Лев и Аттила. История одной битвы за Рим - Левицкий Геннадий Михайлович

— Сестра, сегодня ты не готова к исповеди. Ты искала соринку в глазу других, но в своем оке не заметила и бревна. Господу угоден тот, что покаялся в собственных грехах, но худшая награда ждет тех, что ищут чужие недостатки.

— Ты не отпустишь мне грехи?! — удивилась и возмутилась одновременно сестра императора.

— Когда ты, Юста Грата Гонория, отыщешь их у себя, обязательно сообщи мне. Я приду и внимательно тебя выслушаю.

— Боюсь, мне не выпадет такая возможность. Брат заботится не о спасении моей души, а о том, чтобы ко мне не приблизилась ни одна душа. Ты же видел, как нелегко мне было добиться встречи с тобой…

— Сестра, ты не услышала меня. Душа твоя переполнена ненавистью, и Господь не сможет помочь человеку, пока он не освободится от съедающего душу зла. Я буду молиться за тебя, Юста Грата Гонория, и ждать тебя на исповедь. Еще два дня я намерен обитать в Равенне, и если сочтешь себя готовой к покаянию, обращайся в любое время. Теперь мне нужно завершить разговор с твоим братом и Аэцием.

Великий понтифик вновь направился к императору. Валентиниан и Аэций находились на тех же местах в триклинии, как будто Лев их не покидал.

— Странно, что сестра так скоро отпустила отца нашего. Гонория может часами рассказывать, какой плохой у нее брат. — Валентиниан придал лицу обиженное выражение. — Впрочем, ты и сам убедился, что ни одной женщине непозволительно вести себя так, как сестра. А я все терплю.

Отцу христиан показалось в этот момент, что собеседник у него остался тот же, что и несколько минут назад; изменился только голос — с женского на мужской.

— Великого понтифика женские сплетни не интересуют, потому он отсутствовал недолго, — ответил за Льва Флавий Аэций.

Лев не хотел развивать тему отношений сестры и брата как не имеющую в данный момент надежды на улучшение.

— Есть у меня просьба, император…

— Все, что угодно для тебя, Великий понтифик! — с готовностью воскликнул Валентиниан, не дождавшись изложения этой самой просьбы.

— Если сестра твоя изъявит желание встретиться со мной, непременно сделай все, чтобы встреча состоялась. И еще… Гонория нуждается в родственном участии, будь с ней добрее, Валентиниан.

— Я подумаю над твоими словами, — уклончиво ответил император. Озадаченное лицо Валентиниана подтверждало, что он действительно занялся размышлениями. Бедняга не понимал, как с Гонорией можно быть добрым.

— Юста Грата Гонория прервала нашу беседу, и некоторым вопросам мы не уделили должного внимания. — Аэций решил, что настала пора разговора о вещах, которые угрожают существованию Рима. — Наш духовный отец неустанно заботится о единстве христиан. Нам же необходимо приложить мыслимые и немыслимые усилия, чтобы как можно больше христианских народов оказалось в римском лагере, когда гунны приблизятся к нашим очагам.

— В казне денег нет, — запротестовал Валентиниан, предположивший, что военачальник собрался нанимать на службу варварские отряды.

— Римские легионы не укомплектованы даже наполовину, все меньше и меньше молодых людей желает защищать отечество. Наше войско — песчинка среди варварской пустыни, а у варваров каждый мужчина — воин, — изложил реальную картину Аэций.

— Можно начать с действий, которые не требуют больших расходов, — вступил в беседу Лев. — Неплохо было бы отправить послов к западным готам, бургундам и прочим народам, уверовавшим во Христа, с призывом соединить свои силы. Народы Галлии немало пострадали от гуннов и должны понимать, что принесет им вторжение несметных орд язычников. Если Аттила увидит на своем пути единую великую силу, возможно, откажется от войны.

— Тем временем нужно подтянуть к проходам в Альпах самые боеспособные войска, а на горных дорогах поставить заграждения, которые не смогла бы одолеть конница, — предложил Аэций. — Мы должны сделать все, чтобы враг не проник на Италийскую землю.

