Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана - Луи де Берньер

– Надо бы прокопать канавки под трактором и потом просунуть тросы.

Дон Эммануэль мрачно взглянул на летчика и спросил:

– У тебя есть собака?

– Да, сеньор, – ответил пилот.

– Ну так она – твоя мамаша.

Повисла мертвая тишина, а потом все мы, за исключением Аурелио, весьма уважающего собак, зашлись от смеха. Здоровенный летчик еще некоторое время копал, потом выпрямился и произнес:

– Кто еще засмеется – домой будет добираться сам. Все мгновенно умолкли, но дон Эммануэль не унимался:

– У тебя мамаша так смахивает на мужика, что вообще-то она – твой папаша. – И еще прибавил: – А усы ты носишь о ней в память.

Пилот смолчал, но когда мы, подцепив трактор к вертолету, забирались внутрь, загородил дону Эммануэлю дорогу и протянул толстую стеганую робу и шлем, больше похожий на мотоциклетный.

– Мы это надеваем, потому что на большой высоте очень холодно, – сказал он.

Дон Эммануэль не понял.

– В моей машине ты не полетишь, – сказал пилот. – Надевай и езжай в тракторе.

Дон Эммануэль, понятное дело, собрался возразить, но летчик надвинулся на него и, протягивая одежду, сверкнул глазами.

– Или иди пешком, – прибавил он.

Кроткий, точно альпака, дон Эммануэль напялил летное снаряжение и забрался в трактор. Весь обратный путь он просидел, вцепившись в тросы, а пилот летел как можно ближе к земле. Готов биться об заклад: когда подлетали к сьерре, дон Эммануэль не просто оцепенел, а буквально затвердел от холода. Мы высовывались из дверей, смотрели, как он яростно отгоняет канюков и порхавших назойливых птиц; честное слово – ничего лучше мы в жизни не видели.

Когда вернулись, было уже слишком поздно ехать за трактором Антуана, и мы решили привезти его назавтра. Но, собравшись на рассвете, столкнулись с Ремедиос, Консуэло и Долорес, вооруженными до зубов, и Мисаэль проговорил:

– Madre de Dios![42]

Они пришли отомстить военным.

Но дело было не в том, и Ремедиос сказала:

– Вы, мужчины, убирайтесь-ка отсюда, сегодня очередь женщин покататься на вертолете.

Серхио было возразил: «Ну-ну, это мужская работа, а вы, милашки, возвращайтесь-ка к своим горшкам», – и хуже этого ничего нельзя было придумать. Размахнувшись, Долорес съездила его по уху котомкой, в которой что-то треснуло, как пистолетный выстрел. Котомка у Долорес всегда набита бразильскими орехами – пригрозить мужику, если отвергнет заигрывания, но в этот раз прогуляться на вертолете было важнее, чем перепихнуться за сотню песо.

Так что мы, мужчины, отступили, и женщины довольно быстро привезли трактор Антуана, хоть Консуэло потом и распускала байку, что Долорес во время перекуров ублажила четверых вояк плюс летчика, а та говорила, что Консуэло ей завидует. Позже они подрались на празднике, устроенном в благодарность служивым, и прервали речь Ремедиос, в которой та заявила об одностороннем замирении с армией и официальном роспуске «Народного Авангарда». По окончании драки Ремедиос сказала, что в будущем военные могут помогать, когда захотят, пока служат под командованием генерала Хернандо Монтес Соса. Они действительно потом прилетели на вертолете, привезли десять бочонков с горючим для тракторов и доставили трех механиков, которые разобрали машины, а потом подготовили к работе.

Что касается дона Эммануэля, то на празднике он помирился с чернокожим летчиком, но, уезжая, тот одарил его широкой белозубой улыбкой и сказал:

– А тебя, сукин ты сын, твоя бабка от твоего брата родила.

Пилот на прощанье так стиснул руку дону Эммануэлю, что последний только и нашелся сказать в ответ:

– Совершенно верно, приятель, ты абсолютно прав.

13, в которой его преосвященство делает роковой выбор

Его преосвященство кардинал Доминик Трухильо Гусман отложил доклад Святой Палаты, вполголоса ругнулся, что было ему несвойственно, тут же перекрестился и вознес очи к небесам, испрашивая у них прощения.

