День не задался - Комбат Найтов

— Савраскин! Ещё раз опоздаешь с манёвром, спасать не буду! — он стоит красный, как рак. Из-за него пришлось "разворачиваться на пятке", и в течение одиннадцати минут вести бой с "охотниками". Он зевнул и отстал от группы. А немцы не ЛОХи, кого хочешь, могут обидеть сами. Так что покрутиться пришлось! Поэтому и стою, как выжатый лимон. — Тарасов! Докладывай!

— Товарищ полковник! Цель поражена! Прошли семью бортами. Савраскин, тоже, и бросал, и обстреливал. Чуть в стороне, но пожар, в его створе, я видел. Не злитесь на него!

— Я не злюсь. Устал очень. Немец непростой попался. Хоть и на "фоккере". Сбитые есть? Или только по земле отработали?

— Два "юнкерса" на посадке. И порядка пятнадцати на земле. Фотографии сделали.

— Молодцы! Айда в столовую, четвёртая!

Полк перевели на "другую работу": наша основная задача – срывать нормальную работу немецких аэродромов и охрана района от "охотников". Создано 16 пар "вольных стрелков". Благодаря тому, что у обеих армий сейчас собственные РЛС наведения, наш НП на Надежде стал работать только на нас. А третья и четвёртая эскадрильи, в основном, работают по аэродромам противника. Но, каждую восьмёрку обязательно прикрывает пара "егерей". Их задача – "мессера"-охотники". Поначалу немцы не понимали, что мы открыли на них "охоту", и пытались сами атаковать "егерей". Но довольно быстро до них дошло, что на этих "кобрах" летают не самые простые лётчики, что подойти незаметно к ним невозможно, а в манёвренном бою они не уступают, а превосходят их. Что опыта боёв у них не меньше, есть неожиданные приёмы, а самолёты не хуже их "мессеров", а превосходят их и на горизонтали, и на вертикали. Поэтому сейчас обнаружив высоколетящую пару немецкие наблюдатели дают команду: "Ахтунг! Егер!" А на фронте всходила новая звезда: Покрышкин! Получив полк, он продолжил интенсивно летать, активно перестроил работу всего полка. За полтора месяца боёв он лично и в группе сбил 36 самолётов противника, большая часть из них были бомбардировщики. Его полк показывал лучшую результативность в армии. Наш полк, в основном, уничтожал бомбардировщики на земле, а в воздухе занимался только истребителями. У меня за этот же период 24 сбитых: один Юнкерс-88, 18 "мессеров"-охотников и пять "фоккеров". 3 и 4 эскадрильи, пользуясь тем, что у И-185 – самая большая скорость у земли: 650 км/час или 600 с бомбами, работали у самой земли. Мы направляли их вслед отходящим по топливу немцам. Они обгоняли их, и "обрабатывали" полосы аэродромов ротационными бомбами перед самой посадкой немцев. Истребитель – не штурмовик и не бомбардировщик. С пикирования он может работать точно, с горизонтального полёта – нет, но ротационные бомбы не требуют точного прицеливания. У них большая площадь накрытия. Поэтому самые большие потери немцы несли на земле! Из-за нас они вынуждены были постоянно держать в воздухе дежурное звено, а это и моторесурс, и бензин, и усталость лётчиков. В "ту войну", немцы держали высокую активность авиации в районе Голубой Линии 2 месяца. В этот раз они "сдулись" через месяц и пять дней. А затем начали вывозить свои войска в Крым. Полк опять перешёл на ночной образ жизни: топили всё, что могло перевозить войска. 5-го мая мы выполнили последний взлёт на Тамани. Курс – Ленинград! Летим домой на отдых и замену техники.

По прилёту меня направили в госпиталь Бурденко, в Москву. Там на рентгене была обнаружена пуля, убившая Титова. Входного отверстия не было. Николай Нилович с удивлением рассматривал рентген-снимок.

— Впервые в моей практике, полковник. С таким ранением не живут.

— А может быть, я – мёртвый? — сказал я, улыбаясь. И похлопал себя по щекам.

— Я боюсь, что не смогу её извлечь. А вам всё шуточки! Она вам не мешает?

— Нет. Никогда её не ощущал. Очень сильно болела шея после боя 21 июля 41 года. Несколько дней.

— Каким образом она не оставила следов входа – мне не понятно. Удивительно, но факт! Кстати, это объясняет, почему у вас изменился почерк и походка: реакция повреждённого спинного мозга.

— Так ведь она застряла в кости?

— Хм, молодой человек! А импульс она передала куда? Вот утолщения от перелома шеи. Списывать вас надо!

— Николай Нилович! Только не это! Ведь два года летаю и всё в порядке!

— Пожалуй, вот с этой стороны её можно извлечь. Ну, что, согласны? Или списание.

— Режьте!

Пулю извлекли. Немецкая, из авиационного пулемёта. Проделал в ней дырочку и повесил на шею. Можно сказать, что полностью легализировался. На грудь повесил красную полоску. Выписался из госпиталя и прибыл в кадры ВМФ. Прошусь домой, в полк. Но отправляют к Наркому.

— Товарищ адмирал! Гвардии полковник Титов прибыл по вашему приказанию!

— Прибыл! Молодец! Что с комиссией?

— Годен без ограничений, товарищ адмирал. Прошу разрешения убыть в полк.