— Разумно, — согласился Лев, который тщательнейшим образом изучал повадки гуннов и продолжал собирать сведения о них. — Воины Аттилы не привыкли к морю, им неизвестны корабли. Прийти к нам войско гуннов может только посуху.

— Строительство крепостей в горах потребует много средств, — со вздохом завел старую песню Валентиниан.

— Подробности обсудите сами, достойные мужи. Мне остается пожелать помощи Божьей в попечениях ваших об отечестве. — Лев посчитал свою миссию оконченной и участвовать в вечном споре между императором и военачальником ему не хотелось. — С вашего позволения я посещу храмы Равенны.

— Благодарим тебя, Великий понтифик, за заботу о нас, грешных, и о народе нашем, — поклонился отцу христиан Аэций.

Великий понтифик благословил первых людей Рима и покинул триклиний. Император и военачальник некоторое время оставались в растерянности, вызванной внезапным уходом гостя.

— Отец наш — человек весьма разумный, однако ж он не сказал, как быть добрым со змеей. Только приблизишь к ней руку, как ядовитый зуб обнажается для укуса, — первым начал размышлять Валентиниан, словно разговаривая сам с собой.

— Даже Лев заметил, что от Гонории можно ожидать чего-то нехорошего, хотя и не потерял надежду на ее исправление — Аэций конечно же понял ход мыслей императора.

— Но мы-то надежды этой давно не имеем, — вздохнул император.

— Хорошо бы от нее каким-то образом избавиться, — вдруг высказал вслух свои мысли военачальник, который на этот раз был склонен согласиться с собеседником.

— Не смей даже думать об этом! — испугался Валентиниан.

— Прости, император, я хотел сказать совсем другое: для нашего спокойствия будет лучше, если Гонория поселится как можно дальше от Равенны.

— Кажется, я знаю, как поступить с сестрой.

Аэций с удивлением смотрел на императора, которого все считали недалеким человеком, и по натуре был он весьма нерешительным и медлительным.

— Отправим Гонорию в Константинополь, а Феодосия попросим присмотреть за ней.

План Валентиниана на этот раз показался Аэцию действительно неплохим.

— Почему бы ей не навестить близкого родственника? — согласился военачальник. — Гонория все время жаловалась, что ты запрещаешь ей покидать стены дворца, так пусть совершит длительное путешествие.

Феодосий правил Восточной Римской империей и приходился двоюродным братом Валентиниану; кроме того, последний был женат на дочери Феодосия — Евдоксии. Так что в просьбе — приютить в Константинополе сестру императора Запада — не виделось ничего необычного.

— Меня беспокоит лишь то, что Гонория может в скором времени вернуться обратно. Если ей не понравится в Константинополе, то даже море не станет преградой для бегства в Равенну или Рим. — Валентиниан прекрасно знал решительный характер сестры.

— Почему бы нам не исполнить давнюю мечту Гонории и не выдать ее замуж?

— Это слишком опасно, — не на шутку испугался Валентиниан. У него рождались только дочери, а мечты о наследнике так и оставались мечтами. Перспектива появления мужчины в императорском семействе приводила его в ужас. Императорская власть в Риме передавалась только по мужской линии.

— Избежать опасности не представляет труда. Мужа будем выбирать мы; вернее, попросим Феодосия найти мужа сенаторского сословия — ленивого, лишенного честолюбия, не слишком умного. Мы должны быть уверены, что у супруга Гонории не появится желания даже смотреть в сторону Равенны.

Два дня Лев проповедовал Слово Божие в церквях Равенны, беседовал с христианами здешних общин. Юсты Граты Гонории он так и не увидел.

Хитроумный план Валентиниана и Аэция воплощался несколько месяцев. Все это время велась переписка между двумя императорами. Феодосий счел просьбу брата незначительной и с радостью исполнил свою часть замысла. Наконец, Валентиниан "обрадовал" сестру:

— Дорогая Гонория, долгое время ты возмущалась, что находишься в Равенне на правах пленницы и ограничена в передвижениях стенами дворца. Отчасти так и было. Признаю, что многие требования мои и предписания были несправедливыми по отношению к тебе, но теперь я решил все исправить.