Он подошел к окну, долгим взглядом посмотрел на город, который живописно погружался в обычно короткую, но вместе с тем эффектную вечернюю зарю, и вторгшееся в ноздри отвратительное зловоние совершенно уничтожило мгновенное умиротворение, что последовало за вспышкой раздражения. Высунувшись из окна, кардинал увидел в реке дохлого борова, увенчанного кондором, – последний деловито пытался пробить клювом свой раздутый плот. Когда боров с пассажиром проплыли, кардинал ощутил новый запах и приметил совокупляющуюся за кустом парочку. Напротив дворца кардинал привычно заметил группку одетых в черное благочестивых вдовиц, которые всегда поджидали по вечерам, чтобы он, появившись в окне, их благословил. Он приветственно поднял руку, но вовремя успел превратить мирской жест в благословения. Женщины перекрестились и, перебирая четки, отбарабанили десяток молитв, а потом исчезли в сгущавшейся темноте. Его преосвященство втянул носом воздух и распознал новый запах.

– Дон Сусто, зайдите, пожалуйста, – позвал он, и секретарь появился.

Дон Сусто был бедным монахом-францисканцем с вечным насморком и грязью под ногтями на ногах, что объяснялось упорным желанием ходить только в сандалиях. Он очень серьезно относился к своим обязанностям, но мучился тем, что его оторвали от монастыря для услужения во дворце хозяину, чьи пороки слишком очевидны. Шестидесятилетний, изношенный жизнью в молитвах на каменном полу, при скудной пище и подъеме в пять утра, даже когда в том не было необходимости, дон Сусто преждевременно состарился. Худой, как скелет, он усох и ссутулился, а на голом черепе одиноко торчали редкие клочья волос. Из многочисленных добродетелей секретаря его преосвященство превыше всего ценил добросовестность, а одним-единственным пороком дона Сусто было тайное курение трубочки в распахнутое окно кельи. Он прожил сорок лет в страхе, что начальники его разоблачат, и не признавался в этом грехе до смертного одра. Ему пришлось умирать в недоумении: исповедник сообщил, что курение трубочки вовсе не является смертным грехом.

С гроссбухом под мышкой верный секретарь пришаркал, и его преосвященство подозвал его к окну.

– Определите этот запах, – попросил кардинал, – и скажите, то ли оно, что я думаю.

Дон Сусто перегнулся через подоконник и нюхнул отвратительный аромат.

– Полагаю, моча, – сказал он. – К несчастью, это знак времен.

– Каких времен? – строго вопросил кардинал. – Разве бывают времена, когда река перед дворцом должна быть столь зловонной?

– Все из-за los olvidados, – сказал дон Сусто.

Кардинал надменно фыркнул, ожидая лекции на социальную тему:

– И кто же эти «забытые»?

Дон Сусто ответил, постаравшись не выказать удивления:

– Эти люди очень бедны, ваше преосвященство. Они построили за городом трущобу, невероятно убогую. Просто сердце разрывается на них смотреть. У них нет канализации, и они ходят прямо в реку, хотя сами же берут из нее воду.

Кардинал сморщился от омерзения.

– Их следует удалить. Никакого сомнения, там притон воров и проституток.

– Но куда? – спросил дон Сусто. – Они заполонили античные руины в парке Инкарама, и когда их оттуда выдворили, они взяли и вернулись. Это поистине заблудшие души нашего времени, но все-таки, ваше преосвященство, в них есть мужество.

– Как прикажете это понимать, дон Сусто? Они безответственны и ленивы, больше ничего.

– Не смею спорить, они необразованны, и нравственность их частенько в прискорбном состоянии, ваше преосвященство, но они мастера на выдумку. Каждый раз во время дождя их картонные лачуги смывает, но через сутки хибарки снова стоят. Эти люди готовят нежное жаркое из крыс и кожи от сандалий, рыщут по помойкам, и этим сродни Лазарю, ваше преосвященство. Болеют брюшным тифом и холерой, но все же устраивают лучшие в столице карнавалы.

– Карнавалы – языческая мерзость, дон Сусто!

Повисло долгое молчание; кардинал подавил раздражение и спросил:

– Откуда они взялись?

– Одни бежали от беспредела в кокаиновых районах, другие пали жертвой сельскохозяйственной механизации и безработицы; кто-то пострадал от реорганизаций помещиков, кто-то в бегах от закона, а некоторые надеялись разбогатеть в большом городе. Большинство из них – чола, даже по-испански не говорят. Я бы осмелился предложить вашему преосвященству: открывается возможность устроить миссии, не выходя из дома.

Его преосвященство засопел.

– Нам следует отправить их в места проживания на попечение тамошних священников. И есть нечто более срочное, что мне необходимо у вас выяснить. – Кардинал подошел к столу и взял доклад Святой Палаты. – Что за некомпетентные атеисты состряпали сию пародию на доклад? И какой бездарный болван отобрал их для этого задания?

Дон Сусто опешил от кардинальского гнева и смешался от горячности.

– Это епископы Кукутский, Асунсьонский и Ля Ингальдадский – высокочтимые мужи, ваше преосвященство.