Повелитель снов - Петр Катериничев

– Морис!

Пока они лобызались, я расплатился с водителем и скромно топтался позади. Наконец, атлет удостоил меня взглядом, приветственно кивнул, изогнув чувственные губы в полуулыбке, но сам взгляд был таков, словно я – так, недоразумение человеческое, осколок, обмылок двадцатилетней кухонно-коммунальной склочки где-нибудь в тараканьей хрущобе Похмельевска-на-Усяве, а вовсе не гигант мысли! Коего, кстати, девушка Аня долгохонько и по-взрослому уговаривала совершить с ней вояж в здешние палестины… «Одна-а-ако…»

Аня что-то пошептала герою на ухо; Морис подошел, поклонился кивком, развел губы в гримаске… Наши глаза встретились, и я осознал, что ошибся: никакого мачо не было и в помине: передо мной был зверь – гибкий, ловкий, стремительный, а в глазах его словно плескалась стылая полынья: этот парень умел убивать и убивал; жестко, в рукопашке, скоро и безэмоционально. Подобный взгляд я видывал у одного лишь человека – но было это в давешней, прошлой жизни… Звали его Аскер.

А Морис тем временем как-то отклассифицировал и меня, имярек, и причислил, надо полагать, к определенному типу если и не вполне беспозвоночных, то каких-нибудь хитиново-хордовых… Заговорил тихо и внятно, губы продолжали изображать улыбку, глаза… Да что говорить, нехорошие были глаза.

– Слушай сюда, ищейка. Тебе Анета что-то поручила – ищи хорошо. Отрабатывай. Найдешь – получишь кость. Не найдешь – я их тебе переломаю. И запомни: эта девочка…

Я ударил коротко и резко. В голову. Даже если голова сработана из единого куска бетона с арматурой внутри, такой удар не «держал» никто. Морис исключением не стал. Рухнул подкошенно и бесчувственно на кромку.

Не знаю, что на меня нашло. Наверное, полугодовое уединение тому виной. И мысли о вечном. Пора было возвращаться в мир. И снова доказывать, что я в нем чего-то стою.

Глава 23

Удар мой был столь скор и резок, что его, сдается, никто попросту не заметил. А вот реакция Ани меня озадачила: в ее взгляде было… искреннее удивление.

– Что с ним? Обморок? – спросила она.

– Похоже на то, – пожал я плечами. – Наверное, я его чуть-чуть… огорчил.

– Что значит… Ты его… ударил?

– Слегка. Извини.

Удивление Ани стало безмерным и безграничным.

– Ты… ударил Мориса… и он… упал?!

– Как видишь.

– Но этого не может быть!

Аня присела, приподняла голову парня. Полузакрытые веки приоткрывали зрачки, в которых не читалось ничего, кроме глубокого беспамятства. Оно и понятно. После такого удара он «вернется» минут через тридцать. И то – не вполне. На «вполне», может статься, потребуется часа два. Или чуть больше.

– Этого просто не может быть! Мориса никто никогда не сбивал с ног! Это даже представить себе…

– Все в этой жизни когда-то происходит впервые. Кто он?

– Мой одноклассник.

– По Австралии?

– Издеваешься? Из детдома! Почему он лежит? – вдруг спросила девушка обеспокоенным тоном.

«А что, он должен еще сидеть? И – долго?» – чуть было не спросил я, но, уловив нешуточную тревогу в Анином голосе, ответил, слегка покривив душой, но честно:

– Нокаут. Минут через десять придет в себя.

– И только?

– И только.

– Что вообще произошло?!

– Да как водится: его неуместная шутка, моя – неадекватная реакция. И всех делов.

Аня покачала головой, и выражение лица у нее было вполне красноречивым и читалось хоть на русском, хоть на австралийском диалекте английского одинаково: «Мужики есть мужики!»

А что может связывать юную австралийскую красавицу с таким типом? Кроме неоплатонических утех, разумеется? И общего школьно-сиротского прошлого? И – почему она бросилась ему на шею, а он встречал со сквериком белых роз в разлапистых дланях? Романтика босоногого детства? «Белые розы, белые розы, беззащитны шипы…» Но ведь она прибыла в Бактрию уже дней десять как. А встретились они только теперь. Впервые. В отлучке был? В командировке? В отсидке? Кто он, вообще, такой?

Словно в ответ на мои вопросы из подъехавшего запоздавшего «бумера» вывалился детка: коротенький, кругленький, широколицый, рыжий… Тельце – огурчиком, бровки – домиком, зубки – через раз… Вот только в руке – могучий «стечкин», и держал он его так, что…

– Отойди в сторону, Анета, – произнес рыжий спокойно и вяло.

– Гоша, ты что, спятил? – отреагировала Аня властно и абсолютно бесстрашно.

«Безумству храбрых поем мы песни… Безумство храбрых – вот мудрость жизни…» Это не про меня. Ха! Какое там «спятил»! Рука у парня не рыскает, тверда, лучше бы отойти, пока учтиво просит!