— Нет. Садитесь. — Он снял трубку ВЧ и попросил соединить с товарищем ИвАновым.

— Товарищ Сталин! Вы просили сообщить, когда полковник Титов сможет приступить к дальнейшей службе. Он у меня в кабинете. — Он замолчал, слушая Сталина. — Есть, товарищ Сталин. Всё понял! До свидания, товарищ Сталин, — он повесил трубку.

— Вас вызывает товарищ Сталин к 22 часам сегодня. Вы где остановились?

— Нигде. Планировал сегодня вылететь в Ленинград.

Нарком вызвал небольшого толстенького капраза, и поручил ему разместить меня в Москве, и обеспечить мою доставку в Кремль, и обратно. Мы прошли в его кабинет, он позвонил куда-то и решил этот вопрос кардинально, поселив меня в гостинице "Москва" в номере с видом на Кремль. Пробивной товарищ. И никаких заморочек с транспортом. Пообедал в ресторане, вкусно! В голове пустота, никаких мыслей и бешеная усталость. Лёг поспать, но не спится. Сосед-артиллерист предлагает выпить, но я не могу, предстоит поход в Кремль. Он обиделся и ушёл куда-то. Я тоже вышёл прогуляться по Москве. На улицах патрули, несколько раз проверяли документы, но больше похоже, что просто хотели рассмотреть поближе трижды Героя. Вдруг голос: "Павел! Ты?" Оборачиваюсь: стоит незнакомый мне человек в ватнике. Один рукав засунут под ремень. Инвалид. Недоумённо смотрю на него.

— Не узнаёшь? Я – Коля Сизов! Мы с тобой в одном полку служили!

— Извини, не узнаю!

— Ты что, совсем загордился?

— Нет, после контузии ничего и никого не помню.

— Как так? Совсем ничего?

— Абсолютно!

— Меня сбили 21 июля под Кингисеппом. Я был левым ведомым у Карташевского, а ты – правым. Ты оторвался от нас и ушёл наверх к СБ. Нас тогда всех сбили. А ты, выходит, выжил?

— Меня тогда не сбили, я сбил 4 "мессера", и сел у бомбёров. Потом меня перевели в 13 полк. Так там и остался.

— И меня совсем не помнишь? Мы ж дружили!

— У меня снаряд в тот день за бронеспинкой разорвался, а сейчас ещё и пулю в шее нашли. А ты руку тогда потерял?

— Нет, это позже, уже у партизан. Я здесь в командировке. Пошли, выпьем за встречу!

— Не могу! К начальству иду.

— А что, начальство не поймёт, что ты старого друга встретил?

— Я в Кремль иду.

— Так это же в другой стороне?

— Ну, не прямо сейчас, чуть позже, а пока я гуляю.

— Ну, так… — я еле от него отбился. Чего меня, именно сегодня, все тянут напиться?

Вечером подошёл к Боровицким воротам. Сдал оружие, получил пропуск и прошёл приёмную Сталина. Несколько раз проверяли пропуск, сличая его со списком. В приёмной пробыл всего несколько минут. Вошёл, доложился.

— Проходите, товарищ Титов. Садитесь. Как себя чувствуете после операции?

— Нормально, товарищ Сталин.

— Мы решили вас направить в Липецкую высшую лётно-тактическую школу воздушного боя!

"Опять в Липецк! Когда ж я от него избавлюсь!" – пронеслось в голове.

— Учиться, товарищ Сталин?

— Нет, товарищ Титов. Командовать и преподавать. Готовить кадры для наших ВВС.

— А у меня есть возможность отказаться от этого назначения?

— Почему, товарищ Титов? У нас остро не хватает высококвалифицированных лётчиков. Их требуется учить.

— Гораздо острее, товарищ Сталин, стоит вопрос об уровне квалификации старшего командного состава ВВС, чем о подготовке отдельных лётчиков. А высокая аварийность в сухопутных ВВС, да и в ВВС некоторых флотов, связана с низким качеством сборки самолётов и в отсутствии военной приёмки на заводах. Основные потери у нас не в боях, а в катастрофах, аварийных ситуациях.

Сталин встал, я тоже поднялся.

— Сидите, товарищ Титов. Продолжайте, я вас внимательно слушаю.

— Вот возьмём, к примеру, мой полк. Сейчас машины выработали свой ресурс, и полк убыл на переформирование. В течение полутора-двух месяцев нам будут менять двигатели, пушки, колёса, некоторые машины будут заменены полностью. Фактически, полк в течение этого срока будет небоеспособен. За это время растеряются наработанные навыки, полк потребуется снова вводить в строй. А в это время, вместо опытных боевых лётчиков будут воевать пацаны из лётных училищ, которые едва научились за ручку держаться. Соответственно, наши потери возрастут. А немцы будут только рады, и будут докладывать о том, что они мастерски сбили огромное количество наших. А на Кубани наши даже заставили их закрасить эмблемы, которыми они всё время пользовались. Поэтому, необходимо по другому готовить смену машин в полках: полк должен иметь второй комплект самолётов к моменту окончания ресурсов основных машин. Неделя для отдыха, и снова в бой. Благодаря этому уменьшится и количество лётных происшествий, и количество потерь. Мне кажется, что именно здесь находятся наши резервы.