Антиох Кантемир. Его жизнь и литературная деятельность - Р. Сементковский

Как бы то ни было, мы видим, что в этот важный момент, впервые, быть может, в России, светское образование, люди литературы и науки выступают в некотором роде вершителями судеб царства и царей. Петр Великий как представитель монархического принципа не имел в гробу причин раскаиваться, что он всю силу своей власти основал на просвещении. Кто отстоял в смутное время Петра II, в эпоху разнуздавшихся шляхетских страстей, достоинство и прерогативу государственной власти? Кто были эти люди, вышедшие из ничего и постоявшие за нее? Гвардейский подпоручик полуиноземного происхождения, горный чиновник, только благодаря знаниям достигший поста губернатора. И вот в момент, когда государственная власть поколеблена, когда государственные дела приходят в полное расстройство, эти люди вдруг выступают и упрочивают ее. Не их вина, если руки, которым она была доверена, не сумели на первых порах ею воспользоваться на благо отечества, если наступило не продолжение царствования Петра, а бироновщина, если новый временщик оттеснил от государственного влияния тех, кому он косвенно был обязан своим незаслуженным возвышением. Против Татищева, как известно, был возбужден позоривший его процесс, а Кантемира поспешили почетным образом удалить за границу, разлучив его навсегда с отечеством. Но, вспоминая эту страницу русской истории, мы должны признать, что не просвещение, а «шляхетство» восстало против государственной власти, как просвещение и в позднейшее время не восставало против нее, а оказывало ей всевозможное содействие всякий раз, когда успехи цивилизации были основной ее целью.

Глава IV

1730 год был годом наибольшего развития таланта и литературной деятельности Кантемира. В этом году он написал третью сатиру «О различии страстей человеческих», посвященную Прокоповичу (две первые – «На хулящих чтенье» и «На зависть и гордость дворян злонравных» – написаны им уже в конце 1729 года), несколько эпиграмм, а также «Петриду, или описание стихотворное смерти Петра Великого» (написана только первая книга). В этом же году он перевел книгу Фонтенеля «Разговоры о множестве миров», снабдив ее обстоятельными примечаниями, переложил два псалма и написал ответ в стихах на знаменитое стихотворение Прокоповича: «Плачет пастушок в долгом ненастий». Таким образом, конец 1729 года и 1730-й являются годами наибольшей плодовитости Кантемира, и, во всяком случае, в этот ранний период своей жизни он проявил наиболее кипучую деятельность. Большой биографический интерес представляет в связи с событиями того времени его ответ на упомянутое стихотворение Прокоповича. В нем знаменитый пастырь нашей церкви, как известно, жалуется на то, что «ни с каких сторон света не видно, все ненастье», что «прошел день пятый (т. е. пятый год после смерти Петра), а вод дождевых нет отмены». Кончает свою элегию Прокопович следующим воплем:

Потчися, Боже, нас свободитиОт печали,Наши нас дети к Тебе вопитиНаучали.

В своем ответе, озаглавленном: «Epodos consolatoria»,[1] Кантемир утешает Прокоповича наступлением шестого дня и пророчит ему седьмой день, «полный любого покоя». Сам о себе он говорит, что он, «лишенный стадца, хижины, нивы, бродит меж пастушками, несчастливый», и просит Прокоповича, когда настанет этот седьмой день, «не забыть и нам, пастушкам малым, помогать». Из этих двух стихотворений пастыря церкви и сатирика видно, как они томились «ненастьем», наступившим после Петра, и с нетерпением ожидали, чтобы государственная власть опять оказалась в надежных руках. Эта общность их печали (Прокопович, как известно, лично не пострадал от политических перемен), это единение двух лучших представителей духовного и светского происхождения, церкви и литературы, служат, как и вся последующая деятельность нашего сатирика, неопровержимым доказательством, что не личные цели руководили им, когда он восстал против Голицына и «шляхетства», на которое тот думал опереться. Дальнейшее тому доказательство мы видим и в трудах Кантемира того времени. Чем занят его ум в момент, когда происходил переворот, который мог изменить всю его судьбу? Только что написав две сатиры, в которых прославляет просвещение и осмеивает «дворян злонравных», он принимается за третью, в которой продолжает пятнать «злой нрав» общественных деятелей своего времени. Наряду с этим Кантемир прославляет в «Петриде» царя-преобразователя, указывая на него как на пример для подражания. В то же время он находит досуг перевести довольно объемистый труд Фонтенеля, чтобы противодействовать суеверию и распространить верные сведения о мироздании. Перевод этой книги составил своего рода литературное событие, – настолько выводы ее противоречили распространенным суевериям и нелепым рассказам, лежавшим в основе космографии русского общества. Книга Кантемира впоследствии, при Елизавете Петровне, подверглась гонению как «противная вере и нравственности». В своем докладе синод просил запретить ее Высочайшим указом «во всей империи, дабы никто отнюдь ничего писать и печатать, как о множестве миров, так и о всем другом, вере святой противном и с честными нравами несогласным, под жесточайшим за преступление наказанием не отважился, а находящуюся бы ныне во многих руках книгу о множестве миров Фонтенеля, переведенную князем Кантемиром… указать везде отобрать и прислать в синод». Тридцатью годами раньше, когда в синоде заседал Прокопович, та же книга была встречена им весьма сочувственно, потому что Прокопович прекрасно понимал, что бороться с суевериями не значит подрывать религиозное чувство. Напротив, Кантемир имел в виду, как он сам поясняет это в предисловии к переводу, только распространить элементарные сведения по физике и астрономии, т. е. содействовать просвещению, и поэтому посвятил свой труд академии наук, которой он сам до некоторой степени обязан был своим образованием и в которой, соответственно намерениям Петра, видел будущую рассадницу просвещения в России. Таким образом, и в это бурное время, когда наш сатирик принял непосредственное участие в государственных делах и когда решалась его дальнейшая судьба, он, как оказывается, был главным образом озабочен просветительными задачами и продолжал, наряду с самостоятельными литературными работами, дело, начатое еще на семнадцатом году жизни, т. е. ознакомление русских читателей с наиболее, по его мнению, замечательными трудами западной науки и письменности. «Разговоры о множестве миров» были уже третьей такой работой сатирика, только что достигшего гражданского совершеннолетия.