Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения. - Генри Лонгфелло

Благословение полей

Пой, о песнь о Гайавате,Пой дни радости и счастья,Безмятежные дни мираНа земле Оджибуэев!Пой таинственный Мондамин,Пой полей благословенье!

Погребен топор кровавый,Погребен навеки в землюТяжкий, грозный томагаук;Позабыты клики битвы, —Мир настал среди народов.Мирно мог теперь охотникСтроить белую пирогу,На бобров капканы ставитьИ ловить сетями рыбу;Мирно женщины трудились:Гнали сладкий сок из клена,Дикий рис в лугах сбиралиИ выделывали кожи.

Вкруг счастливого селеньяЗеленели пышно нивы, —Вырастал Мондамин стройныйВ глянцевитых длинных перьях,В золотистых мягких косах.Это женщины весноюОбрабатывали нивы, —Хоронили в землю маисНа равнинах плодородных;Это женщины под осеньЖелтый плащ с него срывали,Обрывали косы, перья,Как учил их Гайавата.

Раз, когда посев был кончен,Рассудительный и мудрыйГайавата обратилсяК Миннегаге и сказал ей:«Ты должна сегодня ночьюДать полям благословенье;Ты должна волшебным кругомОбвести свои посевы,Чтоб ничто им не вредило,Чтоб никто их не коснулся!

В час ночной, когда все тихо,В час, когда все тьмой покрыто,В час, когда Дух Сна, Нэпавин[68],Затворяет все вигвамы,И ничье не слышит ухо,И ничье не видит око, —С ложа встань ты осторожно,Все сними с себя одежды,Обойди свои посевы,Обойди кругом все нивы,Только косами прикрыта,Только тьмой ночной одета.

И обильней будет жатва;От следов твоих на нивеКруг останется волшебный,И тогда ни ржа, ни черви,Ни стрекозы, Куо-ни-ши[69],Ни тарантул, Соббикапш[70],Ни кузнечик, Па-пок-кина[71],Ни могучий Вэ-мок-квана[72],Царь всех гусениц мохнатых,Никогда не переступятКруг священный и волшебный!»

Так промолвил Гайавата;А ворон голодных стая,Жадный Кагаги, Царь-Ворон,С шайкой черных мародеровОтдыхали в ближней рощеИ смеялись так, что сосныСодрогалися от смеха,От зловещего их смехаНад словами Гайаваты.«Ах, мудрец, ах, заговорщик!» —Говорили птицы громко.

Вот простерлась ночь немаяНад полями и лесами;Вот и скорбный ВавонэйсаВ темноте запел тоскливо,Притворил Дух Сна, Нэпавин,Двери каждого вигвама,И во мраке МиннегагаПоднялась безмолвно с ложа;Все сняла она одеждыИ, окутанная тьмою,Без смущенья и без страхаОбошла свои посевы,Начертала по равнинеКруг волшебный и священный.

Только Полночь созерцалаКрасоту ее во мраке;Только смолкший ВавонэйсаСлышал тихое дыханье,Трепет сердца Миннегаги;Плотно мантией священнойНочи мрак ее окутал,Чтоб никто не мог хвастливоГоворить: «Ее я видел!»

На заре, лишь день забрезжил,Кагаги, Царь-Ворон, скликалШайку черных мародеров —Всех дроздов, ворон и соек,Что шумели на деревьях,И бесстрашно устремилсяНа посевы Гайаваты,На зеленую могилу,Где покоился Мондамин.

«Мы Мондамина подымемИз его могилы тесной! —Говорили мародеры. —Нам не страшен след священный,Нам не страшен круг волшебный,Обведенный Миннегагой!»

Но разумный ГайаватаВсе предвидел, все обдумал:Слышал он, как издевалисьНад его словами птицы.«Ко[73], друзья мои, — сказал он, —Ко, мой Кагаги, Царь-Ворон!Ты с своею шайкой долгоБудешь помнить Гайавату!»

Он проснулся до рассвета,Он для черных мародеровВесь посев покрыл сетями,Сам же лег в сосновой роще,Стал в засаде терпеливоПоджидать ворон и соек,Поджидать дроздов и галок.

Вскоре птицами все полеЗапестрело и покрылось;Дикой, шумною ватагой,С криком, карканьем нестройным,Принялись они за дело;Но, при всем своем лукавстве,Осторожности и знаньеРазных хитростей военных,Не заметили, что скрытаНедалеко их погибель,И нежданно очутилисьВсе в тенетах Гайаваты.

