Другое Место. Рассказы - Джон Пристли

Он сказал себе, что должен молчать, что бы он не увидел или услышал, что бы ему ни померещилось или послышалось. На обеде все было в полном порядке. Эти внезапные кошмары — плод его собственного воображения. И он снова вспомнил: «Сегодня сами смотрите, куда вы идете». Нельзя сказать, чтобы в этом был какой-то смысл: если ему внезапно показалось, что лакеи похожи на злодеев-лунатиков, или представилось, что вся семья Паризи ненавидит его, — это не значило, что нужно смотреть, куда он идет. Произошло, собственно говоря, до крайности незначительное событие, которое почему-то взволновало его. Следовательно, надо это учесть, взять себя в руки и поступать так, словно все нормально, как оно в действительности и есть за пределами капризов его сознания.

— Простите! Что вы говорили? — спросил он Роулендса. Он сидел между лордом Купингом, который разговаривал с Брексли, членом кабинета, и сэром Джоффри Роулендсом, который должен был предложить тост за его здоровье.

— Я говорил, что мы должны потребовать более четкой координации между министерством снабжения и торговой палатой, — Роулендс произнес это с холодной медлительностью человека, который не любит повторять свои слова.

— Да-да… совершенно верно, — поспешно согласился с ним сэр Бернард. — Если вы помните, я затронул этот вопрос на последнем собрании Ассоциации. Я думаю сегодня снова упомянуть об этом в своей речи.

— Я тоже. Но я буду первым. Впрочем, не помешает, если и вы скажете об этом, Клиптер. Кстати, и пресса здесь, — Роулендс указал на стол прессы справа от них.

Но сэр Бернард даже не взглянул на репортеров. Он во все глаза смотрел на Роулендса, к которому повернулся, решив, что не уделяет ему достаточного внимания. Роулендс был дородный человек, краснолицый и могучий, как бык. Но по мере того, как сэр Бернард смотрел на него, эта глыба мяса все больше съеживалась и таяла, оставались лишь призрачные контуры, а внутри них плотная и живая тощая фигура, в которой от знакомого облика сэра Джоффри Роулендса были только глаза. На мгновение ему показалось, что эта тощая встревоженная фигура хватает за руку какую-то женщину — впрочем, не женщину, а тоже лишь ускользающую тень. Сэр Бернард призвал на помощь всю свою силу воли, которой он не без основания гордился, чтобы прогнать эти призраки и снова увидеть перед собой знакомую румяную тушу Роулендса. И ему это удалось.

— Вам нехорошо, Клиптер? — спросил Роулендс, нахмурившись.

— Нет, ничего, спасибо. Просто устал. Переработал, как обычно. И потом эти речи. Вам, Роулендс, конечно, чаще их приходится произносить, чем мне.

— Даже слишком часто. Вообще я занят по горло. То одно, то другое. Некогда сесть и подумать, — сказал Роулендс.

— Потому что ты боишься, Джоффри. — Это произнес женский голос, глубокий и мягкий. — Ты всегда боялся.

— Что? — вскричал сэр Бернард.

— Я говорю, что мне некогда сесть и подумать, — раздраженно повторил Роулендс. — Так же, как и вам, Клиптер. — И он отвернулся.

Тяжело дыша, сэр Бернард попытался сосредоточиться на обеде. Лунатики убрали глубокие тарелки и поставили на председательский стол цыплят с овощным гарниром. С минуту сэр Бернард ел и пил, как человек, только что подобранный после кораблекрушения. Но он обратил внимание, что ни еда, ни вино не имеют вкуса. Как будто он ел и пил во сне. Нехорошо, подумал он. Стоит ли, рискуя показаться невоспитанным, набрасываться на еду и вино, если не получаешь от этого удовольствия? Он повернулся к лорду Купингу, который все еще разговаривал с Брексли.

И снова он необыкновенно остро почувствовал то, что чувствовал Купинг, — изнеможение, усталость и скуку, сознание близости смерти. Только сейчас он чувствовал все это еще острее — и не столько удивлялся своим ощущениям, сколько страдал. И тут в голову ему пришло то, о чем он предпочитал не вспоминать: что все мы спешим к могиле, и никто из нас не может быть уверен ни в чем, кроме смерти, которой все кончается. И сэр Бернард этого конца — в отличие от Купинга — вовсе не жаждал. Он его страшился. Что пользы трудиться и создавать огромные предприятия, добиваться богатства и власти, если в любую минуту ты можешь погрузиться во тьму, быть засыпанным землей точно так же, как самый ничтожный из твоих клерков.

Стараясь отогнать эти неприятные мысли, он наклонился вперед, чтобы видеть и слышать Брексли, который оживленно разговаривал с лордом Купингом: Брексли, состоятельный человек лет пятидесяти, оставил промышленность ради политики, и теперь многие считали его одним из возможных претендентов на пост премьер-министра. Это человек разумный. Не слабый, не болезненный. Уж он-то не станет мечтать о смерти, как бедный старик Купинг. Многообещающий человек в расцвете сил и превосходно выглядит. Сэр Бернард наклонился вперед, насколько мог и насколько позволяло его достоинство, чтобы лучше видеть и слышать Брексли. Он чувствовал, что ему необходимо общество человека, у которого, как принято говорить, есть голова на плечах.

