Свои и чужие. Статьи, рецензии, беседы - Наталья Казьмина

Очень агрессивное у нас время. Когда осенью приезжал Гринуэй, он сказал, что ему интересно понаблюдать за русскими, постичь их характер, проверить свое первое ощущение: русские, сказал он, бывают или апатичны, или агрессивны, они не бывают нормальными. То есть спокойными. Эстет, человек блестящего ума и таланта, все так быстро раскусил. Мы, конечно, люди странные, изолгавшиеся, давно ставшие двоедушными, как сказал Пастернак в «Докторе Живаго». Он все там сказал и про нас теперешних. И про то, что мы еще очень долго будем выбираться из-под этого гнета, из-под этого дикого насилия над личностью.

– Значит, вообще ничего не изменилось?

– Не говорите вы вообще! Опять этот советский стиль: давайте вообще, давайте в принципе. А люди живут конкретно. Ну как в «Шарашке». Там один герой, который как бы Копелев, который все-таки еще марксист, говорит другому, как бы самому Солженицыну: «Твоя ненависть такова, что ты уже не видишь исторической перспективы!» А тот отвечает: «Мне жить сейчас, а не в перспективе». Вот и прав был А.И. А его теперь только по большим праздникам по ТВ показывают. Вот в связи со столетием Нобелевской премии показали. Непопулярен. «Не тусуется». Лицо не мелькает. А зачем ему мелькать, когда все силы надо беречь для работы? А мы работать не хотим, а хотим, чтобы больше платили. Платят, конечно, ужасающе мало. И вы заметили, как у нас не любят об этом говорить? Вроде как на Западе. Но больше всего не любят говорить либо те, кто получает хорошо, либо те, кто обязан другим платить хорошо, но не платит. А чаще всего кладет деньги себе в карман.

Чтобы что-то изменилось в стране, человек должен сам меняться, прежде всего. Не оставаться рабом. Но и не становиться мародером. Если вы просидели лет семьдесят в тюрьме, еле вышли оттуда живым и вам официально говорят: «Вы свободны», куда вы пойдете? Обратно. Вот все и вздыхают: «Было лучше». Это неправда. Даже «хуже сейчас» все равно лучше «тогда». В какой-то мере. Например, люди могут уехать. Хотя это безобразие, что столько людей покидает свою страну. И об этом мало говорят. Надо ответить в конце концов на коренной вопрос. Не ленинский, а коренной. Почему самая богатая страна мира стала почти что нищей?

– Так Карамзин уже написал: воруют. И Гоголь написал: кто виноват? дураки и дороги.

– Это и древние говорили. А что толку-то? Китайские императоры вон говорили, оказывается: кто не любит коммунизм, у того нет сердца, а кто любит коммунизм, у того нет мозгов. Мало говорить, надо решить. Мне надоело советское сюсюканье. Мы какие-то сюсюкалы. Работать, как правило, не умеем, а все говорим. Мы сотрясатели воздуха.

– А театр, значит, ничего в обществе изменить не может?

– А конечно! Всегда так было.

– Тогда зачем? Что такое театр?

– Наслаждение. Призвание – для актеров, которые любят играть, для режиссеров, которые любят ставить.

– Так буднично?

– Мне кажется, что вы еще находитесь в плену высокопарных советских определений. Все проще в мире. И жестче. Я смотрю «Вестсайдскую историю», или «Порги и Бесс», или старую «Турандот», или балеты с Улановой – шедевры то есть – и получаю от этого большое наслаждение как зритель. И все.

– Что сегодня происходит с актерами?

– Беда. Знаете, какая разница между нашими артистами и великим, но, увы, покойным сэром Лоуренсом Оливье? Он мог играть подряд восемь «Отелло» – босиком, в холодном помещении – и не халтурил, а наши, боятся простудиться и после третьего спектакля действительно хрипят. Это непрофессионально. У наших актеров плохая дикция, плохие голоса, неразработанные, нет диапазона. Стихи читать не умеют. В общем, мало трудолюбия и школа плохая. Мы потеряли вкус к ремеслу. Время дилетантов. Почитайте Пушкина, монолог Сальери. Моцарт – гений, с него и спрос другой. А мы, грешные, должны трудиться. Мы не умеем этого делать. Мы не так воспитаны. И это плохо, потому что мы сейчас пытаемся жить в другой системе, в рынке. Но рынок – это не только и не столько легкие деньги, заработанные в мыльных сериалах и на рекламе. Господам артистам кажется, что они замечательны в этих сериалах, что они наконец-то душу свою в них раскрывают. Хороший артист, не спорю, какое-то время прилично в них существует, на старом запасе. Но умный понимает: вот это – для денег, а это – для души. У них актеры тоже снимаются в «мыльных операх», но по-ни-ма-ют, ради чего. Одна хорошая актриса в Греции, где я ставил «Чайку», увидела однажды на улице, как я смотрю в витрине телевизор, и потащила меня вон: «Не смотри, мне стыдно». А ее все узнают, пишут ей письма, просят автографы… Она довольна, но помнит, что делает это ради того, чтобы потом спокойно репетировать Аркадину. Она держит театр на свои частные деньги! А это почти невозможно. А нашим антрепризам кажется, что они великие, что они осчастливят зал одним своим появлением. Их узнают, им хлопают, а потом они уедут, а им вслед скажут: «Лучше бы не приезжали».

