Скорпион - Сергей Валяев

— Во, чувствовал я, — признался Деревянко и вкратце поведал о том деликатном давлении, которое оказывала на него некая сторона.

— Какая сторона? — не понял я. — Каменецкий, что ли?

— Вячеслав, я тебе этого не говорил, — печально отвечал Деревянко. Ты человек здесь новый и, может, временный, терять тебе нечего, а у нас тут дома, семьи, дети.

Я пожал плечами: что за служба безопасности такая, лежащая под гражданскими, как понятно кто с раздвинутыми раструбами ног.

— Вячеслав, не играй с огнем, — предупредил майор.

— Это мне уже говорили, — сказал я.

— Кто?

Мне было известно, что СБ на местах потеряла былое могущество, но не до такой же степени, товарищи офицеры? Понимаю, многие вынуждены жить по чужим законам и правилам. Так проще. Я, menhanter, живу и действую по исключениям из правил. И поэтому, повторю, моя профессия — одиночество.

Его особенно чувствуешь в увеселяющей толпе, куда я и нырнул, как в бурную волну — нырнул с одной целью: найти ту, кто владела именем Победа, если переводить с языка древних греков.

После утреннего расширенного совещания, где перед сотрудниками были поставлены конкретные задачи в свете последних трагических событий у бухты Янтарная, я прибыл в кабинет полковника Петренко.

— Ну как Синельников, обживаешься? — поинтересовался он. — Купался в море? Море у нас хорошее.

— Степан Викторович, — кивнул головой. — Разрешите по делу в бухте Янтарная?

— А ты в группе Деревянко?

— Нет, но…

— Капитан, у нас каждый занимается своим делом, — назидательно проговорил Петренко.

— Простите, — развел руками. — Одного моего подследственного освободили по прокурорскому распоряжению, а второго удавили в больничном изоляторе. Так что я временно безработный.

Полковник удивился: как это освободили и кого, как это удавили и кого? Я доложил. Степан Викторович крякнул и потянулся к телефону, потом остановил руку:

— Милькина, говоришь? Эта сучья ментовка может испортить воздух. И портит.

— Тогда вообще зачем взяли её внука?

— У него на лбу намарано, что внучек? — с раздражением проговорил Петренко и, маясь, признался в том, что отношения между ментами и контрразведчиками далеки от идеальных. — Война местного значения, вздохнул. — Ты пока не встревай, Вячеслав Иванович, держи нейтралитет.

— Держу, — сказал правду. — И хочу только помочь своим.

— Ну валяй, репей, — обреченно отмахнулся полковник.

Я доложил свое понимание последних событий, а точнее о том, что имеются серьезные подозрения об устранении гражданки Шкурко, которую, как я уже выяснил, в городе не встречали почти уже сутки: ни хозяйка сдаваемой квартиры, где проживал Суховей с молодой любовницей, ни мать потерпевшей…

— Загуляла молодая где-то?

— Степан Викторович, такие гуляют — небесам тошно.

— Всех проверил, значит?

— Так точно.

— Вот такая вот история, — задумался полковник. — Все бы ничего, да Татарчук в ней каким-то припеком, — и решился. — Ну хорошо, — и вызвал капитана Черныха, от коего тянуло забористым перегаром самогона, настенного, по-видимому, на моче местного молочного поросенка.

— Ты, Евгений, закусывай, — поморщился полковник. — Не люблю я этого дела, знаешь.

— Так это… день рождения тещи, — признался офицер, стараясь дышать в открытое окно, где плескался васильковый лоскут моря.

— Так у вас же война ни на живот, насмерть? — удивился Петренко.

— Степан Викторович, у нас перемирие на этот день, — развел руками любящий «сын».

Я передернул плечами: черт знает что; если агент ЦРУ слушает наш столь содержательный разговор, точно решит, что готовится заговор против его горячо любимой и чрезмерно патриотической родины.

Наконец полковник перешел к сути проблемы: у капитана Синельникова есть версия последних трагических событий, ему нужно помочь машиной и людьми. Узнав в чем дело, тещин любимчик крепко задумался:

— Без армии тридцать км. по горам будем ходить три дня. А у них вертушка?

— Ну и организуй полет, Евгений, — поморщился полковник. — Ты это умеешь делать, массовик-затейник. Пикнички там всякие на лоне природе.

— Без горючки армия не полетит, — капитан выразительно щелкнул себя по плохо выбритой шее. — Степан Викторович, ну вы же знаете?

— Обратись к Чубчикову, — страдал начальник отдела по борьбе с организованной преступностью.

— Так он не даст, — и посчитал нужным сообщить мне. — Известный наш жмотюк.

