Война - Владимир Козлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты, короче, своего добился, – говорит Воронько. – Звоню сейчас Армену, потом Сергеевне – чтобы отправила к нему трех баб. А мы заезжаем в магазин, затариваемся и едем в баню.
– К Армену? – спрашивает Санькин. – У него ж постоянно Рубен со своей тусней трется…
– Ну и хуй на них, – говорит майор. – Нам Армен выделит отдельную кабину, мы ж не будем с ними вместе париться…
– А комната отдыха?
– Ну и что – комната отдыха? Она у него, если помнишь, не маленькая. Мы с одной стороны сядем, они с другой. Если, конечно, они там будут вообще. Не, это дело твое – можешь ехать, а можешь и не ехать. Никто тебя не принуждает…
* * *Баня. На деревянных полках сидят Воронько, Кабанов, Санькин и три девушки. Все – голые. Рядом с Воронько – грудастая крашеная блондинка.
Воронько наклоняется к ней, говорит:
– А хочешь – мы сделаем тебя шпионом? Внедрим в одну группировку? Будешь сливать нам информацию про то, что там у них происходит?
– А сколько за это платят? – спрашивает девушка.
– Хороший вопрос, правильный. – Воронько улыбается. – Ну что, пойдем, по типу, еще по пивку?
Все встают с полков, обматываются полотенцами, выходят в предбанник, оттуда – в комнату отдыха. Воронько первым подходит к столу с бутылками пива и водки, стаканами, закуской.
В другом конце комнаты за таким же столом сидит компания кавказцев, тоже с девушками. Они поворачивают головы, смотрят на ментов. Воронько хмуро смотрит на них, отодвигает пластиковый стул, садится.
– Была бы, падла, моя воля – они бы здесь, сука, не сидели, – негромко говорит Санькин.
* * *Утро. Женя и Стас лежат под одеялом на разложенном диване. За окном – дождь.
– Слушай, а о чем вы тогда общались с Сашей, Олькиным парнем? Я все забываю спросить…
– Ни о чем, так, поговорили…
Стас наклоняется, берет с пола зажигалку, пачку сигарет, достает одну. Прикуривает, выпускает дым.
– Я не верю. Просто ты не хочешь мне рассказать.
Женя натягивает одеяло повыше, почти на подбородок.
– Ты не веришь, что он хотел со мной просто познакомиться, пообщаться?
– Нет. Он не такой человек. Я его, конечно, не очень хорошо знаю… Но он такой, что обо всем у него свое мнение, за словом в карман никогда не полезет… И чужие люди ему мало интересны.
Стас затягивается, выпускает дым, смотрит в потолок.
– Если уж на то пошло, я вообще-то могу и тебе претензию предъявить: зачем ты про меня рассказывала посторонним людям?
– А я ничего такого не рассказывала. А, кроме того, Олька – она свой человек, мы с ней с первого курса в одной группе. И Саша – он тусуется с панками, анархистами. Кому он про тебя расскажет?
– Дело не в этом. Просто ты странно себя ведешь. Сначала рассказываешь про меня кому попало, сводишь нас, а потом допытываешься, о чем мы говорили…
– А я что, не имею право знать?
– Вот я тебе и говорю: ни о чем конкретном. На те вопросы, на которые хотел, я ответил. На другие – нет. Точка.
Стас делает затяжку, еще одну.
– Ладно, мне пора, – говорит Женя. – Сегодня к первой паре.
Она вылезает из-под одеяла, спрыгивает с дивана.
* * *Кабинет Воронько. Кроме него, у стола – Кабанов и Санькин. Все курят.
– Короче, – говорит Воронько, – что мы имеем на сегодня?
– Короче – дело к ночи. – Кабанов затягивается, чмокает губами. – Мы не имеем ни хера конкретного. Всех перетрясли, кого могли, – и, по ходу, никто не при делах. Нет выхода на этих отморозков…
– Они не отморозки, – говорит Санькин. – Если б были отморозки, мы бы их давно уже нашли. Люди знали, что делают. Ничего не оставили после себя ни в одном месте, ни в другом. На камерах не засветились. Письма в газеты отправили с незапаленных симок, оба раза разных. И ты их называешь отморозками?
– Ну, я не это имею в виду…
– А что ты имеешь? – спрашивает Воронько.
Кабанов пожимает плечами, делает затяжку.
– А я тебе скажу, что ты имеешь, – говорит Воронько. – Я тебе скажу, что мы все имеем. Ни хе-ра. А это значит, что следующий раз генерал меня вызовет и сам отымеет по полной программе. А если, не дай бог, еще где-нибудь ебнет, то это вообще будет пиздец. Центр «Э» – и не может раскрыть теракты. Мало того, даже зацепок нет никаких…
– Может, залетные? – спрашивает Кабанов.
– А смысл? – Воронько смотрит на него, тушит сигарету в пепельнице. – Если кто-то приехал специально для этого, должна быть какая-то цель. Мы же сами признали – это не какие-то там долбоебы. Подготовились люди…
– Может, копают под генерала? – говорит Санькин. – Хотят дискредитировать?