– Гоша, я т е б е говорю! – Тон Ани стал ледяным.

Похоже, это тоже ее однокашник. Из того же дурдома. Соседняя палата. Для буйно-огнестрельных. «Страшные лесные разбойники» во главе со своей Атаманшей! Мультик какой-то… компьютерный! А вообще – состояние было препаршивым. Мультик-то он мультик, но ствол у парня – серьезный. Почему-то вспомнилось поганое словечко донны Агнессы, вернее, фрейлейн Альбины: «выбраковка»… Что я здесь делаю?!

Но мысли эти проскочили в голове расшуганными апрельскими котами; ко мне вернулась способность размышлять здраво, и подумалось: если сразу не выстрелил, значит… А ни черта это не значит! Аня перекрывала «сектор обстрела», вернее, просто стояла между мною и рыжим дейвом! И стоит ей сделать шаг в сторону… Да и всякое может стемяшиться в оранжевой Гошиной башке, и решит детинушка, что и стрелок он ворошиловский, и ковбой алабамский, и джидай галактический…

Аня стремительно сделала несколько шагов вперед, взяла пистолет за ствол и уперла себе в подреберье:

– Ну что ты, Гоша, застыл?

Лицо маленького Гоши вдруг странно сморщилось, плечи затряслись, по щекам побежали слезы… Он уткнулся Ане в рукав и захлюпал, вздрагивая всем существом… А девушка наклонилась к нему и нашептывала что-то увещевательное…

Вот елки с палками! Палата номер шесть! Полет шмеля над гнездом кукушки!

Аня вернулась, так и оставив пистолет у Гоши. Сказала:

– Он просто все неправильно понял и перенервничал. Думал, Морис убит, вот и… Теперь все в порядке. Я ему велела, чтоб извинился.

И точно: коротышка подсеменил ко мне, запрятав массивную «дуру» под пиджак, и, опустив глаза долу, только что ножкой не пришаркивая, выговорил неожиданно густым баском:

– Вы меня простите… Не понял сгоряча… Не сочтите за оскорбление… – и отошел в сторонку. Чтобы не маячить, так сказать. Потом взглянул на Аню, получил одобрительный кивок и, подхватив бесчувственного Мориса под мышки, отволок к автомобилю, затащил в салон, хлопнул дверцей и – был таков.

Точно. Атаманша. Предводитель шайки психопатов. Один работает под мачо, другой под коротышку, третий – музыкой народец завлекает, а в футляре скрипичном у него – пулемет. Складной, но крупнокалиберный. Чистый Голливуд! Вот только… взгляд Мориса. И «пушка» под пиджаком у Гоши. И «феррари». Стоимостью в груду настоящих американских денег: если сотенными купюрами, килограмма на полтора. А то и на все два. Как-то эти бойцы-вредители такие денежки заработали? Хотя – что это я: кони работают, «реальные пацаны» – «выдуривают», «наваривают», «нахлобучивают лохов» и «выставляют барыг». Потому как от работы – кони дохнут.

– Я позвоню Морису позже и все объясню, – заявила Аня.

– Что – все?

– Морис вел себя вызывающе, вызвал твой гнев… Так я полагаю. Но…

– Но?

– Удивительно другое. Он гибок, как лоза, прыгуч, как пантера, силен, как лев…

– «И нюх, как у соба-а-аки, и глаз – как у орла», – перебил я девушку, может быть, резче, чем хотелось бы. – Зачем при таких бойцах ты вообще в Москву заявилась и сиротой казанской прикинулась?

На глазах девушки показались слезы.

– А я и есть сирота. Как и они все.

– Извини.

– Просто я хотела тебе объяснить…

– Слушаю.

– Морис был лучшим из нас… по физической подготовке. Он всех защищал. Реакция у него такая, что… Я честно не понимаю, как тебе удалось… его свалить. Да еще с одного удара.

Действительно, как? Он моложе, исключительно подготовлен физически, и взгляд его таков, что… Ведь проигрывают часто до начала схватки, когда становится ясно, кто из двоих готов идти до конца. А он – точно готов. Выходит… Последнее время Морис существовал в таком окружении, что априори признавало его полное превосходство, и это во-первых. А во-вторых, он неверно оценил меня, вернее, привычно… Или – изначально поделил людей на… таких, как он, и на остальных? И отнес меня к остальным?

«Кто на что учился…» – пришла мне на ум очередная тривиальность, и я чуть было не произнес ее вслух. Но Аня и не ждала ответа. Она была озадачена. Чем? Или… Или в каждом из н и х все же явственен определенный дар, и все они об этом знают и… скрывают от посторонних? Вернее, от… чужих?

А с этим юношей… Когда хищник встречается взглядом с себе подобным, он или убегает, или бросается. Ну что ж… Невзирая на более чем полугодовые умствования, в глубине существа остался я… человеком. И ничто человеческое мне оказалось не чуждым.