— Черных, ты это… поаккуратнее с характеристиками, — предупредил Петренко. — Сам знаешь: городской бюджет трещит по швам.

— И не только городской, — посчитал нужным уточнить вольнолюбивый офицер.

— Идите-идите с глаз моих, — огорчился начальник. — Я Чубчикову позвоню.

— Я же для дела, Степан Викторович, — каялся капитан, выходя вместе со мной из кабинета. И объяснился в коридоре. — А я что? Знаешь, не подмажешь, не взлетишь. А ежели официально, в сто раз дороже, я тебе толкую.

— М-да, — только и молвил я.

Не хотелось говорить ничего — нищета и позор. Власть, относящаяся подобным образом к службам безопасности, обречена, мать её так! И не будем больше об этом.

Через два часа ножи лопастей армейского МИ-24 разрезали воздух и пятнистая дребезжащая машина начала подъем. Я с облегчением перевел дух. Предшествующие этому события меня несколько утомили своими мелкими местечковыми страстями. Поначалу мы искали по всему городу подполковника Чубчикова, отвечающего за материально-хозяйственную часть областной Конторы. Тот был неуловим, как никому не нужный ковбой Джо в кактусовых прериях. Обнаружив хозяйственника в банке «Олимпийский», капитан насел на него, как медведь на козу.

— С ящика не взлетят, — утверждал один. — С двух взлетят, а с одного нет, я тебе толкую!

— Еще как взлетят, — отбивался завхоз. — И с одного ящика.

Со стороны происходящее казалось концентрированной галиматьей, если не знать, что спор происходит вокруг ящиков водки. В конце концов полемисты пришли к общему знаменателю: полтора ящика.

— Ну вы, ребята, весело живете, — заметил я, когда мы на казенном джипе покатили в городское сельпо за горюче-смазочным материалом.

— Живем, хлеб жуем, — отвечала группа поиска из четырех человек. — И водочку пьем.

У меня возникло впечатление, что мы отправляемся не на поиски возможного трупа, а на пикничек на лоне природы, повторю за начальником отдела по борьбе с организованной преступностью. Хотя не осуждаю — у каждого свои маленькие радости.

По прибытию на военный аэродром наш массовик-затейник убыл в штабную, как он выразился, землянку. Туда он отправился с двумя бутылками родной, а через четверть часа прибыл с заикающимся полковником Соколовым и двумя инертными вертолетчиками.

— Ну что, че-чекисты, взлетим, со-соколами, — сказал командир авиаторов. — Если еп-пкнемся, я не виноват.

Все его прекрасно поняли — перспективы ждали нас самые радужные. И тем не менее наша группа загрузилась в камуфляжное по цвету брюхо вертушки. И через минуту сонливый полуденный мир планеты уплыл из-под наших ног. Вид с болтающего шумного борта открывался великолепный: сияющее море плескалось в глубинной впадине, отороченной горными грядами и волнистыми лесными угодьями.

Когда МИ-24 медленно и низко поплыл над маршрутом бухта Янтарная перевал Дальний круг, группа, используя полевые бинокли приблизила поверхность. По гудронной шоссейной ленточке тянулись друг за другом малолитражные коробки, автобусы, грузовики. На обочинах и в ущельях вскрывались следы нашей варварской цивилизации: мусорные плешки вяли в камнях и кустарниках.

Мы пролетели по всему маршруту минут за сорок — без результата. И какой может быть результат, если достаточно заложить жертву камнями или кинуть в ельник.

— Промашка вышла, капитан, — кричал Черных. — Садимся и культурно отдыхаем.

— Еще раз, — предложил я. — Ящик за мной.

— Ну да? — не поверили мне. — У нас так не шутят, товарищ капитан.

Какие могут быть шутки, успокоил я коллег, вперед и ниже, и я держу слово. Видимо, перспективы активного отдыха вдохновили пилотов — вертолет припал к планете и, буквально разрубая кроны сосен, начал движение по маршруту.

Я чувствовал — прав; к сожалению, прав. В подобных случаях рад обмануться, но факты говорят сами за себя.

… - Викочка? Вы ищите Викочку, — скрипел древний старик, похожий на птеродактиля, из своей комнатушки, когда я пришел по адресу. — Хорошее дело, мы тоже ищем Викочку. Куда вы дели Викочку, убивцы?

— Не обращайте внимания, — говорила мать девушки. — Это наш прадедушка, никак не помрет, черт старый. — И пригласила на кухню. — Тут удобно, наши спят все. — Закурила. — Чай-кофе будете? — Я отказался. Женщина с увядшим орхидейным лицом глубоко затянулась: выпустила неустойчивые колечки дыма. — А что до Виктории — девка она шалая, да мы с ней, как подружки, никаких секретов.