Карнавал. Исторический роман - Татьяна Джангир

Мари шевельнулась и открыла глаза. Андре потянулся к ее розовым красивым губам, а она ответила ему взаимностью. Его мучила совесть после ассамблеи, ведь он понимал, что пожилой дож может не выдержать похода. И неизвестно, какая судьба ждет Мари в случае, если Дандоло не вернется в Венецию. Чувствуя, как твердый сосок Мари касается его кожи, Андре подумал о том, как они могли быть счастливы вместе, став семьей. Их ребенок мог унаследовать ее красоту и его тонкий ум. Но как воспримет появление ребенка Совет? Сможет ли он унаследовать фамилию дожа или навсегда станет изгоем? Править Республикой во время отсутствия Энрико будет его сын от первой жены, Раньери. Умом и талантом отца он не обладал, но мудрость у него была определенно. Поэтому именно от него зависела бы судьба Мари в случае смерти дожа. Андре не знал еще, какая судьба уготована ему. Поэтому его мечты пока оставались только мечтами. После сладостного поцелуя, Андре спросил, смогут ли они остаться в домике на острове до полудня. Мари согласилась, отметив, что после должна будет вернуться во дворец, чтобы успеть к вечерней мессе в Соборе. Она думала лишь о том, как незаметно вернуться в свои покои. Дож вряд ли заметит ее отсутствие, поскольку постоянно находится на совещаниях и мероприятиях по подготовке к походу. Андре свернул в рулон несколько чистых листов бумаги и перевязал его лентой. Он попросил Мари надеть Маску и осторожно сесть в гондолу, пока он отвлечет гондольера. Мари кивнула и снова прижалась к Андре, вызывая у него приступ нежности, которую сдержать он, никак не мог и увлек ее в постель. Они простились при выходе из дома, и Андре попросил Мари быть как можно более осторожной, не привлекать внимания гондольера. Он подошел к нему и попросил передать письмо для догарессы драбанту у дворца. Тот кивнул в ответ и оттолкнул гондолу от причала. Мари уже была в лодке. Она всю дорогу внимательно следила за молоденьким парнем, искусно управлявшим гондолой и постепенно успокоилась. Он ничего не замечал, о чем-то думал, изредка улыбаясь уголками губ. Видимо вспоминал кого-то. Мари смотрела на водную гладь, на горизонт, на приближающиеся очертания куполов Собора. Войдя в Большой канал, гондольер оживился и смотрел по сторонам, словно ожидал кого-то увидеть. Подойдя к причалу у дворца, он стал привязывать лодку к столбу, и в этот момент Мари выскочила на причал, слегка качнув гондолу. Парень подумал, что это набежавшая волна и не придал этому значения. Мари бросилась к дворцу, быстро миновав драбантов, и поднялась по Большой лестнице внутрь. Гондольер, не спеша подошел к стражнику, передал письмо и вернулся к причалу, надеясь заработать еще пару монет до наступления ночи. Мари вошла в приемную палату перед своими покоями и увидела, что три девушки стоят прямо у двери и обсуждают вчерашний вечер. Ей надо было войти в комнату, но открыть дверь она бы не смогла. На ее счастье, в помещение вошли несколько офицеров и пригласили девушек прогуляться в галерее. Те с радостью согласились. Мари проскользнула в спальню и закрыла дверь на замок. Надо было немного полежать в постели, унять волнение и придать себе отдохнувший вид. Через полчаса она встала, потянула за кисточку толстого крученого шнура, приводящего в движение колокольчик, который висел в комнате служанки, и замерла в ожидании. Служанка постучала в дверь, Мари открыла и распорядилась приготовить ванну.

– Слушаюсь, госпожа! Через полчаса все будет готово! – ответила та и скрылась в купальной комнате.

Мари подошла к гардеробу, чтобы выбрать платье для мессы. Она хотела надеть что-то неброское, не слишком нарядное, поскольку предстоящий поход должен был принести не только богатства Республике, но и потери среди военных. К тому же ей не хотелось привлекать к себе слишком много внимания, чтобы иметь возможность покинуть дворец вечером и отправиться на остров. Остановившись взглядом на светло-сером платье с белым кружевным воротником и расшитым серебром подолом, она улыбнулась и достала его из гардероба. Когда вошла служанка, Мари кивнула на платье и та все поняла. Проводив госпожу в купальню, девица поинтересовалась, нужна ли ее помощь и, увидев отрицательный взмах руки Мари, вышла. Она взяла платье и отправилась готовить его к одеванию. Мари погрузилась в воду и закрыла от наслаждения глаза. Ароматные масла, добавленное в воду делали свое дело. Она расслабилась и задремала. Когда вернулась служанка Мари, вздрогнув от скрипа двери, открыла глаза.

– Ваше платье готово, госпожа! – тихо сказала девица и взяла со стола полотенце, чтобы помочь Мари.

