ВАЛИС. Трилогия - Филип Дик

– Да кто сказал, что Шерри умирает? – прервал Жирный.

Он не сомневался, что сможет спасти ее при помощи своих новых способностей, именно это лежало в основе его стратегии.

Морис пропустил вопрос мимо ушей.

– Почему ты хочешь умереть? – вместо этого спросил он.

– Я не хочу.

– Если бы у Шерри не было рака, ты также рвался бы жить с ней?

Морис подождал, но ответа не последовало, поскольку Жирному пришлось признаться себе: нет, не рвался бы.

– Почему ты хочешь умереть? – повторил Морис.

– А? – Жирный был совсем сбит с толку.

– Ты плохой человек?

– Нет.

– Кто–то велит тебе умереть? Какой–то голос? Кто–то шлет тебе приказы?

– Нет.

– Твоя мать хотела, чтобы ты умер?

– Ну, с тех пор, как Глория…

– Да насрать на Глорию! Кто такая Глория? Ты даже не спал с ней. Ты и не знал ее толком, а все равно готовился умереть. Хватит нести чушь! – Морис, как обычно, начал орать. – Хочешь помогать людям, так езжай в Эл–Эй выдавать бесплатный суп в католической столовке для бедных или отдай сколько можешь денег в КРР. Пусть людям помогают профессионалы! Ты лжешь самому себе. Лжешь, что Глория для тебя что–то значила, что, как ее там, Шерри не умрет. Да конечно же, умрет! Поэтому и рвешься к ней – чтобы присутствовать в момент ее смерти. Она хочет утащит тебя с собой, а ты и рад. Вы с ней сговорились! Каждый, кто входит в эту дверь, хочет смерти. Такова суть душевных болезней. Не знал? Так послушай меня. Я бы с удовольствием подержал твою голову под водой до того момента, пока ты не начал бы бороться за жизнь. А не начал бы, так и насрать на тебя! Жаль, не дают мне делать такого. У твоей подруги рак? Сама виновата. Человек выключает свою иммунную систему – и вот, пожалуйста, рак. Такое бывает, когда теряешь кого–то близкого. У каждого из нас в крови имеются раковые клетки, но иммунная система присматривает за ними.

– У нее умер друг, – подтвердил Жирный. – И мать умерла от рака.

– И Шерри почувствовала вину за то, что ее друг умер, и ее мать умерла. Ты чувствуешь вину за то, что умерла Глория. Не лучше ли нести вместо этого ответственность за собственную жизнь? Ты обязан защищать себя.

– Я обязан помочь Шерри, – сказал Жирный.

– Давай–ка вернемся к списку.

Склоняясь над списком из десяти вещей, которые он больше всего хотел бы сделать, Жирный спрашивал себя, все ли шарики на месте у самого Мориса. Конечно же, Шерри не хотела умирать. Она упорно и отважно боролась, справилась не только с раком, но и с химиотерапией.

– Ты хочешь прогуляться по пляжу в Санта–Барбаре, – сказал Морис, изучая список. – Это номер первый.

– И что не так? – насупился Жирный.

– Ничего. Зачем?

– Читай второй пункт, – сказал Жирный. – Я хочу, чтобы со мной была симпатичная девушка.

– Возьми Шерри, – предложил Морис.

– Она…

Жирный замялся. На самом деле он просил Шерри поехать с ним на пляж в Санта–Барбару и провести там уикенд в одном из шикарных отелей. Она сказала, что слишком занята в церкви.

– Она не поедет, – заключил Морис. – Она слишком занята – чем?

– Церковью.

Они посмотрели друг на друга.

– Ее жизнь не слишком изменится, когда вернется рак, – заключил Морис. – Она говорит о своем раке?

– Да.

– С продавцами в магазинах? С любым, кого встретит?

– Да.

– Ну вот. Ее жизнь изменится, ее будут жалеть. Лучше бы ей помереть.

Жирный с трудом проговорил:

– Однажды она сказала мне, – он едва мог ворочать языком, – что ее болезнь – лучшее, что когда–либо случалось с ней. Потому что тогда…

– Она стала получать деньги от федеральных властей.

– Верно, – кивнул Жирный.

– Ей больше не нужно работать. Думаю, она до сих пор пишет, что у нее обострение, хотя на самом деле – ремиссия.

– Да, – уныло согласился Жирный.

– Ее поймают. Справятся у ее доктора. Тогда ей придется искать работу.

– Шерри никогда не станет искать работу, – с горечью проговорил Жирный.

– Ты ненавидишь эту девушку, – сказал Морис. – И, что еще хуже, не уважаешь. Она просто бездельница. Мошенница высшего класса. Обдирает тебя как липку – и эмоционально, и финансово. Ты ее кормишь, а она еще и получает пособие. Рэкет, раковый рэкет. А ты лопух. Ты в Бога веришь? – неожиданно спросил он.

