Избранное - Ихара Сайкаку

Основатель памятника долгам в монастыре Коясан

Известный в Осака честный человек Кот, которого определили по гадательной книге

Всему свой час. Не стоит печалиться, что цветок расцветает и опадает, человек рождается и умирает. И все-таки жизнь — самое дорогое, что у нас есть, а для поддержания жизни самое важное — смотреть за своим здоровьем. Некоторые едят суп из фугу, хотя знают, что эта рыба ядовита. А рыба моуо от нее ничем по вкусу не отличается, зато никакого беспокойства. Жены с момента заключения брачного союза и до того, как станут бабушками — как рыбы в родном пруду, никуда не денутся. Однако от невоздержанности в брачной жизни сила уходит, как вода из пруда. Ее уж ничем не восстановишь, потеряна навсегда. Здесь нужна умеренность. Твой долгий век — в твоих руках. Так наставлял молодых твердый душой старец.

В былое время в Осака на улице, что идет от моста Имабаси, жил состоятельный человек, известный скряга. Весь свой век он прожил одиноким, по скупости был весьма воздержанным в еде. И вот он скончался в расцвете лет, не познав никакой радости в этом бренном мире, а оставшиеся после него деньги передали монастырю. Хоть сорок восемь ночей поминали монахи его душу, но какая ему от этого польза! Когда-то он потихоньку от всех запрятал часть денег в кладовой. Они тоже попали в руки чужих людей, пригодились кому-то для оплаты комнаты в гостинице Кукэн, где проводят время с куртизанками, или за место в театре Дотомбори.

Все смеялись: чем больше стирается пробирный знак на монете, тем больше тертых людей на свете. Был как раз год под календарным знаком дракона, когда этому скряге исполнилось пятьдесят семь лет, и в этот год в день дракона в час дракона он умер. Нашлись сведущие люди, которые подивились этому, проверили по книге гадания Сандзэсо Мэйкан, и вышло, что в предыдущем рождении он был золотым котом, которого камакурский сёгун Ёритомо подарил священнику Сайгё. Законом колеса судьбы кот получил рождение в человеческом мире, но хоть тело его — золото, сам он тратить его не мог, и золото перешло в собственность детей человеческих. Так и должно было быть. Ведь этого золотого кота Сайгё подержал у себя совсем немного и отдал деревенским детям.[69] «Хочу кошку» — записано в древней повести, которую скряга, верно, и в глаза не видел, но это желание все усиливалось, и у человека нынешнего поколения превратилось в жадность.

Если смекалке не поможет счастье, богатство добыть трудно. Самые мудрые люди бывают нищими, и, наоборот, глупцы богатыми и почитаемыми; это разделение на имущих и неимущих не зависит даже от воли трехликого Дайкоку.[70] Иногда человек следует всем наставлениям Тамонтэна из Курама,[71] работает так же упорно, как тысяченожка ногами, а все же богатства не наживает, и ничего тут не поделаешь. Таких и небо жалеет, таким и люди сочувствуют. Но бывают и другие, что к собственному делу относятся небрежно, строят великолепные дома, с утра до вечера развлекаются роскошными банкетами и изысканной едой, заказывают разные платья и кинжалы, водят знакомства не по их состоянию, безумствуют с куртизанками, развлекаются с юношами, треплются, как шелковая нить без узелка на конце. У таких и состояние, что иголки: насыпь кучу в кладовой, все равно рассыплется. Чтобы пускать пыль в глаза, берут чужое взаймы, а чем возвращать — сообразить не могут. Бывает, что и нарочно занимают без отдачи, такой человек хуже вора, что днем тянет руку к чужому. Заранее предвидит, что в конце концов разорится, начинает готовиться к этому лет за пять—семь, селит младшего брата в отдельный дом, чтобы хоть он избежал банкротства, если сам из столицы, приискивает под вымышленным именем усадьбу в Фусими, если из Осака — покупает своим деревенским родичам землю. Прежде всего заботится о том, куда сам пристроится. В доме уж ни скорлупки не оставит и валяется с утра до вечера, подложив под голову старую счетную книгу. Отвратительно! А если именитые горожане принимаются за посредничество, стараются выхлопотать ему рассрочку, восстановить дело, так, наоборот, себе же наживают неприятности. С виду все вплоть до золы из очага отдал кредиторам, из дома выехал, а глядишь, на праздник в третий месяц спокойно распивает персиковое сакэ.