У Брексли и в самом деле была голова на плечах, но сэр Бернард с ужасом увидел, что это была очень странная голова: она напоминала голову большой говорящей куклы. Эта кукла имела сходство с Брексли, многообещающим человеком, возможным премьер-министром, но все же это было совсем не человеческое существо, а просто огромная живая кукла.

— Он не произвел в парламенте хорошего впечатления, — сказала кукла, качая головой и вращая глазами. — Но таким людям это вообще редко удается. Им не хватает человечности, вот в чем беда.

Пока сэр Бернард боролся с этим кошмаром и старался снова превратить куклу в Брексли, упорно глядя на нее и повторяя про себя, что это Брексли и никто иной, к нему подошел лакей-виночерпий, чтобы наполнить его бокал. Глаза лакея были открыты, и, тем не менее, казалось, что он крепко спит. Лицо его искажала невероятно злобная гримаса. Он что-то говорил, хотя губы его не двигались. Сэр Бернард прислушался.

— Вечер за вечером, вечер за вечером, — говорил лакей, — прислуживать этим самодовольным свиньям… подавать им вино, в котором они ничего не понимают… тратить понапрасну вино, вечера, свою жизнь…

— Вы соображаете, что говорите? — резко спросил сэр Бернард.

— Да подите вы к черту, — сказал лакей.

— Что? — закричал сэр Бернард. — Что такое?

— Простите, сэр, — произнес лакей совершенно другим тоном. — Вы что-то сказали?

Сэр Бернард почувствовал, что все сидевшие рядом с ним, а может быть, и все, находившиеся в зале с изумлением воззрились на него. Неужели он закричал так, что все слышали? К счастью, — по крайней мере, так ему в тот момент казалось, — фотограф, постоянно присутствовавший на таких вечерах, попросил всех смотреть в аппарат и сидеть спокойно. Аппарат был огромный, самый большой, какой сэру Бернарду приходилось видеть.

— Теперь не шевелитесь, пожалуйста, — сказал фотограф. — Кстати, это будет рентгеновский снимок, специально ради сэра Бернарда Клиптера.

Сэр Бернард с трудом удержался, чтобы не накричать на этого малого — взять и спросить его, что это еще за оскорбительные намеки. Он пришел к выводу, что не может больше полагаться на свои глаза и уши. У него было впечатление, будто он одновременно находится в обеденном зале и в каком-то кошмарном сне. И кошмар может взять верх.

— Смотрите на череп, смотрите все, — кричал фотограф. — Должен получиться замечательный рентгеновский снимок, и я уверен, что Королевский хирургический колледж захочет иметь один экземпляр. Сэр Бернард, пожалуйста, держите позвоночник как можно прямее.

Вспышка не походила на обычную вспышку магния. Она была гораздо сильнее — от ее лилового света стало больно глазам. Когда дым медленно рассеялся, весь зал выглядел иначе. Он стал больше, но потускнел. Черная с белым одежда присутствующих, их розовые и пунцовые лица, яркие тона цветов, вин и украшений — все словно поблекло или покрылось серой пленкой, а лампы, которые только что ярко сверкали, теперь едва светили, и даже самый воздух стал тяжелее и плотнее. Находиться в таком зале было не очень приятно. Это было место из страшного, дурного сна.

— Господин председатель, милорды, джентльмены, — закричал распорядитель, — прошу наполнить бокалы и соблюдать тишину: слово имеет председатель.

Знакомые слова, но голос, произнесший их, был высоким и тонким, как вой ветра. Краем левого глаза сэр Бернард увидел лицо над красным фраком распорядителя: на побелевших костях лишь кое-где виднелись клочья мяса.

Лорд Купинг предложил традиционный тост. Сэр Бернард слышал его, но голосок был таким тонюсеньким, что он с трудом разбирал слова — слабый крик ослабевшего, измученного путника, погибающего в глубине пустыни.

Сигара, которую сэр Бернард получил вместе с кофе и бренди, была отличная большая «Гавана», и он закурил ее с огромным удовольствием. Он считал, что сигара успокаивает и способствует восстановлению душевного равновесия. Но вскоре он обнаружил, что к его сигаре это не относится. У нее был вкус и запах чего-то горелого, а аромата не больше, чем от костра, на котором садовник сжигает сорную траву. Она с поразительной быстротой превращалась в пепел, маслянистый и серый, покрывавший все вокруг. Уверенный, что ему попалась испорченная сигара, сэр Бернард взял другую, но и эта вела себя точно так же — после нее не осталась ни вкуса, ни запаха, ничего, кроме золы, пепла, праха.