Скорпион - Сергей Валяев

Какими-то буйными житейскими ураганами африканца занесло в экзотический край белых. Видно, здесь ему нравилось: дешевые сладкие бананы на каждом углу и вкусные сладкие женщины тоже на каждом углу, а главное: легкий, как морской бриз, бизнес и тропический климат.

Правда, за два года райской жизни наш интернациональный друг не соблаговолил выучить великий русский, кроме общедоступного мата, или делал вид, что не понимает ни бельмеса. То есть удары по ушам, а также «танец маленьких черных лебедей» не подходил. Тогда я сделал предупреждение:

— Слушай внимательно, чурка Бабангида. У тебя богатый выбор: или ты сдаешь хозяина, или отправляем тебя, черножопкина, первым белым пароходом на родину. Там, таких как ты, очень ждут. И вешают на столбах, как наши бабы — мокрое белье. Ты меня понял? — И придвигаю лист бумаги для чистосердечного признания. — У тебя минута, братан.

Про белый пароход и русских баб, развешивающих застиранное бельишко, это для красного словца, а все остальное правда: в Нигерийском заповеднике наркоторговцев ждет смертная казнь — вот такие гуманные законы.

Меня прекрасно поняли: негроафриканец Леонидос шумно задышал, раздувая вывернутые природой ноздри, градины пота текли по морщинистому лбищу, фиолетовые глаза косили по сторонам, точно у галопирующей на финишной прямой пони.

Впрочем, не все так было просто, как кажется на первый взгляд. Когда я наконец выбрался из СИЗО, то с удивлением обнаружил, что уже вечер и курортный люд топает по оздоровительным озоновым маршрутам, вдыхая запах роз, мимоз и прочих томящихся на клумбах ароматных хризантем.

Я шел среди отдыхающих и чувствовал себя превосходно: приятно иметь результат, а он был, как говорится, налицо: через минуту тяжких раздумий, Бабангида взял карандаш и нарисовал на листе бумаги зверя, похожего на собаку. Такие примитивные рисунки обычно встречаются у счастливых олигофренов. Но я остался доволен:

— Собашниковы?

— Yes, — и попросил, ломая язык: — Бут, blad, щэловек, комадыр.

— Буду, — пообещал.

Что и говорить, странная наша жизнь — вяжет такие узелки, только диву даешься. В мире нет ничего случайного, и то, что Анастасия работает на семью Собашниковых…

Впрочем, не торопись с выводами, menhanter, могут быть варианты.

Подступая к месту временного обитания, замечаю лейтенанта Татарчука. Он дежурит в стареньком отечественном авто «Жигули», в его руках открытая консервная банка:

— Капитан, будешь морскую капусту? Очень полезна. Железа много, как в яблоках.

— Лучше яблоки, — усаживаюсь на переднее сидение.

— Не, в капусте качественнее.

— А ты чего тут?

— Тебя жду, чекист, — отвечает. — Ищут вашу персону, — и при помощью раскладной вилки подносит к лицу промасленный подарок моря. — С ног сбились, так ищут.

— Кто? — морщусь. — Как можно жрать это, Вася?

— Говорю же, полезно, железа много, — и шутит. — Можно служить без бронежилета.

— Кто ищет? — повторяю вопрос.

Оказывается, руководство уже как час рвет и мечет: к генералу Иванову прорвалась подполковница (бывшая) Милькина с диким утверждением, что её любимый внук был подвержен насилию во время допроса капитаном Синельниковым.

— Врет эта подполковница (б), — зевнул я. — А кто ещё по мою душу?

— Собашниковы.

— Ну да? — не верю.

— Ну не тебя пока конкретно, а того, кто с Анастасией в «Парусе»…

— И что?

— Могут выйти на тебя, капитан.

— И что?

— Ничего, — с раздражением отбросил консервную мину в урну: мирная тишина лопнула, будто мы и вправду рванули ОЗМ-72. Куриное племя курортников привычно прыснуло в стороны. — Не рекомендуется трогать Собашниковых, — проговорил сквозь зубы.

— Почему это?

И получил ответ: братья хозяева города по той причине, что находятся под крышей исполнительной власти, которая принадлежит Каменецкому Льву Михайловичу.

— Понятно, — сказал я. — Только не понятно, кто такой, этот Каменецкий?

— Мэр, — плюнул Татарчук. — Жидок ещё тот. Держит банк «Олимпийский» и там крутит бюджетные средства, превращая их в свои. Мы хороший компромат нарыли.

— И что? — удивился. — Почему за яйца не взяли олимпийца?

— Капитан, ну ты даешь, — присвистнул юноша. — Тут все повязано морскими узлами. Да и люди у него в столице нашей родины.

— Участники олимпийского движения? — передернул плечами.

