенным существом одною «душою и формою» покинула Ты меня.

Ныне, Наташа, готов я на отчаянный вызов всем мудрствующим и молящимся. Ныне я знаю: страсть — единственный магический жест человечества, в котором доступно ему подлинных вещей обличение, единое Царство Божие, земное и небесное вместе...

Потому, всем разумом и всем безумием моей любви заклинаю Тебя: не откладывай объяс-

130

нения с Алексеем. Тем, что Ты сегодня утром, обещав, что мы не увидимся, все же была у меня, Ты отрезала себе все пути отступления. Мы сейчас на пороге страшных часов. Угроза, так безжалостно занесенная измученным Алексеем над Твоею головою — ужасна. Сказать Тебе, не верь ему и не бойся, я, несмотря на все мое желание помочь Тебе не скажу. Но вот что Ты должна знать: перед тем, как писать Тебе, я, ничего еще не зная о том, как Алексей отпускал Тебя в Звенигород, целую ночь решал этот же чудовищный вопрос; и для себя яего решил. Сейчас я готов на все, на любых путях жду я Тебя и любыми путями Жизни и смерти пойду я к Тебе. А там, пусть будет, что будет.

Весь Твой Николай.

Р. 8 .Завтра обязательно пришли мне хотя бы самую кратчайшую записку о том, как Вы расстались с Алексем.

Москва, 29-го июня 1911 г.

Вчера весь день перечитывал присланные Тобою пять слов. Весь день ждал Твоего звонка, сам звонить не решался, да и не знаю куда, к Вам ли на квартиру, или к Лидии Сергеевне. Не дождавшись, пошел вечером к Твоей Готе, узнать от неё что-нибудь более подробное...

131