Когда Мари была готова к выходу, служанка позвала девушек, что сопровождали догарессу к мессе, и вернулась убирать купальню. Вся свита направилась во двор дворца, чтобы пройти в Собор Сан-Марко. Мари шла, стараясь ни на кого не смотреть, чтобы не завязывать беседу. Ей надо было как можно быстрее удалиться из Собора после службы, а любые разговоры всегда приводили к продолжению беседы в каминном зале ее покоев или в зале, где обычно собиралась по вечерам знать. Она нервничала и боялась, ведь это была ее первая измена мужу. Она еще толком не понимала, чьего гнева боится больше, самого дожа или господа. Выходя в галерею, она увидела множество людей, заполнивших двор. У фонтана стоял дож и разговаривал с кем-то из Совета Десяти. Мари не могла разглядеть лица собеседника, но его одежда говорила о его важности. С Площади Сан Марко доносился шум города, многолюдного в этот час. Выкрики торговцев смешивались с людским гомоном и скрипом телег, на которых выкладывали сувениры и всяческие безделушки для вечерней торговли. С шумом взлетали стаи голубей и чаек, заглушая веселые песнопения гондольеров и торговцев. Жизнь в Венеции кипела и останавливаться не собиралась, ни смотря, ни на что. Мари почувствовала некую тоску в душе, поскольку после отхода флота из Венеции, в городе станет несколько тише и печальнее. И Мари тоже останется одна. Ей захотелось немедленно отправиться на остров Мурано и броситься в объятия Андре, но ее взгляд снова уловил одежды дожа и она слегка покраснела. Как же тяжело было сейчас ее душе, готовой выпрыгнуть из тела и унестись туда, откуда она сама вернулась не так давно. Интересно, – думала она, – Что сейчас делает Андре? Наверное, занимается своими хрониками, или быть может, пошел в собор, что у его домика, или стоит на берегу и смотрит вдаль, ожидая появления своей возлюбленной, такой недоступной и такой родной. Она даже вздохнула от посетившей ее сознание мысли, и образ любимого мужчины заставил прикрыть на секунду глаза. Никто не заметил ее внезапной перемены и она, воспользовавшись тем, что девицы разглядывали толпу во дворе, снова вернулась в свои грезы. Теперь она думала о молитве к деве Марии о своей грешной душе. Мысли об измене терзали ее, но еще больше мучила боль предстоящей разлуки. Только обретя настоящую любовь, она должна была ее потерять на неопределенное время, и быть может даже навсегда.

– На все воля божья! – думала она.

Спускаясь из галереи во двор, Мари увидела драбанта, двигающегося ей навстречу. Она вздрогнула от мысли о том письме, что передал для нее через гондольера Андре. Что она станет объяснять дожу, если кто-то заметит и доложит ему о письме? Так и вышло. Драбант остановился перед ней в поклоне и протянул письмо. Мари выхватила его из рук молодого человека и быстро спрятала под плащ. Девицы не придали особого значения этому письму, поскольку догарессе часто передавали какие-то прошения и жалобы. Перед мессой она бы не стала его читать, поэтому ее действия не вызвали ни у кого вопросов. Проходя мимо мужа, Мари присела в поклоне и поприветствовала его.

– Как Ваше самочувствие? Как проводите время? – спросил дож, глядя невидящими, но удивительно красивыми голубыми глазами на нее. Если бы собеседник не знал о слепоте дожа, то понять, что он незрячий было совершенно невозможно. Кто-то говорил, что Энрико потерял зрение во время досадного недоразумения, вечерней драки в Константинополе, оказавшись случайно на неблагополучной улочке, он ввязался в драку и неудачно упал, повредив голову, после чего и потерял зрение. Энрико Дондоло был привлекательным и крепким мужчиной, несмотря на свой возраст, и его можно было любить крепко и страстно, но Мари не смогла преодолеть уважение и трепет перед ним, так и оставалась его подданной и не более. Об их семейной жизни никому не было известно, поскольку приходя в ее покои, он сразу же отправлял слуг в приемные палаты, оставляя у дверей перед гостиной комнатой одного драбанта. В случае непредвиденных обстоятельств, он мог звонить в специальный колокольчик, закрепленный над дверью. Мари любила беседовать с ним обо всем. Он был очень умным и интересным собеседником. Рассказывая о своих приключениях и миссии в Константинополе, он приводил яркие примеры своей дипломатической жизни, но никогда не рассказывал о политике. Ее пленяли рассказы о сказочной красоте дворцов и соборов, богатстве жителей, красоте женщин, храбрости мужчин. Она даже не мечтала когда-либо увидеть все это своими глазами, а представляла себе, как красочный мираж, описываемый в старых сказаниях. Их редкие вечера в ее покоях, становились для Мари чем-то волшебным, ведь Энрико умел своими рассказами ввести ее в незнакомый мир, словно художник, рисуя фрески в ее сознании. Она была очень благодарна ему за такое трепетное и нежное к ней отношение, словно к маленькой дочери, готовой впитывать в себя все, о чем рассказывал ее мудрый отец. И вот теперь, когда она встретила «принца» из детских сказок, ей было невозможно стыдно, словно она обманула своего отца, тайком срывая запретные плоды в его любимом саду. И вот теперь, когда возможно он нуждается в ее любви и поддержке перед очень серьезным испытанием, она покидает его и предается любви с молодым красавцем, старательно убеждая себя в том, что любовь это дар божий и пренебречь им, значит остаться без шансов на счастливое будущее. Она думала, что если упустит эту малую возможность испытать настоящие, сильные чувства к мужчине, то всегда будет сожалеть и оглядываться назад с тоской о несбывшихся мечтах.