Судя по вопросу, можно понять, что Жирный не слишком распространялся о своей связи с Богом на психотерапевтических сеансах Мориса. Не очень–то хотелось обратно в Северное отделение.

– В некотором смысле, – сказал он. Но лгать на эту тему Лошадник не мог, так что продолжил: – У меня собственная концепция Бога. Она основана на моих собственных… – Жирный помедлил, думая, как избежать ловушки, образованной этими словами, – …мыслях.

– Это для тебя очень трепетная тема? – поинтересовался Морис.

Жирный не понимал, к чему тот клонит, если вообще клонит к чему–то. Сам он не видел своей истории болезни, не знал, видел ли ее Морис, и что там написано.

– Нет, – сказал он.

– Ты веришь, что человек создан по образу и подобию Божьему?

– Верю, – ответил Жирный.

И тут Морис опять заорал:

– В таком случае самоубийство – прямое оскорбление Бога! Ты об этом подумал?

– Я думал об этом, – сказал Жирный. – Я очень много думал об этом.

– Да? И что же ты надумал? Давай–ка я скажу тебе, что написано в Книге Бытия на случай, если ты забыл. «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествует он над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом…»

– Ладно, – прервал Жирный. – Но это сказал божественный создатель, а не настоящий Бог.

– Что? – спросил Морис.

Жирный объяснил:

– Это Йалдабаот. Его иногда называют Самаэлем, слепым богом. Он отступник.

– О чем ты, черт возьми, толкуешь? – взорвался Морис.

– Йалдабаот – это чудовище, порожденное Софией, которое изверглось из Плеромы,[15] – сказал Жирный. – Он решил, что он единственный бог, и ошибся. У него есть одна проблема – он слеп. Он создает наш мир, но, поскольку он слеп, получается плохо. Истинный Бог наблюдает за происходящим сверху и, преисполненный жалости, решает нам помочь. Отблески света Плеромы…

Не спуская с Жирного глаз, Морис поинтересовался:

– Кто это понапридумывал? Ты?

– По большей части, – ответил Жирный, – это доктрина Валентина. Второй век о. э.

– Что еще за «о. э.»?

– Общая эра. Это вместо «нашей эры». Гностицизм Валентина – самая незначительная ветвь по сравнению с иранской, которая, само собой, подверглась сильному влиянию зороастрийского дуализма. Валентин чувствовал онтологическую ценность гносиса, поскольку знание противостоит первичному состоянию не–знания, являющегося основой неправильно созданного мира явлений и вещей. Истинный Бог, будучи полностью трансцендентным, не создавал мир. Однако увидев, что натворил Йалдабаот…

– Да какой еще Йалдабаот? Мир создал Иегова! Так гласит Библия!

– Божественный создатель, – пояснил Жирный, – решил, что он – единственный бог. Именно поэтому он был так ревнив и заявлял: «Да не будет у тебя других богов, кроме меня».

– Да ты читал–то Библию?! – взревел Морис.

Сообразив, что столкнулся с религиозным идиотом, Жирный попробовал действовать по–другому.

– Послушай, – проговорил он насколько возможно спокойно. – По поводу сотворения мира существует масса мнений. Например, если рассматривать мир как артефакт – чего быть не может, поскольку, согласно древним грекам, мир это организм, – нельзя опираться на создателя. Например, создателей в разные времена могло быть несколько. Буддистские идеалисты указывают…

– Ты никогда не читал Библию, – скептически заметил Морис. – Знаешь, что ты должен сделать? И я не шучу. Я хочу, чтобы ты отправился домой и изучил Библию. Я хочу, чтобы ты прочел «Книгу Бытия» дважды, слышишь меня? Два раза. Внимательно. И выпиши оттуда все важнейшие события в порядке убывания важности. На следующей неделе я хочу видеть этот список.

Морис не на шутку рассердился. Не подозревая, что лучше не поднимать тему Бога, он просто хотел обратиться к этическим принципам Жирного. Будучи евреем, Морис был убежден, что религия и этика неразделимы, поскольку они объединены в иудейском монотеизме. Этические принципы были переданы напрямую от Иеговы к Моисею, это всем известно. Всем, кроме Жирного Лошадника, чья проблема заключалась в том, что он слишком много знал.

Морис, тяжело дыша, принялся изучать свой график приема. Когда он уничтожал сирийских убийц, то не оценивал космос как разумное существо с психо и сомой , как макрокосмическое зеркало человеческого микрокосма.

– Я вот что еще хотел сказать… – начал Жирный.