В любви и боли. Прелюдия - Евгения Владон

- Эллис, очнись! Одно дело, если бы ты поместила свое объявление в газету, хотя и там не бывает без проколов. Подумай сама, кто ты такая, чтобы распускать пальцы веером и предлагать в качестве оплаты снимки от фотолюбителя, помешанного на чёрно-белой фотографии?

- По-твоему, я зря проучилась все эти годы в этом колледже, именуемом высшим учебным заведением изобразительных искусств? Тебе не кажется, что звание «фотолюбитель» даже из твоих уст звучит как-то оскорбительно?

- Чтобы позировать и работать с начинающим фотографом надо тоже обладать определенными навыками. Профессиональная фотомодель просто пошлет тебя куда подальше. Кто станет тратить личное время только за возможность получить пару сомнительных снимков? Ты ведь не из тех законченных профессионалов, которые знают, какие ракурсы у определенных моделей удачны, а какие стоит избегать. Да ты вообще непонятно что такое, уж прости за прямолинейность. Я уже молчу о твоём внутреннем гении с его навязчивыми идеями по поискам креативных точек у твоих жертв и оригинальных ракурсов в композиционных сюжетах. Боюсь, на твоих снимках твоих «экстремалов» родная мама не узнает.

С каждым следующим днем красноречие Саманты достигало очередного более высокого уровня словесного садизма. Иногда мне казалось, что ей не терпелось смешать меня с асфальтом, притоптать пригорочек усердно ножками и чем-нибудь украсить сверху напоследок. Там флажочком каким или выложить галькой узор в виде картинки инь/ян.

- Почему ты так негативно настроена против моих работ?

- Да потому, что они ненормальные! – ну, да, это она тоже любила с необычайной страстью – перегибать палку. – Любой вид изобразительного искусства направлен на воспевание красоты, на её гиперболизацию и возведение на пьедестал недосягаемого эталона, чтобы рядовой потребитель мог ей восхищаться, как ребенок при виде большого разноцветного шарика.

- Исходя из твоих умозаключений, я сознательно её уничижаю?

- Да нет, в том то и заключается твоя исключительная фишка! Ты все упрощаешь до обыденной банальщины. Она у тебя до примитивности проста и... и... слишком уж реальна. Ты ищешь её там, где некоторым и в голову не придет её искать. Взять хотя бы твои натюрморты. Эти твои ржавые кастрюли или старые прогнившие деревянные ведра, кадки с вениками, почерневшие огрызки то ли цветов, то ли кустов на фоне разваливающейся стены и изъеденных термитами половиц…

- С чего ты взяла, что в этом нет ничего красивого? – если дело касалось моих работ и моего собственного в них виденья, я могла стоять за них до последнего вздоха.

- Потому, что это пугающе красиво! Особенно твои новые и исключительно профессиональные тонкости – усилить в нужном месте тени, вытянуть объем, подчеркнуть фактуру на определенных деталях. С вазой шикарного букета из красивых цветов и классической композицией из сочных фруктов это бы смотрелось бесподобно, но материалы твоих работ!..

- Вазы, цветы, розеточки и драпировки из бархата и атласа – это до банальности шаблонно! Красиво – да, но забито до оскомины на зубах! В том и заключается мастерство настоящего художника, что он создает красоту из того, что для некоторых кажется хламом и утильсырьем. Мои учителя поэтому и ставят мне высшие баллы. Если бы это были плохие работы, я бы была как все из нашего курса, и как все автоматом получала шаблонную аттестацию.

- О, для тебя бы и низший балл имел определенное и сверхособое значение! Если повернуть его другим боком и посмотреть на него с левостороннего ракурса…

Саманта редко когда что-либо преувеличивала, чем меня и раздражала (а временами даже бесила). Особенно её любило заносить в обсуждении тех вещей, которые касались меня лично и которые могли ранить мою тонкую душу весьма впечатлительного созидателя очень даже глубоко, а иногда и физически ощутимо. А уж как она всё это выворачивала, выкручивала и в какой манере преподносила…

Я не утверждаю, что ей не нравилось то, что я делала, или как мои работы воспринимали мои преподаватели, просто она пыталась меня вернуть в рамки действительности, вставая, как ей тогда казалось, на место рядового потребителя.

- Преподы с вашего курса такие же ненормальные, как и ты! Это они тебе искривили все твое мировоззрение и естественный взгляд на окружающие нас вещи! В мире, где все имеет свою цену и своих ценителей, ты просто прогоришь, как картонная спичка за считанные секунды. Вот увидишь, на твои выставки, кроме твоих близких друзей, никто и ходить не станет. Ну, если ты конечно вовремя не исправишься.

Через пару недель наши стычки приобрели едва не пугающую форму содержания. Саманта была неисправима в своём сказочном упрямстве (или долбо*бстве), которое она именовала единственно правильными взглядами на окружающий мир, как, впрочем, и я в собственном. К тому же, она с завидной упёртостью продолжала утверждать, что никто добровольно ко мне не придет, и что виной всему – не моё материальное положение в обществе (если было бы нужно, я, конечно бы, насобирала нужную сумму для оплаты профессиональной фотомодели), а мои личные убеждения касательно большинства людей и скрытых в них добродетелей. Я ждала добровольцев, готовых принимать искусство и собственную роль в искусстве, как за высшую награду бытия. Сэм же цинично констатировала, что я могу довольствоваться лишь ржавыми ведрами и прочим мусором. Впрочем, я так и делала за её спиной. Ходила в свободное от наших с ней перепалок время практически по всей территории колледжа и пыталась завербовать под свои знамёна каждого встречного, кто так или иначе притягивал мой чисто творческий интерес и мог подойти для моего дипломного проекта.

Да, две позиции, два взгляда двух непримиримых особ, и обе до неприличия упрямы, как и не менее амбициозны в самооценке личных способностей. Мы были тогда ещё так молоды и до смешного наивны, особенно в том, что касалось размеров нашего жизненного опыта. Так что не было ничего удивительного в том, что мы очень часто и при любых обстоятельствах переоценивали свои силы и знания. Нам казалось, что в свои двадцать с небольшим, мы знаем даже больше, чем это вообще возможно. У нас были свои цели и неуёмные желания, идеалы и кумиры, которыми мы восхищались и на которых равнялись. И так же мы были до наивности уверены, что ничто в этой жизни не способно повергнуть наше искушённое внимание в искреннее изумление и потрясти до глубины души видавшее виды скептическое мировоззрение. Мы знали всё, но хотели большего!