Ференц Лист - Мария Залесская

Как видим, сюжет вполне отвечал духу времени и жанру. Другое дело, что его слабые стороны могли бы быть с лихвой компенсированы выдающейся музыкой. Но вслед за либретто музыка юного Листа не менее единодушно была признана «слабой, крайне поверхностной и в целом беспомощной». Подобная критика оставляет двойственное впечатление. Во-первых, если музыка «Дона Санчо» настолько слаба, куда смотрели члены жюри Парижской оперы, не только принявшие произведение к постановке, но и рукоплескавшие ему? Во-вторых, насколько объективно можно оценивать сочинение двенадцатилетнего мальчика, делающего первые шаги в творчестве? Перед юным музыкантом поставили изначально невыполнимую задачу, а потом подвергли его критике за то, что он якобы выполнил эту задачу не на должном уровне.

Пожалуй, наиболее объективную оценку творение Листа получило в статье «Газетт де Франс» (Gazette de France): «Те, кто ждали от ребенка безупречного произведения, действительно не могут быть довольны. Ибо в партитуре юного Листа встречаются очень слабые части, причем в тех местах, где автор, у которого еще даже не пробивается пушок на подбородке, вынужден выражать чувства, ему незнакомые: скорбь, ревность, ненависть, темные и роковые страсти. Но людей более разумных (то есть тех, кто не требует невозможного) исключительные возможности нашего маленького — но становящегося всё более взрослым — Моцарта вполне удовлетворили; музыкальное выражение чувств более мягких и нежных он решил очень удачно и умело. Чего еще можно требовать сверх этого?»[109]

Конечно, во время работы над оперой Листу оказывал существенную помощь Фердинандо Паэр. Говорили даже, что «Дон Санчо» «больше опера Паэра, чем Листа». Однако это утверждение верно лишь в отношении технических деталей.

В целом неуспех «Дона Санчо» может быть объяснен лишь одним: Лист был еще не готов к сочинению столь масштабного произведения — ни по возрасту, ни по профессиональному уровню. Главное, что он оказался достаточно взрослым, чтобы это понять. То, что мальчик вообще сумел дописать оперу до конца, — уже настоящая победа. То, что опера оказалась достойна быть поставленной на театральной сцене, — победа вдвойне. Поэтому-то последующее забвение «Дона Санчо» и не сломило Листа, а укрепило его в желании совершенствовать мастерство.

А ведь опасность не состояться в творчестве была для Листа вполне реальной. Более слабую натуру могли бы легко сломить, с одной стороны, восхваление сверх всякой меры, с другой — постоянный стресс от боязни не соответствовать этим восхвалениям. Это прекрасно понимал Черни, когда писал Адаму Листу в 1825 году: «Какое бы право мы ни имели снисходительно рассматривать юность Франци, всё же лучше и здесь действовать с наибольшей осторожностью. Я хотел бы просмотреть его нынешние работы и сделать по ним свои замечания. Чем крупнее талант, тем важнее его направленность… Я нахожу правильным, что Вы до сих пор ничего не опубликовали из сочинений Франци. Публика и с этой стороны должна узнать его не как ученика, а как настоящего художника и, насколько возможно, как мастера. Задержка на несколько лет значительно более полезна и похвальна, чем преждевременное выступление»[110].

Мудрый Черни вряд ли допустил бы, чтобы его ученик подвергал себя таким потрясениям, как преждевременное обращение к жанру, к которому он объективно еще не был подготовлен. Но, к сожалению, учитель был уже далеко…

Несмотря на все перипетии, «Дон Санчо» оказал очень большое влияние на дальнейшее развитие таланта Листа. Всю последующую жизнь, словно желая реабилитироваться, он страстно мечтал написать и поставить в театре еще хотя бы одну оперу. В 1842 году им был задуман «Корсар», в 1845-м — «Божественная комедия», в 1846-м — «Фауст»; в 1847-м — «Ричард Львиное Сердце», в 1848-м — «Спартак». В 1856–1858 годах композитор вынашивал замысел оперы «Янош» на сюжет из венгерской истории, а в 1858–1859 годах, обратившись к истории своей «второй родины» Франции, хотел написать оперу «Жанна д’Арк». Но все эти замыслы не получили дальнейшего развития. Ближе всего к цели Лист подошел в 1846–1851 годах, когда начал серьезно разрабатывать байроновский сюжет «Сарданапала», но и тогда не продвинулся дальше черновых набросков. Лист всю жизнь чувствовал себя неудовлетворенным, словно упорно пытался доказать самому себе, что способен и в оперном жанре сказать новое слово, но так и не сказал. Не здесь ли кроется первопричина такой самоотверженной, бескорыстной помощи Рихарду Вагнеру, сказавшему это слово за него? Как бы то ни было, «Дон Санчо» остался единственной завершенной оперой Листа.

