Своим судом - Адольф Николаевич Шушарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дед все слушал и запоминал.
— Не можем вот никак договориться с Уфой о взаимной поддержке, — пожаловался Луневич. — Они бы, понимаешь, легко могли брать наших больных из пограничных районов, им туда ближе. А мы бы из Магнитогорска обслуживали юг Башкирии.
— Резонное дело, — одобрил дед.
— Пока не получается, — вздохнул Луневич.
Дед Мирон решил не встревать в отношения с союзной республикой и промолчал.
Пока они разговаривали, пришло два вызова. Луневич отправил в одно место машину, а в другое — самолет.
— Андрей Петрович, — неожиданно сказала Луневичу помощница, — у нас ведь Дюрягин сейчас кровь повезет в горы…
Луневич обрадованно хлопнул себя по лбу и сказал Мирону, чтобы он срочно собирался. Дед не понял, но высказался в том плане, что готов.
— Повезло тебе, дед, — сказала девушка, — считай, что дома. Вертолет в вашу сторону идет.
Деда Мирона посадили в «скорую помощь» и повезли на аэродром вместе с лекарствами, которые понадобились какой-то больнице. Машина шла быстро, и дед не успел еще обдумать всех событий, которые свалились на него, как оказался в аэропорту. Там, в маленькой комнате, отведенной санитарам, он познакомился с пилотами. Он повторял про себя их фамилии, чтобы не забыть и рассказать в деревне.
— Дюрягин.
— Расщукин.
— А меня, дедушка, зовут Ира, — сказала ему бортсестра, — это я вас привезла.
Дед осторожно подал руку женщине и решил держаться к ней поближе, в сутолоке аэропорта ему было неуютно без привычки.
Ира провела его мимо больших блестящих лайнеров к краю летного поля, где ютились под чехлами маленькие самолеты и вертолеты. С крайнего вертолета Дюрягин и еще один незнакомый деду мужчина-техник снимал чехол.
— Ну, счастливо, — сказала Ира и ушла.
Дед уселся рядом с пилотом, опасливо отодвинувшись от тонкой и ненадежной, по его мнению, дверцы. Он почувствовал себя несколько увереннее, когда Дюрягин пристегнул его к сиденью предохранительным поясом.
— В добрый путь, — тихонько сказал себе дед Мирон.
Пилот повернул какую-то ручку, вертолет вздрогнул и затрясся мелкой непрерывной дрожью. Дед прикрыл на всякий случай глаза, а когда открыл, оказалось, что он уже летит. Внизу виднелась дорога. Она плавно убегала куда-то в сторону. Машина больше не тряслась, а мощно и ровно гудела, плавно унося деда все дальше и дальше.
Дед одобрил машину, она ему понравилась.
— Как трактор, — засвидетельствовал дед и хотел было сказать об этом пилоту, но в кабине стоял гул, и он отказался от этой своей мысли.
Они летели над полями и лесами, пересекали речки. А примерно через час дед стал примечать вроде бы знакомые места. Пилот с ним не разговаривал, он смотрел вперед и изредка шептал что-то в резинку, висевшую на шее.
«Означает себя», — сообразил дед.
Ему хотелось поговорить с Дюрягиным насчет знакомых мест, но он пересилил себя, решил не мешать.
Вскоре пилот сам закричал ему в ухо.
— Указывай дом! — разобрал дед, взглянул вниз и увидел деревню. Она рассыпалась на склоне горы среди леса, как стадо серых коров.
Свою избу дед Мирон различил по трубе, которую сам белил по осени.
— Во — она! — показал дед.
Вертолет остановился над домом, и дед Мирон отметил в деревне заметное оживление. Примерившись, пилот плавно опустил машину прямо в огород, рядом с баней.
Дед ничему уже не удивлялся. Он пожал пилоту руку, хотел было похвалить его, но не посмел, а только спросил, тревожась:
— Долетишь?
— Долечу, долечу! — сказал Дюрягин и засмеялся.
Дед махнул рукой, степенно вышел из машины и пошел по тропинке, протоптанной к дому от бани, под взглядами навеки удивленных лесорубов.
К нему подбежал Колька, до того стоявший на крыльце с раскрытым ртом. Дед отвел внука подальше, чтобы не задело ненароком ветром.
Машина с красным крестом на боку легко оторвалась от земли, подпрыгнула и ушла за лес.
— Видал птицу? — строго спросил дед внука.
— Синяя! — ахнул Колька, хотя вертолет был зеленый.
Потом они шли к дому, старый и малый. Колька не поспевал за дедом, размышляющим над тем, что с очередью насчет смерти в деревне теперь образовалась путаница.
От автора
Мир повестей и рассказов этой книги населен людьми, которых роднит труд.
Не знаю, откуда это идет: может быть, с тех пор, когда десятилетним мальчишкой в войну пахал я «на ко́нях», как мы тогда говорили, колхозную землю, а может, от бабки, трудившейся до девяноста лет, но я привык уважать любой труд.
И от войны, и от смерти бабушки, воспитавшей меня, я теперь далеко. Я уже старше своего отца, погибшего на фронте… Работал в шахте горным мастером, в геологических экспедициях, журналистом.
Один из героев книги говорит, что не важно, в общем-то, чем именно занимается человек, — плавит сталь или пишет стихи. Важно, чтобы делал он свое дело добросовестно и с любовью. И нет тогда цены этому человеку.
Автор
