Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач - Боб Шоу

— Кто-то напал на меня и хотел убить, — ответил он. — У вас просто был кошмар. Вернитесь в постель.

— Я вовсе не спал, а глазам своим я доверяю, — сказал Карев, вручая ей статуэтку. — Вы не видели, отсюда никто не выбегал? И вообще, почему вы выходили?

— Я никого не видела, а если вы обязательно хотите знать, почему я выходила, то меня вызвали по телефону в отдел связи.

— Там действительно что-то случилось?

— Нет.

— Тогда все ясно, — торжествовал Карев.

— Что ясно?

— Кто-то выманил вас отсюда, чтобы сделать возможным нападение на меня.

— Мистер Карев, — сказала сиделка, подталкивая его к палате, — для меня ясно только одно: Феликс Парма или кто-то из его дружков снова упился в дым. Наверное, бродят сейчас в темноте, выдумывая глупые шутки. А теперь очень прошу вас вернуться в постель, хорошо?

— Тогда прошу вас посмотреть, — сказал Карев, которому пришла в голову другая мысль.

Он повел сиделку к кровати с перевернутым матрасом и осмотрел все вокруг. Голубая таблетка исчезла, а на лежащих на полу осколках стекла не было следов крови. Он внимательно осмотрел левый рукав пижамы и нашел одно красное пятнышко, почти полностью смытое водой, текшей по руке.

— Вот, смотрите, капля крови, — сказал он.

— А здесь еще одна, — ответила она, указывая на красное пятно, появившееся на пижаме. — Вы разбередили рану, и я должна сменить вам повязку.

Карев набрал воздуха, собираясь продолжить убеждение, но потом решил подождать с выяснением деталей до завтрашнего утра, когда встретится с Кенди, координатором группы Объединенных Наций.

— Я наверняка видел это в вашей компкарте, но детали вылетели у меня из головы, — сказал Кенди. — Сколько вам лет, мистер Карев?

— Сорок.

— О! Значит, вы закрепились совсем недавно. Выражение «закрепились» неприятно задело Карева, и он едва не попросил Кенди не пользоваться им, но тут же понял, что тот имеет в виду. Было повсеместно известно, что многолетние остывшие, уставшие как от жизни, так и от постоянного страха смерти, иногда испытывают неудержимое желание выйти навстречу смерти. В таких случаях они бессознательно бродят в местах, где часто бывают несчастные случаи, пока, наконец, дело не доходит до желанной трагедии.

— Совсем недавно, — подтвердил Карев. — И уверяю вас, что не являюсь неудачником.

— Так я и подумал, — Кенди с отвращением оглядел небольшую палату, как бы давая понять, что спешит и имеет другие, более важные дела. Его глянцевая кожа блестела в косых лучах солнца, падающих сквозь окно.

— Сначала эта история в вашем домике, потом авария вездехода на реке, а теперь…

— Я не являюсь неудачником и всем сердцем хочу остаться в живых, — прервал его Карев.

— Я сказал, что так и подумал.

— Понимаю, но я не назвал бы невезением попытки отравления или нападения с ножом в руке.

— Мы достали вездеход из реки, — сказал Кенди, хмуря брови и явно не собираясь обсуждать ничем не подтвержденное покушение.

— Ну, и?..

— Установлено отсутствие стержня в датчике высоты. Когда стержень выпал, это явилось для датчика сигналом, что машина поставлена на стоянку или коснулась земли, и — что совершенно естественно — двигатель заглох.

— Совершенно естественно.

— Так или иначе следует признать это невезением, ибо почему мы должны предполагать, чтобы точка выпадения стержня была ему задана?

Карев провел рукой по складкам постели.

— Я не знаю конструкции ваших вездеходов, — сказал он, — но думаю, что, когда переезжаешь через реку, датчик высоты погружается в воду.

— Это неизбежно.

— А если бы кто-то убрал настоящий стержень и на его место поставил другой, сделанный, скажем, из гордонита?

— А что такое гордонит?

— Сплав, который растворяется почти сразу после соприкосновения с водой.

Кенди тяжело вздохнул.

— Снова мы возвращаемся к таинственному заговору против вас. Вы выдвигаете предположение, что на базе находится убийца.

— Вовсе нет! — Карев почувствовал новый прилив гнева. — Предположение я выдвигал вчера, сегодня я со всей уверенностью утверждаю это.

— Я проверил членов всех групп и не нашел на базе никого со свежей раной на лице, — сказал Кенди и встал.

— А та территория вокруг базы, которую, если не ошибаюсь, вы называете Африкой?

Кенди улыбнулся.