И всё же нельзя однозначно объявлять «Дона Санчо» лишь неудачной юношеской пробой пера, хотя доказать обратное в течение многих лет было практически невозможно. С одной стороны, долгое время партитура оперы считалась утраченной. Сам Лист был убежден, что она сгорела во время пожара в Парижской опере в 1873 году. Лишь в 1912-м были впервые опубликованы отрывки из партитуры «Дона Санчо»[111], обнаруженной девятью годами ранее в библиотеке Парижской оперы. С другой стороны, поскольку «Дон Санчо» после первых трех представлений 1825 года никогда и нигде не ставился, ни прочесть партитуру, ни послушать исполнение оперы у нескольких поколений исследователей просто не было возможности — приходилось доверять чужим мнениям, которые огульно объявляли музыку оперы беспомощной, детской, не заслуживающей внимания и справедливо преданной забвению. Однако ныне можно сказать, что это утверждение опровергнуто. 20 октября 1977 года в лондонском Университетском театре (Collegiate Theater, с 1982 года — Bloomsbury Theater) прошло первое современное представление «Дона Санчо», а начиная с 1997-го опера Листа регулярно дается в театрах Будапешта. Объяснить это лишь сугубо историческим интересом нельзя. Конечно, можно отметить отдельные недостатки музыки, главным из которых является ее неровность: удачные мелодические решения и гармонические обороты перемежаются явно дилетантскими. Но откровенно слабое произведение вряд ли имело бы долгую сценическую жизнь после более чем 150-летнего забвения. Пожалуй, гений Листа всё же победил.

Пережив неудачу с оперой, в начале 1826 года Ференц с отцом отправился во второе турне по Франции, во время которого, словно в компенсацию за все треволнения, связанные с «Доном Санчо», 25 января юному музыканту была пожалована золотая медаль Филармонического общества города Бордо — знак явного признания.

В Марселе, где была запланирована более продолжительная остановка, Лист познакомился с милой девушкой Лидией Гарелла. Она сносно играла на фортепьяно и часто музицировала с Ференцем в четыре руки. Вряд ли симпатию к Лидии можно считать первым юношеским увлечением Листа. Скорее, это было просто приятное знакомство, скрашивавшее пребывание в чужом городе. Однако именно в Марселе было написано, пожалуй, важнейшее из его ранних сочинений — «Этюд для фортепьяно в форме сорока восьми упражнений во всех мажорных и минорных тональностях, посвященный мадемуазель Лидии Гарелла и сочиненный юным Листом» (Étude pour le Piano-Forte en quarante-huit Exercise. Dans tous les Tons Majeurs et Mineurs composés et dédiés à Mademoiselle Lidie Garella par le jeune Liszt).

Возможно, на создание этого произведения Листа вдохновил «Хорошо темперированный клавир» Баха. Правда, из задуманных сорока восьми упражнений Ференцем были написаны лишь двенадцать; но они, безусловно, явились предшественниками двух знаменитых циклов композитора: «24 больших этюда для фортепьяно» (сочинено двенадцать), написанных в 1837–1838 годах, и «Этюдов трансцендентного исполнения», сочиненных в 1851-м. Связь между всеми этими произведениями прямая: сначала дюжина юношеских упражнений была переработана в столько же больших этюдов, а затем последние послужили основой опять-таки для двенадцати этюдов зрелого творческого периода. Кстати, оба цикла — и 1838-го, и 1851 годов — посвящены Карлу Черни «в знак благодарности, уважения и дружбы». Таким образом, «Этюд для фортепьяно в форме сорока восьми упражнений» стал значительной вехой в эволюции и исполнительского, и композиторского мастерства Листа.

Вернувшись в Париж, Ференц начал особо интенсивно заниматься контрапунктом с Антонином Рейхой, который буквально через несколько месяцев объявил, что мальчик закончил учение и обладает всеми необходимыми композитору знаниями.

Но даже если бы признание Рейхи не последовало, на дальнейшее обучение времени у Листа уже не оставалось. В течение зимы 1826/27 года его ждал очередной концертный тур, на этот раз по Швейцарии: Дижон, Женева, Берн, Люцерн и Базель. А на май — июнь уже была запланирована третья поездка в Англию…

Именно в это время молодой Лист пережил первый серьезный душевный кризис. Ему шел шестнадцатый год; он стоял на пороге нового жизненного этапа и подсознательно страшился этого. Крайне утомленный бесконечными переездами с места на место и годами напряженной работы, принимаемый при королевских дворах и в роскошных салонах и одновременно с самого детства обязанный без отдыха концертировать, чтобы содержать семью, оторванный от любимой матери и полный юношеских противоречий, Ференц вдруг решил порвать с такой жизнью и вступить в монашеский орден. Вместо многочасовых упражнений он самозабвенно читал «Новый Завет», глубоко проникаясь христианскими идеями. Его настольной книгой стал трактат Фомы Кемпийского (1379–1471) «О подражании Христу», написанный не позднее 1427 года.