– Допустим. Но только кто? В области у него позиции вроде непотопляемые. Если из Москвы… Но, опять же, зачем вся эта херня с нападениями?
– Если это ФСБ ебошит, то нам можно на это дело забить и заниматься чем-то другим, правильно, Семеныч? – Кабанов смотрит на Воронько.
– Тебе легко говорить. А что я скажу генералу, когда он меня вызовет на ковер? Типа, товарищ генерал, мы решили, что это под тебя копает центр, и поэтому сделать ничего не можем, да?
Кабанов и Санькин хмыкают.
Воронько берет из пачки еще одну сигарету.
– А я бы еще раз прессанул этого Матвея – ну, который коммуна, бля, – говорит Кабанов.
– Что, бабы его понравились? – спрашивает Воронько. – Только они тебе не дадут. Он их так накрутил, что они только его обслуживают.
Санькин улыбается.
Воронько делает затяжку, выпускает дым.
– Короче, я не понимаю, что делать. Я первый раз за много лет реально не понимаю, что делать…
* * *Курилка. Рядом с Андреем – Крылов, мужик в костюме и черной рубашке.
– Ты, Андрюха, случаем не знаешь хорошей воскресной школы? – спрашивает Крылов.
– В смысле – церковной?
– Ну да.
– Нет, ты знаешь – я не по этой теме.
– Жаль. А я вот хочу Ваньку пристроить куда-нибудь. Ты знаешь, мне кажется, что религия – это единственное, что еще сохранило какую-то человечность…
– Ага, особенно Русская Православная Церковь. Полностью коррумпированная, прогнившая, да еще и сросшаяся с государством институция… Что еще раз подтвердила история с Pussy Riot…
– Нет, ну зачем все сразу переводить на Pussy Riot? Ты прекрасно знаешь мое мнение по этому вопросу, я с тобой не согласен категорически. Но сейчас ведь речь вообще не об этом. Я говорю про конкретную школу, где батюшка будет рассказывать детям про то, что хорошо, а что плохо. А ты сразу все обобщаешь, переносишь на какой-то политический уровень…
– Батюшка расскажет, что такое хорошо, а что такое плохо, да? А также расскажет деткам, как надо зарабатывать деньги, пользуясь привилегиями РПЦ, да? Как заработать на часы за тридцать тысяч евро?
– Ты циничный, Андрюха. И потому, наверно, хороший журналист. А я вот как был, так и остался наивным парнем… Мне сложно обидеть человека – задать, например, неудобный вопрос или что-то подобное.
Андрей пожимает плечами, выпускает дым.
– Не я циничный, это мир циничный. Но другого нет, в таком мы живем. А двойные стандарты, увы, повсюду. Джон Леннон из группы «Битлз» был, например, известным женоненавистником и мачо, а вошел в историю как хиппи и вроде как большой борец за мир…
– А он здесь при чем?
– Ни при чем. Просто пример двойных стандартов… Андрей тушит сигарету о подоконник, бросает в банку с бычками.
* * *Квартира Стаса. Вечер. За окном смеркается.
Иван, Саша и Оля сидят на диване, Стас – в кресле. Сергей присел на пол, прислонившись к стене.
– …не, я хачей реально ненавижу, – говорит Сергей. – В первую очередь я ненавижу, конечно, ментов. Но потом, за ними, идут хачи.
– И за что ты их так ненавидишь? – спрашивает Оля.
– За все. Это дикие люди, отсталые. Некоторые только в Москве в первый раз унитаз увидели. Они приезжают сюда и живут по законам своего кишлака. А нас – ненавидят. Да, приезжают сюда, к нам, а нас они ненавидят. Кроме того, занимаются всяким криминалом…
– Ну, далеко не все они занимаются криминалом, – говорит Саша.
– А мне по херу – все, не все. Я их всех ненавижу.
– Ты вряд ли ненавидишь их всех, – говорит Стас. – Ты ненавидишь конкретного человека – не важно, по делу или нет, и на подсознательном уровне ты максимально хочешь его обосрать: тем, что он хач, жид и тэ дэ. Если бы ты с ними не пересекался, тебе на них было бы наплевать…
– Я их реально не перевариваю, даже тех, кто мне ничего плохого не сделал. Потому что они дикие. А разговоры про то, что все одинаковые и все такое, – это пустой треп. Они сами с нами жить не хотят по-хорошему, делают всякое западло. Взять хотя бы ту же шаурму. Никому не советую есть ее, потому что делают из собак. Мне пацан знакомый рассказывал – он живет рядом с одной такой точкой. Говорит, постоянно на мусорке собачьи головы валяются. Думаете, они сами свою эту шаурму из собак едят? Нет, конечно. Это они нам с вами такое готовят. А что, если собака бешеная? Я и раньше их шаурму не особо, потому что не люблю черножопых, а как он мне рассказал – вообще никогда не ем. Вот «Макдоналдс» – это я понимаю…