Однажды случилось с одним человеком — банкротство его было на одиннадцать кан, а наличного имущества на два кан пятьсот моммэ, кредиторов же — восемьдесят шесть человек. Они ежедневно сходились подводить счеты, да только все были на равных, ни один не стал за главного. Оттого в расходной книге появились записи: лапша, гречневая лапша, сакэ и закуска; пристрастились и к сладостям, так более полугода били баклуши, а что получили, все на это и ушло. Когда подвели итог, оказалось, что каждому пришлось еще от себя выложить по четыре фун шесть рин, да смех в том, что им еще предстояло обойти весь город с изъявлениями благодарности.

В старое время в Оцу был человек, задолжавший разным лицам тысячу кан, и все говорили, что это самый большой долг в мире. А сейчас в Киото, в Осака люди разоряются и остаются должны две с половиной, три тысячи кан. Конечно, в далеких провинциях или маленьких городах такого не случается. Но Осака — первейшая гавань страны, и здесь найдется купец, который такую сумму в долг запросит, и заимодавец, который ее ссудить может. А простому человеку и ста кан взаймы не дадут, хоть и на самое стоящее дело.

Когда-то на острове Энокодзима в Осака жил человек, имевший небольшой достаток, по фамилии Идзуя. И вот он потерпел настоящий крах. Склонивши голову, как и подобает честному человеку, он просил прощения у кредиторов, роздал им имущество и тем покрыл шесть с половиной частей долгов, а про оставшиеся три с половиной части прямо сказал, что постарается вернуть со временем, если ему посчастливится. Уехав из Осака, отправился на свою родину в Осима провинции Идзу, обратился к родным за поддержкой, сам трудился днем и ночью с одной мыслью: как бы скорее восстановить имущество, в конце концов нажил немало и вернулся в Осака, чтобы уплатить все долги, что числились за ним после банкротства. А уж с тех пор прошло семнадцать лет, некоторые из кредиторов уехали неизвестно куда. Их деньги он пожертвовал в храм Дайдзингу в Исэ. Некоторые умерли и не оставили наследников, тогда на средства, что причитались им, он поставил каменный обелиск в Коясан и назвал его «памятник долгам», так почтил своих кредиторов. Подобных людей и в старые времена не бывало.