— Мне нравится ваше чувство юмора, мистер Карев. Есть такая очень старая английская шутка, о, том, как король Дарий встречается за завтраком с Давидом, которого накануне бросил в пещеру со львами. Король спрашивает: «Как тебе спалось?» «Плохо, — отвечает Давид. — Если говорить честно, мне мешали львы». Король презрительно фыркает и говорит: «Видимо, ты сам их туда притащил, а это уже не моя вина».

Карев неуверенно улыбнулся.

— Это шутка?

— Я тоже долго думал над этим. Но потом — а должен вам сказать, что я интересуюсь литературой девятнадцатого и двадцатого столетий — обнаружил, что последнюю фразу, вложенную в уста короля, говорили обычно английские хозяйки, сдававшие комнаты, когда жильцы жаловались на блох в постели.

— И все же это не слишком смешно. Я хотел спросить вас, что значит Beau Geste, но пришел к выводу, что не стоит.

— Я имел в виду только, что если кто-то действительно охотится за вами, то это не имеет ничего общего с базой Объединенных Наций. Вероятно, вы досадили кому-то до прибытия сюда.

Карев хотел возразить, но не придумал ни одного подходящего аргумента. Он проводил Кенди взглядом, пока его плечистая фигура не исчезла за дверью, и попытался соединить события последних дней в логическое целое. Единственный общий вывод, к которому он пришел, был таким, что вся его жизнь чертовски осложнилась после того, как он узнал о Е.80. Баренбойма и Плита беспокоила возможность промышленного шпионажа. Может быть, старательно обдуманные шаги, предпринятые для сохранения в тайне их совместных действий, оказались не вполне успешными? Допустим, он вылил на Рона Ритчи свое виски за то, что тот делал оскорбительные намеки на связь Карева с Баренбоймом. Но вдруг известие о Е.80 дошло до могучих и безжалостных конкурентов? Каким образом они пытались бы узнать об этом побольше? Разве не захотели бы они похитить его, чтобы допросить и обследовать? Но что можно выведать у трупа? И разве не заинтересовала бы их также Афина?

Карев нажал кнопку, вызывающую сиделку.

— Когда меня должны отправить отсюда? — спросил он, когда та появилась.

— Доктор Реддинг заказал на сегодняшний вечер вертовзлет, приспособленный для перевозок носилок. Вы полетите прямо в Лиссабон.

Тон ее голоса сказал ему, что она еще не простила ему нарушения ее планов прошлой ночью.

— Ах, так… И это было сделано по обычным каналам? Все знают, когда и на чем я улетаю?

— Не все, — холодно ответила сиделка. — Это мало кого интересует.

Карев махнул рукой.

— Спасибо, это все. Я вас позову, если меня снова кто-нибудь атакует.

— Можете не беспокоиться.

Когда она вышла, он взял с ночного столика коммуникатор и сказал, что хочет говорить с начальником транспорта Фармы. После короткой паузы его соединили.

— Парма из Фармы, — услышал он голос с характерным шотландским акцентом. — С кем я говорю?

— Это Вилл Карев. — Карев взглянул на дверь палаты, убеждаясь, что она закрыта. — Где ты сейчас, Феликс?

— В клубе. Пью свой литровый завтрак.

— Ты едешь сегодня к самолету?

— Да, он прилетает минут через пятьдесят. Не знаю, успею ли.

— Успеешь, а кроме того, возьмешь с собой меня.

— Но ведь… — голос Пармы прервался от удивления.

— Это для меня очень важно. Ты мог бы взять по дороге мои вещи из домика и подъехать за мной минут через пять? — спросил Карев, стараясь, чтобы его слова прозвучали возможно более драматично. — И никому ни слова.

— Ну, хорошо. Но что случилось?

— Я расскажу потом. Приезжай скорее.

Карев отложил коммуникатор и осторожно встал с кровати. Он осмотрел шкаф, но не нашел в нем одежды, в которой мог бы отсюда выйти. Стоя у окна, он смотрел через него, пока не заметил едущий через главную площадь грузовик. Подождав, пока тот подъедет ко входу, он скользнул к двери и вышел из зала. Когда он шел, висящее в груди правое легкое подхватило ритм его шагов, чуть постукивая о ребра. Стараясь не нарушать равновесие, он незаметно покинул здание, а потом сел в ждущий его грузовик. Несмотря на облегчение, которое его охватило, он чувствовал себя оскорбленным тем, что никто не заметил его бегства.

— Пойми меня правильно, — сказал Парма, от которого пахло пивом. — Как все прочие, я люблю развлечься, особенно в такой дыре, но тебе, случайно, не следует лежать в постели?