Своим судом - Адольф Николаевич Шушарин

— Все ты знаешь, вот что удивительно! — сказал я ей.

— Да! — она подтверждает. — Я же старше тебя.

В самом деле, старше недели на две. Ей двадцать шесть, а мне — без двух недель.

— Я тебя люблю, бабка Велта! — я ей сообщаю. — И Зою люблю! И Таню! И Костю! И Пелагею Ипатовну! И старика-боровичка! Всех!

— И я тебя люблю, Аникин, — Велта мне говорит, но тут я другую частушечку вспомнил и старичку на ушко спел. Он второй раз со скамьи полез, и Велта меня разлюбила окончательно, к Костиной радости.

«Ну и ладно!» — подумал я.

Вся сбруя обвешана

Золотыми кольцами.

Со шпаной не знаюся,

Только с комсомольцами.

И-и-и!.. И-и-их!

— Будет! — Ипатовна меня уняла. — Голос-то у тя, как бадог, не гнется…

— Пусть поет! — засмеялась Зоя.

Плывун

1

Когда Степанов место под баню выбирал, понравился ему один склончик рядом с ручьем. Веселый склончик, весь в багульнике, лиственницы кое-где… Плотники фундамент выложили и сруб уложили. Выстроили, можно сказать, баню подходящую. По очереди в ней мылись: день — мужчины, день — женщины. Мы с Костей, когда в воскресенье туда пошли, веники по дороге наломали. Он париться любил и лично наблюдал, как каменку и топку в бане выкладывали. Хитро там все придумано: каменка в парилке, а топка за стенкой. И котел паровой есть, но пар из него не берут, только воду. Пар в бане сухой должен быть, с камней.

Федя-контрабандист нас встретил, обрадовался:

— Постричь? Побрить?

Интересный у нас парикмахер в бане. Спиртоносом на приисках, что ниже по ручью располагаются, промышлял в молодости. Контрабандой по-крупному занимался, в Китай на тройках гонял. Туда — золотишко, обратно — шелк, спирт в баночках запаянных. А посмотришь — не поверишь: человек как человек, только сидеть не может: либо стоит, либо лежит. Вкатили-таки в свое время корешки пульку ему в позвоночник. С тех пор и выпрямился, не сгибается. Лавку для себя специальную в парикмахерской держит. Когда устанет топтаться вокруг клиентов, на нее валится как подрубленный, не сгибаясь. И вскакивает — прямой сразу, как ванька-встанька.

Когда мы пришли в баню, он лежал как раз.

— Обойдемся! — сказал ему Костя. — После бани уж, ежели что…

— Ну-ну, — согласился он. — Парок хороший сегодня, Константин Сергеич. Хороший парок!

Степанов уверен, что баня у нас лучше сандуновской. Не знаю, как там, но здесь — по пути все. Мы сначала в душ пошли, головы намылили, мочалками спины потерли друг другу и веники сполоснули. Потом Костя мне заявил, что если не убегу из парилки, то он меня за человека держать будет.

— Спасибо! — поблагодарил я его. — Но не обещаю…

Уж я-то знал, что предвидится, не первый раз.

В парилке было пусто, а полок оказался мыльный, скользкий. Степанов взбеленился сразу. В кочегарку прокричал (труба там переговорная есть, как на корабле), что если директор бани еще кого-нибудь в парилку с мылом пустит, то он ему самому устроит «баню».

— Хорошо! — кочегары ему отвечают. — Передадим!

А камни на каменке только что не светятся, так раскалились. Степанов шайку воды набрал и полез с ковшиком на самый верх, а я остался внизу. До камней вода, по-моему, из первого ковша и не долетела, раньше взорвалась. У меня уши сразу, как кипятком, обварило, а Степанов уж опять плещет…

Но в общем-то здорово это — разочек в неделю попариться, грязь шахтовую смыть. Тело пощипывать начинает, а ты воздух на него каленый гонишь, пришлепываешь веничком.

Оха, оха, оха,

Без милого плохо!

Я уже под душем остывал потихоньку, когда Степанов в клубке пара вывалился, малиновый весь. До меня дойти не смог, упал на скамейку. Потом мы еще один заход сделали и уж оделись почти, когда Федя-контрабандист вбежал и позвал Степанова к телефону.

— Авария, — сообщает, — какая-то у вас там случилась, зараза ее возьми!

Да, гляжу, Костя серьезный от телефона идет.

— На шахту! — говорит. — Быстро!

Я уж и расспрашивать не стал. Но Степанов сам сказал, когда в гору поднимались, что Копыркин звонил. Я остановился даже.

— Так он же тронутый, твой Копыркин!

— Не важно! — Степанов говорит. — Ему мотористка водоотлива звонила с третьего горизонта. Сообщила, что глина в ствол глыбами падает, чуть клеть не оборвала.

— Клеть-то они подняли?

— Это она без тебя сообразила, а сейчас уже к стволу подойти невозможно.

«Кто же там?» — подумал я и почему-то Зойку вспомнил. Не спросил вчера — работает она в воскресенье или нет. Может, и работает… Невесело там сейчас. Горизонт новый, запасных выходов нет еще, а к стволу подойти нельзя. И одна, потому что воскресенье сегодня — ни стволового, ни рабочих… Дела — хуже не бывает.

— Неужели плывун? — спросил я, хотя и сам не верил. Откуда? Гора же… Или мерзлота нам опять подгадила?

— Если плывун, — прикинул Степанов, — то прорвался он где-то ниже второго горизонта.

Ну, это не Америка. Но как мы на этот плывун не наткнулись, когда углубку шахты вели? Рядышком, получается, был?

2

Копыркин встретил нас на пороге раскомандировки, в каске стоит, перепуганный. Пока Степанов в шахту звонил, я тоже оделся.

— Ниже второго горизонта — так и есть! — сказал мне Степанов. — Поезжайте с Копыркиным, посмотрите, а я людей пока соберу, лес подбросим…

— Пошли! — позвал я Копыркина ласково. — Счетовод ты, а не инженер. Твое это дело, между прочим, людей вызывать и ликвидацией аварии руководить. Не слыхал?

Молчит. Но рад, видно, что хоть ясность какая-то появилась.

— Ствол смотреть будете? — спросила стволовая на верхнем приеме…

— Да, — Копыркин говорит. — Очевидно…

Она клеть приподняла так, чтобы крышка вровень с площадкой встала. Я прошел и встал на крышку, Копыркин на меня посмотрел удивленно, но тоже вошел и за канат сразу уцепился, на котором подвешена клеть.

— Так на крыше и поедем? — спрашивает.

— Спускай! — кивнул я стволовой.

Когда ствол осматривают, очень медленно клеть опускают, еле-еле. Но из нее все равно ничего не увидишь. А если сверху стоишь — ствол вокруг тебя виден хорошо. Всегда так осматривают, но без привычки страшновато… Копыркин все вверх заглядывал, боялся, что камешек прилетит или еще что-нибудь.

— И это бывает! — успокоил я его.

— Останови-ка, тетенька! — Это мы доплыли до второго горизонта и увидели тетю, которая меня племянничком называет.

— Что это там, господи? — спрашивает она. — Бухает и бухает! Как с пушки…

— Сейчас посмотрим, — успокаиваю. — А ты слушай очень внимательно и сигнал из рук не выпускай. Усвоила?

Поехали. Еще тише, чем раньше. Хлопнуло под нами разок. Действительно,