Грозно встал тогда он с места,Грозно вышел из засады, —И объял великий ужасДаже самых храбрых пленных!Без пощады истреблял онИх направо и налево,И десятками их трупыНа шестах высоких вешалВкруг посевов освященныхВ знак своей кровавой мести!

Только Кагаги, Царь-Ворон,Предводитель мародеров,Пощажен был ГайаватойИ заложником оставлен.Он понес его к вигвамуИ веревкою из вяза,Боевой веревкой пленных,Привязал его на кровле.

«Кагаги, тебя, — сказал он, —Как зачинщика разбоя,Предводителя злодеев,Оскорбивших Гайавату,Я заложником оставлю:Ты порукою мне будешь,Что враги мои смирились!»

И остался черный пленникНад вигвамом Гайаваты;Злобно хмурился он, сидяВ блеске утреннего солнца,Дико каркал он с досады,Хлопал крыльями большими, —Тщетно рвался на свободу,Тщетно звал друзей на помощь.

Лето шло, и ШавондазиПосылал, вздыхая страстно,Из полдневных стран на северНегу пламенных лобзаний.Рос и зрел на солнце маисИ во всем великолепье,Наконец, предстал на нивах:Нарядился в кисти, в перья,В разноцветные одежды;А блестящие початкиНалилися сладким соком,Засверкали из подсохших,Разорвавшихся покровов.

И сказала МиннегагеПрестарелая Нокомис:«Вот и Месяц Листопада!Дикий рис в лугах уж собран,И готов к уборке маис;Время нам идти на нивыИ с Мондамином бороться —Снять с него все перья, кисти,Снять наряд зелено-желтый!»

И сейчас же МиннегагаВышла весело из домаС престарелою Нокомис,И они созвали женщин,Молодежь к себе созвали,Чтоб сбирать созревший маис,Чтоб лущить его початки.

Под душистой тенью сосен,На траве лесной опушкиСтарцы, воины сиделиИ, покуривая трубки,Важно, молча любовалисьНа веселую работуМолодых людей и женщин,Важно слушали; в молчаньеШумный говор, смех и пенье:Словно Опечи на кровле,Пели девушки на ниве,Как сороки стрекоталиИ смеялись, точно сойки.

Если девушке счастливойПопадался очень спелый,Весь пурпуровый початок,«Нэшка![74] — все кругом кричали.Ты счастливица — ты скороЗа красавца замуж выйдешь!»«Уг!»[75] — согласно отзывалисьИз-под темных сосен старцы.

Если ж кто-нибудь на нивеНаходил кривой початок,Вялый, ржавчиной покрытый,Все смеялись, пели хором,Шли, хромая и согнувшись,Точно дряхлый старикашка,Шли и громко пели хором:«Вагэмин, степной воришка,Пэмосэд, ночной грабитель!»

И звенело поле смехом;А на кровле ГайаватыКаркал Кагаги, Царь-Ворон,Бился в ярости бессильной.И на всех соседних еляхРаздавались не смолкая,Крики черных мародеров.«Уг!» — с улыбкой отзывалисьИз-под темных сосен старцы.

Письмена

«Посмотри, как быстро в жизниВсе забвенье поглощает!Блекнут славные преданья,Блекнут подвиги героев;Гибнут знанья и искусствоМудрых Мидов и Вэбинов,Гибнут дивные виденья,Грезы вещих Джосакидов!

Память о великих людяхУмирает вместе с ними;Мудрость наших дней исчезнет,Не достигнет до потомства,К поколеньям, что сокрытыВ тьме таинственной, великойДней безгласных, дней грядущих.

На гробницах наших предковНет ни знаков, ни рисунков.Кто в могилах, — мы не знаем,Знаем только — наши предки;Но какой их род иль племя,Но какой их древний тотем —Бобр, Орел, Медведь, — не знаем;Знаем только: «это предки».

При свиданье — с глазу на глазМы ведем свои беседы;Но, расставшись, мы вверяемНаши тайны тем, которыхПосылаем мы друг к другу;А посланники нередкоИскажают наши вестиИль другим их открывают».

Так сказал себе однаждыГайавата, размышляяО родном своем народеИ бродя в лесу пустынном.

Из мешка он вынул краски,Всех цветов он вынул краскиИ на гладкой на берестеМного сделал тайных знаков,Дивных и фигур и знаков;Все они изображалиНаши мысли, наши речи.