— А тебе-то зачем все это, капитан?

— Мне? Да так, для общего развития, — черт, забылся, я ведь грошовый пинкертон, а не КРУ при администрации Президента. Надо быть осмотрительнее не только при исполнении своей секретной миссии, но даже при уличной трепотне. — Ладно, черт с ними, — и выбрался из машины. — Пойду сдаваться, Васек.

— Давай, подвезу с ветерком, — хохотнул лейтенант.

— Давай потом, — согласился я, — к Собашниковым с ветерком.

— К кому? — вытянулся лицом молодой оперативник, точно заглотил вместо лакомых капустных водорослей морского саркастического ежа.

… Дневная термоядерная звезда, превращаясь в гигантский цветущий пунцовый пион, погружалась в глубоководную Марианскую впадину. Из пламенеющего моря выходила, как купальщица, молодая прохлада. Прожаренные курортники занимали места в пластмассовых кафешках. Детишки гоняли на быстрых роликах. Местные юнцы в одеждах кислотных цветов сбивались у ДК моряков, а их смазливые подружки подправляли помадой молодые и трепетные, как бабочки, губки: для ночной напряженной вахты, поскольку на рейде бронзовел мускулистый боевой силуэт ракетного эсминца военно-морских сил США.

И в этом гармоничном и прекрасном мире червоточиной находился я, menhanter. Всегда обнаружится тот, кому больше всех надо. Хотя в данном случае я выполнял чужую волю: видимо, новости в этой теплой местности распространялись со скоростью деления чумных палочек Коха.

В Управлении меня поджидал сюрприз в образе возмущенной донельзя фурии, она же подполковница (б) А.А. Милькина. Лицо мадам было постным и общим выражением походило на плоскую рыбину, плавающую в мазутных речных водоемах. Очки с темными камуфляжными стеклами прятали глаза, где, нетрудно было догадаться, плескалась ненависть. Полковник Петренко, измученный активной жалобщицей, обрадовался мне:

— Капитан Синельников, наш, так сказать, новый сотрудник.

Я шаркнул ногой в сторону мадам и внимательно выслушал все, что думает обо мне широкая общественность и городская власть.

— А в чем дело? — не понял я. — Катышев ваш внук? А я не знал, как жаль.

— Жаль? — взвизгнула Милькина и вылила на мою голову ведро с помойными инсинуациями, мол, утверждала разъяренная грудастая тетка, я применял к её внуку физические методы воздействия.

— Степан Викторович, — привычно всплеснул руками. — Это поклеп. У нас, простите, не тридцать седьмой год. А молодой человек психически неуравновешен и обстоятельствами эмоционально принижен. Мы с ним поговорили и я убедился: он нуждается в стационарном лечении в соответствующем лечебном учреждении.

— Что? — задохнулась от гнева госпожа Милькина, тряся пористыми щеками, где бродили бородавки. — Вы хотите сказать: Вовочка сумасшедший?

— Я этого не говорил, — запротестовал.

— Он этого не говорил, Александра Алексеевна, — вмешался полковник.

— Как не говорил? Если говорил!

— Нет, не говорил!

Ну и так далее. Короче, в стенах положительного и серьезного учреждения случился гадкий обывательский скандалец, виновницей коего оказалась совершенно несдержанная женщина, потерявшая голову из-за любви к порочному родственнику. Хотя понять её чувства можно: кто-кто, а она, подполковник (б) МВД, была прекрасно осведомлена о методах физического воздействия на тех, кто плохо реформируется, чтобы быть полезным материалом для строительства нового общества.

Когда мы остались одни, полковник Петренко, едва не перекрестившись, предупредил, чтобы я, капитан Синельников, помнил, как святцы: здесь не столица и прежде, чем совершить то или иное действо, его необходимо согласовать с командованием. Вот сейчас Милькина разблаговестит на всю округу о пытках в подвалах ЧК, а потом отмывайся, как негр в русской бане.

— А я ничего такого, — твердо стоял на своем, точно окисленный временем малахитовый памятник на постаменте. — Пока.

— Пошути-пошути у меня, сукин сын.

— А что касается негра из Нигерии, — вспомнил я, — он готов сотрудничать с нами. На добровольных началах.

— Да? — удивился Петренко. — Интересное предложение. Надо покумекать. — И похвалил. — Вижу, Вячеслав Иванович, умеешь говорить с людьми.

— И не только с белыми, но и черными, — был польщен. — Все люди — наше богатство.

— Как лес, нефть и газ, — позволило себе пошутить командование.

И на этой доброй ноте мы простились: полковник Петренко поехал на казенном автомобиле к женушке и оладушкам, а я поспешил к заржавелой колымаге лейтенанта Татарчука, удобной для штурма цитадели братьев Собашниковых.