Законы прикладной эвтаназии - Тим Скоренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«И вы хотите, чтобы следующую попытку сделал я».
«Совершенно верно. Мне кажется, что это нечто вроде знака. Вы едете именно туда, в Харбин, и ваша поездка изначально не связана с обществом. Такие совпадения бывают редко».
«И что мне искать?»
«Не знаю. Если бы я знал, я бы уже нашёл».
Вот так, думает Алексей Николаевич, нужно тринадцать лет говорить о погоде, вдыхать табачный дым, любоваться на бархатные интерьеры, чтобы вдруг выяснить, что у общества есть конкретная цель и назначение.
«Но почему это скрывается от членов общества?»
«Потому что их задача – хранить. Мы ещё не достали то, что нужно хранить, но когда достанем – будем хранить».
«Так завещал Такэо?»
«Да».
Волковский делает два шага к двери и добавляет:
«Возможно, мы сможем использовать артефакт для собственных целей. Если Исии так дорожил им, значит, он приносит какую-то выгоду».
«И всё же я не понимаю, почему не вы сами…»
Волковский вздыхает.
«Потому что мне кажется, что это лучше сделает кто-либо другой. Не получится у вас – получится у следующего. Саньков уже совсем старик, он и сюда добирается раз от разу. А вам всего пятьдесят три. Вы станете следующим хранителем общества после моей смерти».
«Я?»
«Вы, Алексей Николаевич. Признайте, что вы всегда это знали».
Да, доктор Морозов, ты всегда это знал, именно так.
5
Мужчину привозят около трёх часов дня. Срочный.
Пятьдесят лет, внутримозговое кровоизлияние. Объективно говоря, уже не жилец, но нужно попытаться спасти.
Когда к тебе на стол ложится заведомо неизлечимый пациент, ты расслабляешься. Тебя не обвинят в его смерти. С другой стороны, ты напрягаешься: если спасёшь – будешь героем.
Алексею Николаевичу трудно оперировать. На него из пустоты смотрят полуслепые слезящиеся глаза Василия Васильевича Маркеева.
Его руки – в крови. Перед ним – открытый мозг. Кадр из фильма ужасов. Автоматически Морозов отмечает, что Максим Серков держится очень хорошо. Идеальный ассистент. Может, нужно отдать операцию ему?
Первого пациента обычно теряют на четвёртом курсе. Пока не начинается постоянная практика, смерть на столе является чем-то из ряда вон выходящим. Когда у тебя умирает по пациенту в неделю, привыкаешь. Нужно, чтобы Серков привык. Он до сих пор воспринимает каждую смерть как собственное преступление.
Операция идёт полтора часа. Сумасшедшая концентрация, вера в победу. Или неверие.
В любом случае, они его теряют.
Алексей Николаевич спокойно идёт в свой кабинет, Серков догоняет.
«А родственники?»
«Вот, Максим, вы и сообщите. Учиться и ещё раз учиться».
Максим остаётся стоять посреди коридора. Где-то за стеной – родственники. Наверное, жена, мать, дети. Расскажите им правду, Максим.
Морозов заходит в свой кабинет и вдруг понимает, насколько ему хочется в Китай. Хочется отвлечься от всего, что стало рутинным и скучным.
Если бы он мог, он спасал бы всех. Спасал бы стариков со слезящимися глазами, безволосых от химиотерапии женщин, поражённых болезнью Крейтцфельдта-Якоба, мальчишек со СПИДом – всех их. Он спасал бы пациентов-растения, лежащих в коме, и сиамских близнецов со сросшимися лобными долями, он спасал бы, спасал… Но он не может, и потому их нужно освобождать.
Освобождение – более страшная рутина, чем ежедневные операции на головном мозге и на позвоночнике. Поэтому Алексей Николаевич очень хочет в Китай, где придётся всего-навсего читать лекции, слушать вопросы старательных и аккуратных студентов, ходить с важным видом и наслаждаться собственной значимостью.
Телефон.
Вежливо просят Алексея Николаевича.
«Я же тебе сто раз говорил, что это прямой номер, можно меня не звать».
«Я забываю, пап».
Это Олег.
«Пап, можешь Катю у себя потерпеть на следующей неделе до пятницы? А то у нас тут наклёвывается одна поездка…»
«У меня тоже наклёвывается поездка, Олежка. Извини, но мне в Китай».
«Опять?»
«Не опять, а снова».
Алексей Николаевич терпеть не может бессмысленных вопросов, причиной которых является не интерес, а рефлекс.
«Тебе что-нибудь нужно?»
В Китае всё дёшево и сердито.
«Да нет, наверное. Катьке какую-нибудь тряпку купи с национальным узором».
«Я ж привозил уже».
«Да ей всё мало».
«Наташе ничего?»
Наташа – это жена Олега, мать Кати.
«Ну… Тоже».
Здесь полагается поставить смайлик, Алексей Николаевич прямо-таки чувствует его.
«Я понял, хорошо», – говорит Алексей Николаевич.
«Ну ладно, Катя сама тогда как-нибудь справится».
«Большая девочка уже, готовить умеет, одеваться тоже».
«Ещё как. Модница, такая модница».
«Ну, тем более».
Олег усмехается.
«Ладно, пока, пап. Спасибо!»
«Да не за что. Пока».
Так всегда: кратко и по делу. Впрочем, дружелюбно. У Алексея Николаевича и Олега – много проблем, у каждого – свои.
Алексей Николаевич открывает загранпаспорт и рассматривает китайскую визу. Смешная, но красивая: с изображением Великой Китайской стены и ярко-красного лучащегося герба государства. В принципе, ничего особенного. Ещё неделя с небольшим, и Алексей Николаевич уже в Харбине. Мало работы, много свободного времени.
Ни одного пациента.
Ни одного укола сакситоксина.
6
Прямых рейсов Москва – Харбин нет; приходится лететь с пересадкой в Пекине. Первую часть маршрута Алексей Николаевич проделывает на могучем Airbus A330-200 (прибытие в столицу Китая в 9.50), а вторую – на Boeing 737–800. Два часа в пекинском аэропорту становятся маленьким раем: индивидуальная комната отдыха, за которую платит приглашающая сторона, оказывается верхом комфорта.
В 13.30 самолёт садится в аэропорту Харбин Тайпин, крупнейшем в северо-восточном Китае.
Морозов смотрит на стеклянную громаду и забывает обо всём, что оставил в Москве. Забывает мгновенно, за одну секунду, будто всю его будничную жизнь отсекает опасной бритвой.
Он идёт по указателям к залу, где выдаётся багаж. Чемодан, замотанный в красную плёнку, уже ползёт по длинной резиновой ленте, и Морозов подхватывает его практически на бегу, не останавливаясь. В сумке на плече – ноутбук, который он брал с собой в салон. Теперь – дальше, в главный холл, где должен ожидать встречающий.
Табличка «МОРОЗОВ» сразу бросается в глаза. Её держит китаец лет двадцати пяти, одетый в светлые хлопковые штаны и свободную рубашку. Студент или аспирант.
Алексей Николаевич протискивается через толпу и протягивает студенту руку. Тот пожимает её и на вполне приличном русском произносит:
«Здравствуйте, Алексей Николаевич».
Звуки у него получаются немного скомканные, оторванные друг от друга, каждый слог звучит как отдельное слово.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