Гитчи Манито могучийКак яйцо был нарисован;Выдающиеся точкиНа яйце обозначалиВсе четыре ветра неба.«Вездесущ Владыка Жизни» —Вот что значил этот символ.

Гитчи Манито могучий,Властелин всех Духов Злобы,Был представлен на рисунке,Как великий змей, Кинэбик.«Пресмыкается Дух Злобы,Но лукав и изворотлив» —Вот что значит этот символ.

Белый круг был знаком жизни,Черный круг был знаком смерти;Дальше шли изображеньяНеба, звезд, луны и солнца,Вод, лесов, и горных высей,И всего, что населяетЗемлю вместе с человеком.

Для земли нарисовал онКраской линию прямую,Для небес — дугу над нею,Для восхода — точку слева,Для заката — точку справа,А для полдня — на вершине.Все пространство под дугоюБелый день обозначало,Звезды в центре — время ночи,А волнистые полоски —Тучи, дождь и непогоду.

След, направленный к вигваму,Был эмблемой приглашенья,Знаком дружеского пира;Окровавленные руки,Грозно поднятые кверху, —Знаком гнева и угрозы.

Кончив труд свой, ГайаватаПоказал его народу,Разъяснил его значеньеИ промолвил: «Посмотрите!На могилах ваших предковНет ни символов, ни знаков.Так пойдите, нарисуйтеКаждый — свой домашний символ,Древний прадедовский тотем,Чтоб грядущим поколеньямМожно было различать их».

И на столбиках могильныхВсе тогда нарисовалиКаждый — свой фамильный тотем,Каждый — свой домашний символ:Журавля, Бобра, Медведя,Черепаху иль Оленя.Это было указаньем,Что под столбиком могильнымПогребен начальник рода.

А пророки, Джосакиды[76],Заклинатели, Вэбины,И врачи недугов, Миды[77],Начертали на берестеИ на коже много страшных,Много ярких, разноцветныхИ таинственных рисунковДля своих волшебных гимнов:Каждый был с глубоким смыслом,Каждый символом был песни.

Вот Великий Дух, Создатель,Озаряет светом небо;Вот Великий Змей, Кинэбик,Приподняв кровавый гребень,Извиваясь, смотрит в небо;Вот журавль, орел и филинРядом с вещим пеликаном;Вот идущие по небуОбезглавленные людиИ пронзенные стреламиТрупы воинов могучих;Вот поднявшиеся грозноРуки смерти в пятнах крови,И могилы, и герои,Захватившие в объятьяНебеса и землю разом!

Таковы рисунки былиНа коре и ланьей коже;Песни битвы и охоты,Песни Мидов и Вэбинов —Все имело свой рисунок!Каждый был с глубоким смыслом,Каждый символом был песни.

Песнь любви, которой чарыВсех врачебных средств сильнее,И сильнее заклинаний,И опасней всякой битвы,Не была забыта тоже.Вот как в символах и знакахПеснь любви изображалась:

Нарисован очень яркоЧеловек багряной краской —Музыкант, любовник пылкий.Смысл таков: «Я обладаюДивной властью надо всеми!»

Дальше — он поет, играяНа волшебном барабане,Что должно сказать: «Внемли мне!Это мой ты слышишь голос!»

Дальше — эта же фигура,Но под кровлею вигвама.Смысл таков: «Я буду с милой.Нет преград для пылкой страсти!»

Дальше — женщина с мужчиной,Стоя рядом, крепко сжалиРуки с нежностью друг другу.«Все твое я вижу сердцеИ румянец твой стыдливый!» —Вот что значил символ этот.

Дальше — девушка средь моря,На клочке земли, средь моря;Песня этого рисункаТакова: «Пусть ты далеко!Пусть нас море разделяет!Но любви моей и страстиНад тобой всесильны чары!»

Дальше — юноша влюбленныйК спящей девушке склонилсяИ, склонившись, тихо шепчет,Говорит: «Хоть ты далеко,В царстве Сна, в стране Молчанья,Но любви ты слышишь голос!»

А последняя фигура —Сердце в самой серединеЗаколдованного круга.«Вся душа твоя и сердцеПредо мной теперь открыты!» —Вот что значил символ этот.

Так, в своих заботах мудрыхО народе, ГайаватаНаучил его искусствуИ письма и рисованьяНа бересте глянцевитой,На оленьей белой кожеИ на столбиках могильных.

Плач Гайаваты