– Как вы обычно реагируете на критику?

– А я привычный. Реагирую, как у Чехова. Когда хвалят, приятно, а когда бранят, то потом два дня чувствуешь себя не в духе. Мне интересна критика, которая способна угадать, что я хотел сказать. Без апломба, но со знанием и эрудицией. Я не за то, чтобы повеселей и погромче, я за то, чтобы поглубже. Но так сейчас мало пишут. У нас забыли все приличия. Современным журналистам только «жареное» подавай, сенсацию, им интереснее писать про театр с изнанки. Расспросить с черного хода и обязательно какой-нибудь негатив наскрести. Иначе, им кажется, это читать никто не будет. Когда мы выпускали «Хроники» Шекспира, в «Независимой газете» появилась статья, где говорилось, что с Таганки бегут профессионалы. Вот, мол, и Давид Боровский уходит, напоследок обвинив Любимова в тирании. Тут же еще какой-то корреспондент в театр прибежал и говорит: «А чё за скандал тут у вас был?» – «А вы чё пришли?» – «Ну как же! Мне в редакции сказали: там скандал, а ты не идешь, беги скорей!» Ну что это за манера? Его интересует не автор, над которым мы размышляли, не премьера, а только скандал. При этом он даже не удосужился понять, какой. А это все ложь была. Журналист выдумал то, чего не знал. Он что, подслушивал под дверью, о чем мы с Давидом говорили? Давид, возмущенный, меня после этого спросил: «Что же мне делать после этой статьи?»

– Отвечать, наверное. Или в суд подавать.

– Да господь с вами! Это ниже моего достоинства. Не тронь г…

– Сегодня существует точка зрения, что можно и нужно писать о театре с изнанки, просто на ином литературном уровне. Вот, например, многие считают, что осенний скандал вокруг публикации в «Известиях» глав из мемуарной книги Анатолия Смелянского был надуманным, раздутым его недоброжелателями. Министр культуры даже разъяснил потом читателям газеты, что на самом деле такое театрально-мемуарное письмо – это методологическое новаторство.

– Ну и правильный был скандал. Нельзя так писать, если ты так долго работал с этим человеком и писал о нем совсем другое. И нельзя начинать работу с другим человеком с того, что вдруг взять и совершенно переменить отношение к тому, кто еще недавно сидел на том же месте, а теперь уже на том свете. Это некрасиво – вот и все. А вообще-то, это его дело. Пусть пишет, если ему не стыдно. Какой уж тут спор?.. Что касается методологического новаторства… Мне тоже как-то сказали, что «Кубанские казаки» – это не легкий водевиль, который имел успех у зрителя, а, видите ли, прозрение художника Пырьева. Ну что это такое?! А это сознательное втирание очков или сознательная промывка мозгов.

– Вы много ездили и хорошо знаете театр за рубежом. У нас иногда говорят, что не только театр в России, но и весь мировой театр пребывает в кризисе. Это так?

– Нет, это мы любим опять говорить вообще. Да нельзя рассматривать вещи вообще! Вообще мир идиотичен. Но это же не значит, что все мы идиоты? Надо не о кризисе говорить, а искать структуру, которая работает и позволит нашему театру, искусству жить, развиваться, а не эксплуатировать последние остатки патриотизма, как это делается в ток-шоу нашего министра Швыдкого. Я попробовал посмотреть, недосмотрел. Но зато все понял: кто искренен, кто нет, кто за какую команду играет и болеет. Все было видно – это, конечно, большое достоинство нашего «ящика для дураков». Но веришь по-прежнему живому человеку, у которого глаза не лгут. Таких, правда, мало… Что-то я все время говорю банальные вещи, а не хочется быть банальным. Но, увы, все истины, как это ни трагично, банальны. Поэтому мы, наверное, и припадаем к истокам. Олимпиада же это хорошо показала. Я считаю, что она получилась: Дельфы, Шизуоки, а потом Москва. Дальше мы должны были поехать в Африку, но там такое творится, что мы пока даже не определились, где будет четвертая Олимпиада. Нет, не все банально. Греки вот никогда не кажутся банальными. Ну почему во многих странах сейчас ставят древних греков? Да там вечные темы! В «Электре» ведь та же схема «Гамлета», не замечали?