Поднос для бога в знак преклонения

[72] Известный в Киото красильщик Кикэя Повесть о сне про соломенную куклу

Рассказывают, что большая картина с изображением коня[73] появилась в храме Ракуё Сэйсуйдзи вот как: некогда один мануфактурщик молился о ста кан серебра; его молитва была услышана, он повесил эту картину, подписав свое имя. Нынче его заведение процвело, и в Муромати, когда сравнивают его с другими дельцами, нередко приговаривают: «И ведь за одно поколение такой достаток нажит. Да, деньги из денег добывают». Мир наш — мир жадности, и все обращаются с мольбами к молодому Эбису, Дайкоку, Бисямону,[74] хватаются за веревку гонга,[75] выпрашивают денег, но в наше время нелегко жить на свете, и просьба эта трудно выполнима. Здесь жил со своей женой мелкий красильщик по имени Кикэя, не раз ему приходилось ломать голову — как свести концы с концами, и хоть трудился он, не теряя попусту ни минутки, все ж каждый год моти у них готовили с опозданием, на рыбном крюке не бывало рыбы бури, в печали ждал он прихода весны. Он и корабль сокровищ клал под изголовье, под Новый год уйму бобов рассыпал, чтоб приманить счастье в дом, а удачи все не было.[76] Вот от бедности и голова иначе заработала: «У всех людей на свете в обычае почитать богов и будд богатства, а я буду поклоняться богу бедности, которого все ненавидят». Он сделал из соломы смешную куклу, одел ее в коричневое кимоно без подкладки, на голову сделал капюшон из бумаги, в руки дал рваный веер, посадил эту безобразную фигурку в сосновые ветки, что служили украшением в его доме, и с первого дня года до дня семи трав за ней ухаживал и совершал подношения от всего сердца. И вот этот бог так был доволен, что однажды ночью бесшумно поднялся, стал у него в изголовье и рассказал: «В этом месяце я обхожу бедные дома. Сам прячусь, зарываюсь в кучи долгов в тех домах, где царит горе, а когда браню детей за шалости, они потихоньку в ответ: «Ух, этот противный бог нищеты!» Но в богатых домах в ушах стоит непрестанный звон от взвешивания тёкинов, это раздражает меня. С утра до ночи пичкают намасу из дикой утки, сугияки и прочей изысканной едой — только в животе тяжесть и чувствуешь себя дурно. Я ведь бог, что является в дом вместе с супругой, — женитьба часто приносит разорение, — потому захожу всегда в спальню хозяина, но не люблю, когда там много циновок или подвешенных на крюке одеял да подушек, набитых пухом, — от них телу щекотно; в носу стоит запах от пропитанного духами ночного кимоно из белого шелка; при выезде на праздник цветов или в театр меня укачивает в роскошном паланкине с отороченным бархатом окном, терпеть этого не могу. Когда ночью огонь свечки отражается в позолоте ширм и стен — мне становится тошно. А люблю я, напротив, полутьму в бедном доме, где светит один ночник в бумажном фонарике, что лет десять не оклеивали заново. Иногда среди ночи масло выгорит до капли, вместо него подольют масло, которым жена волосы смазывает, — вот это мне по нраву. Так я жил много лет, и все желали избавиться от меня, оттого я только пуще разъярялся и насылал нищету еще более горькую. И вот нынешней весной вы от всего сердца почтили бога нищеты, впервые за все века я вкушал подношения, сидя перед подносиком. Такую доброту мне не забыть. Те гроши нищеты, что в вашем доме переходили из поколения в поколение, я передам гордому богатому наследнику, а вам помогу быстро разбогатеть. Слушайте меня. Способов прожить на свете столько же, сколько красок, ива зеленая, а цветы алые».[77] Два, три раза, четыре, пять раз повторялось видение, и когда Кикэя проснулся, оказалось, что он помнит свой сон до мелочей. Исполненный благодарности, он стал размышлять: «Раз я красильщик, «алый» должен означать не что иное, как алую краску «моми». Однако эту краску изготовляет красильщик по имени Кобэния и поставляет всем, кому она требуется. Да к тому же недавно выдумали еще краску из сахара, здесь в столице всяк со смекалкой, нечего и думать нажиться на всем известном товаре». С утра дотемна он пытался измыслить какую-нибудь хитрость и наконец изобрел нечто совсем новое: придумал сперва красить ткань краской из дерева сухоги, а затем пропаривать в уксусе, и получался цвет точно такой же, как от настоящей краски «моми». Никому не раскрывая секрета, он принялся красить материи по такому способу, потом на собственных плечах относил в Эдо, продавал мануфактурщикам, а на обратном пути закупал шелк и хлопковую бумагу в провинции Митиноку. Туда-сюда сновал, как пила. Не прошло и десяти лет, как он нажил больше тысячи кан. Тогда он нанял множество приказчиков, передал им все дела, а сам стал жить в свое удовольствие, наверстывал упущенное в горькие молодые годы. Вот каким надо быть. Иные имеют и десять тысяч кан, а утомляют тело, напрягают мозги и так живут до старости, не зная, что жизнь — это сон. От эдакого толку не будет.