Дорогой папочка! Ф. И. Шаляпин и его дети - Юрий А. Пономаренко

все привезенное. Особенно любили мы ставить самовар. Для этого набирали сухих еловых шишек, а отец стругал лучинки, запаливал их, клал в самовар и, накрывая его сапогом, раздувал пламя.

Усевшись на траве вокруг самовара, мы с особенным наслаждением уплетали деревенские сласти, запивая их горячим чаем. Отец рассказывал нам были и небылицы, на что он был большой мастер.

Иногда мы просили его рассказать о своем детстве, о Казани. Тут он вспоминал, как ходил в «ночное» стеречь лошадей, или объяснял нам, как играть в игру «шар – мазло», «свайка».

Потом шли купаться. Все плавали довольно хорошо, но отец плавал как-то особенно красиво, «саженками». Выбрасывая вперед руки, он ловко ударял ладонями по воде, ритмично и четко. Накупавшись вволю, все снова шли к обрыву и, когда сгущались сумерки, зажигали огромный костер, через который с разбегу прыгали. Но отцу благодаря его огромному росту прыгать не приходилось, он просто перешагивал через костер, вызывая этим восторг всех ребят.

Когда становилось совсем темно, мы ходили собирать светляков и насаживали их в волосы отца и бороду деда Емельяна.

С обрыва уезжали уже ночью. Усевшись в свои экипажи, с шутками и смехом, усталые, но счастливые, мы возвращались домой под таинственный шум леса, веселый звон бубенцов и удалую русскую песню.

* * *

Любимым поэтом Фёдора Ивановича был Пушкин. Однажды пером нарисовал он Александра Сергеевича и подарил мне этот набросок с надписью: «Моей Аринушке дорогой дарю этот рисунок нашего величайшего художника, дорогого гения А. С. Пушкина. Октября 1913 года».

Фёдор Иванович превосходно читал Пушкина. Великолепно произносил он монологи из «Скупого рыцаря» и «Моцарта и Сальери»; даже К. С. Станиславский обращался к нему за советом, когда работал над ролью Сальери. Читать стихи отец научился у М. В. Дальского и часто говорил мне: «Вот Мамонт Дальский, как прекрасно он декламирует, знает он какую-то «штуку» – тайну выразительного чтения».

Иногда отец и сам пытался писать стихи, некоторые из них были напечатаны: так, в журнале «Друкарь» появилось его стихотворение «Заря».

Как-то, во время гастролей в Америке, Фёдор Иванович в театре зашел в артистическую уборную Энрико Карузо и написал на стене стихи, которые, переписав, прислал и мне в своем письме.

Особенно удавались ему шуточные стихи. Вот одно из них, посланное отцом Серову с припиской К. Коровина:

Наш дорогой Антон,

Тебя мы всюду, всюду ищем,

Мы по Москве, как звери, рыщем,

Куда ж ты скрылся, наш Плут-он?

Приди скорее к нам в объятья,

Тебе мы – истинные братья,

Но если в том ты зришь обман,

То мы уедем в ресторан.

Оттуда, милый наш Антоша,

Как ни тяжка нам будет ноша,

А мы поедем на Парнас,

Чтобы с похмелья выпить квас.

Жму руку Вам.

Шаляпин – бас.

Ты, может, с нами (час неровен),

Так приезжай, мы ждем.

Коровин.

И вот еще одно стихотворение Шаляпина, опубликованное на страницах журнала «Огонек»12:

В ДОЖДИК

Посиди еще со мною

И еще поговори…

В дождик, осенью, с тобою

Рад сидеть я до зари.

Ты лепечешь без умолку,

Наступила ночь давно,

И как будто не без толку

Дождь стучит ко мне в окно!

Льет он, льет не уставая,

Но для нас в нем нет беды,

Хочет он, чтоб ты сухая

Вышла, друг мой, из воды.

Люстра13

Вот Любочка напомнила наше житьё-бытьё на даче. Славное было время. Ничего этого не вернёшь… Отец вот иногда делал странные покупки. А тогда случилось целое происшествие. Спасибо Любочке, напомнила!..

Всем курортам мира папочка предпочитал нашу дачу, построенную по эскизам художника Коровина близ деревни Ратухино на берегу реки Нерли. Дача была уютная, комнат хватало и для нас, детей, и для гостей. Кругом лес, места чудные, папе было где поохотиться и порыбачить… Здесь он имел возможность отдохнуть от бесконечных репетиций, спектаклей, концертов, восстановить силы – всё это совершенно необходимо для оперного певца.

А как много для нас, детей, значила река, лес, поля! Сохранилась фотография, где мы гуляем с папой по лесу в лаптях. Федя и Борис в деревенских картузах на голове, в рубашках-косоворотках, перепоясанные кушачком.

Папа не хотел, чтобы мы особенно отличались от деревенских ребятишек. И нам такая одежда нравилась. В ней чувствовали себя свободно, легко. Можно лазать по деревьям, играть в прятки, не боясь перепачкаться…

Перед войной в нашей даче разместился дом отдыха. Судя по фотографии, это был 1912 или 13-й год. Снимал Борька, он тогда увлекался фотографией. На дворе июль. Папа ждал приезда Константина Коровина и директора Большого театра Теляковского. Он снял халат и облачился в элегантный белый костюм. Предстояли переговоры с Теляковским по заключению контракта на новый театральный сезон. Мама была в своей комнате наверху. Федя и Борька мастерили воздушный змей, около них крутились Любочка и Таня. Мы с Лидой для собственного удовольствия музицировали в гостиной за роялем. Глядя в ноты, играли пьесу в четыре руки. Вошёл папа. Стройный, элегантный. Стоя у нас за спиной, некоторое время слушал нашу игру, машинально легонько пальцами руки обозначая такт и ритм.

Мы с Лидой стали стараться играть получше, выбирая каждую нотку и невольно форсируя звук. Играли мы далеко не как вундеркинды и быстро сбились. Оборвав игру, переглянулись, прыснули от смеха. Лида ткнула пальчиком в ноты: «Давай начнём ещё раз…» Папа взглянул на нас как-то особенно снисходительно, потом слегка нахмурился и медленно отвернулся, одновременно переводя взгляд на потолок, и чётко, с придыханием, буркнул: «Енотовые музыканты…»

Скоро нам расхотелось музицировать. Пришла Любочка и стала нам с Лидой показывать, как она свободно может ходить на носочках, словно балерина на пуантах. Я тоже попробовала встать на носочки, но у меня получалось много хуже.

Появился папа. В руках у него была довольно большая кованая не то люстра, не то паникадило, поржавевшее, с изогнутыми завитками наподобие лебединых шей. Прибежали Федя с Борькой, и мы все гурьбой с любопытством обступили папу.

– Вот, купил по случаю для