Среди падающих стен - Товия Божиковский

Поведение бойцов, их самообладание среди всеобщей паники успокаивало и поддерживало других евреев в минуты отчаяния. Более того: в простых людях рождалось чувство близости с нами, хотя мы не всегда могли оказать им действенную помощь.

Большинство людей в бункерах не было способно на активные действия, не могло освободиться от страха за себя, и потому смотрело на нас с уважением, дивясь нашей постоянной готовности к бою и нашей сплоченности. Люди относились к нам доброжелательно и тогда, когда наше присутствие в бункере ставило их под удар. Так, например, обитатели бункера старались как можно меньше выходить по вечерам, не без оснований полагая, что лишнее движение может навести немцев на след бункера. Но бойцы входили и выходили на задания в любое время, и остальные относились к этому, как к должному. Но и мы, в свою очередь, понимали нужды наших собратьев.

В бункере на Мила, 18, находилось также командование нашей боевой организации. Бункер стал центром движения сопротивления: отсюда тянулись нити ко всем боевым позициям гетто, сюда приходили связные с отчетами, отсюда они уходили, унося приказания и инструкции.

Каждую ночь с наступлением темноты начиналась другая жизнь в бункере. Вот встречаются командиры подразделений; передается план действий на эту ночь, составленный командованием. Вот короткое деловое совещание бойцов подразделений: командир распределяет обязанности, отдает приказы. Начинается подготовка к выходу на задание. Кто чистит винтовку, кто готовит боеприпасы, кто запасается необходимым снаряжением на "черный час", кто проверяет оружие. И вот уже стоят ребята, вооруженные, подпоясанные ремнями, готовые отправиться на задание.

А задания у каждой группы разные. Одни являются связными между командованием и бойцами на позициях. Другие должны разведать проходы по канализационным трубам и найти выход на арийскую сторону, подготовить проход для бойцов. Специальные группы бродили по бункерам в поисках продуктов. Несколько групп имели задание завязать стычки с немецкими патрулями.

Задания групп были различными, но все должны были быть готовы вступить в случае надобности в бой с врагом: любое задание - поиски ли пищи, исследование каналов и т.д. - было чревато опасностью столкновения с врагом, и в любом таком бою мы стояли стойко, теряя людей, но и нанося потери врагу.

Мы жили напряженной жизнью. Одно событие сменяло другое. Каждый день приносил такие потрясения и разочарования, которые человеческие чувства уже не в силах были воспринимать. Иногда, говоря о происшествиях дня, мы не могли установить, когда это было: случалось, что это произошло несколько часов назад, а нам казалось, что с тех пор прошла уже целая вечность.

И хотя жизнь человеческая не стоила ничего, мы хорошо помнили каждого товарища; мы беспокоились за каждую группу, выходившую на задание. Большую роль играл здесь личный состав группы, отношения между ее членами и строение всей организации. Да и деятельность Мордехая Анилевича во многом определила характер нашей повседневной жизни в бункере. Он немало сделал для создания добрых отношений между отдельными товарищами и между группами, принадлежащими к различным идейным течениям. Он был душой боевой организации, и в его руках сосредоточились все нити деятельности подразделений бункера.

В этом тесном, забитом людьми подвале, где надо было локтями пробивать себе дорогу, Мордехай постоянно двигался от одной кучки людей к другой. Он был вездесущ. Он сам говорил с каждым, сам получал сообщения от различных групп. Он советовался с каждым, прислушиваясь к рассказам о столкновениях и к предложениям о тактике борьбы. Он был признанным авторитетом, и само его присутствие воодушевляло нас.

НОЧЬ НА ФРАНЦИСКАНСКОЙ, 30

Был вечер, когда я с группой бойцов должны были добраться до дома 30 на Францисканской улице к отделению, отступивших из мастерской щеточников на улице Свентоерской, 32. Наш путь пролегал через узкую улицу Мила, охваченную огнем. С обеих сторон рвались навстречу друг другу языки пламени, достигая середины мостовой. Пробегая по мостовой, мы на минуту разрывали их, но иногда языки пламени соединялись над нашими головами, и мы оказывались под крышей из огня и дыма. Вдоль всей улицы насколько хватал глаз - огонь, пламя, пламя, пламя.

Когда мы приблизились к площади Муранов, немцы обнаружили нас. Пламя освещало нас, как прожектором, а немцев скрывала темнота. Они не стали в нас стрелять, как делали это обычно, а приказали остановиться. Мы бросились врассыпную, скрылись в полусгоревшем доме и разбились на маленькие группы.

Голоса немцев приближались. Вот немцы уже среди развалин, они строчат наугад. Мы притаились, готовые в любую минуту открыть огонь, если немцы нас обнаружат. С полчаса немцы оглушали нас выстрелами, криками, бранью. Они знали, что мы находимся где-то здесь, но боялись углубиться в развалины.

Положение наше было тяжелым: дым душил нас, языки пламени расползались по флигелю, падали обломки с верхних этажей. Мы стояли среди развалин, затаив дыхание, прижавшись к оголенным стенам.

Но вот стихла стрельба. Немцы удаляются. Однако никто из нас не тронулся с места. Кто погиб, кто жив? - думал каждый про себя, считая, что только он остался в живых, а остальные погибли. По одному стали выходить из укрытия и собираться.

Когда мы с Мирой Фухрер вышли из укрытия, нас уже поджидали Мордехай Гробас (Мэрдэк) и Павел, потом подошли другие. Не было только Ривки Пасманик. Мы долго искали ее, и нашли живой и невредимой.

Нас было семеро. Мы решили, что несколько человек вернутся на Мила, 18, а остальные продолжат путь на Францисканскую, 30, обогнув площадь Муранов.

И вот мы в длинных подвалах на Францисканской, 30, под громадным домом с просторным квадратным двором.

Подвалы эти служили складами продовольствия отдела снабжения юденрата, и раньше в них было полно сахару, круп, муки, картофеля. Теперь они были забиты мужчинами, женщинами, детьми. Только входы были теперь так хорошо замаскированы, что даже я, прежде здесь частый гость, нашел их с трудом.

Бункеры на Францисканской, 30 - это важный этап в истории страданий еврейской Варшавы. Здесь собрались, главным образом, служащие отдела со своими семьями и близкими - 500-600 человек.

У входа я увидел несколько евреев, копавших могилу в темноте. Покойника, в его одежде, поспешно опустили в землю, и немногие провожавшие его в последний путь разошлись - без слез, без кадиша, как будто ничего не произошло. Невольно вспомнилось мне прошлое: печаль еврейских похорон, плач родных, выражение уважения к покойнику, последние почести, которые отдавали ему.