Вовка - зелёная фуражка - Андрей Шманкевич

— Неправда! — Вовка почувствовал себя обделённым и обиженным. — Мне уже давно было шесть!.. Ты сама была у нас на день рождения… Ты тогда пироги ела с черникой! Что же мне, всё шесть да шесть?!

— А ты не был у меня на день рождения! А кто пироги с капустой и вареньем ел? Так мне же было семь на этот день рождения, а тебе было только шесть. Так кто из нас старше? Кого вперёд примут в школу?

На это Вовка не нашёл, что ответить. Обидно, что из-за какого-то одного года его не примут в школу и придётся ему быть одному на заставе. Как одному жить? Разве одному интересно ходить в лес за ягодами и грибами? Или на озеро? Или на заимку? А когда выпадет снег, затрещат морозы, куда деться?

Правда, Куликов обещал: скоро пора хорошей осенней рыбалки. Он уже готовился: вытащил на берег единственную на заставе лодку и взял её в оборот— конопатил пазы и заливал их чёрной смолой. Дедушка Матвей приходил помогать. Они вдвоём перевернули плоскодонную лодку кверху дном, разогрели в старом ведре смолу и стали замазывать ею всё дно лодки. А ещё дедушка Матвей раскалил в костре конец железного лома и этим раскалённым концом стал водить по пазам, чтобы в них получше залилась смола.

— Вот теперь полный порядок! — сказал дедушка. — Хоть в тапочках на ней плавать: ни капли воды не просочится…

Дедушка заметил, что Вовка невесел, и спросил:

— А что это ты в грустях, Вова? Не захворал ли, часом?

— Беда, Матвей Спиридоныч! Подружка его уезжает в интернат. В школу… — ответил за Вовку Куликов.

— Да, одному, однако, скучновато будет… — согласился дедушка Матвей. — Ну, почаще к нам заглядывай. Бабушка Марфа завсегда гостям рада, особенно любит она вашего брата… Своих-то внучат не довелось ей понянчить…

Дедушка вдруг замолчал и долго-долго смотрел куда-то вдоль берега озера. Молчал и Куликов. Вовка решил, что и ему надо молчать и ни о чём не спрашивать ни сержанта, ни лесника…

В этот же день Вовка спросил у Светки:

— А почему бабушке Марфе не пришлось своих внучат нянчить?

— Ты что, маленький? Да? — Светка даже головой покачала. — Откуда же у них внучата, когда ихнего сына фашисты в войну убили… Ты помнишь, мы у бабушки пышки с мёдом ели? Помнишь, мы тогда цветов принесли? А что она про цветы сказала, помнишь?

— Ты знаешь, Светка, пышки были такие вкусные, и я… — смущённо сказал Вовка.

Но Светка перебила его:

— Про цветы, я спрашиваю, помнишь, что бабушка сказала?

— Ну, помню… Сказала, что отнесёт их какому-то Васе… Я хотел спросить и забыл…

— Сыну своему, вот какому Васе. На его могилку, у памятника она цветы положила. И дедушка, и бабушка берегут его могилку… И солдаты тоже берегут. А молодые пограничники, только их привезут на заставу, идут к Васиной могилке и стреляют из автоматов. Салют делают… Там не один Вася, там ещё лежат пограничники. Они все герои…

— И у всех у них золотые звёздочки были? — спросил Вовка.

Светка подумала немного и сказала:

— Наверное, нет… Награды потом дают, когда ты уже героем станешь… Да, да… Васе после смерти награда вышла… Бабушка Марфа говорила, что его… как это? Ага, посмертно наградили, вот как…

— А других тоже посмертно?

— Не знаю… Может, и наградили… Васе почему награда вышла? Потому что он один долго-долго с фашистами воевал… Они вдвоём были в наряде, когда война началась, и не знали, что будет война. Пошли в наряд, и всё… Пришли на границу, а тут фашисты стали полосу переходить и стрелять. Тогда Вася тоже стал стрелять в них, а солдата послал на заставу за помощью. Но солдата фашисты сразу же ранили, и он упал. Вася даже перевязать его не смог, только за камни спрятал и опять стал отстреливаться. Фашисты сунутся на КСП, а он их из автомата, они в другом месте полезут, а он опять по ним очередь даст… Когда у него патроны кончились, Вася взял автомат раненого солдата и опять стал воевать…

— Ух ты! Вот это да! — вырвалось у Вовки. — Ну, а потом?

— Потом у Васи и эти патроны кончились… Но он успел столько фашистов поубивать, что остальные уже уходить собирались. А как кончились у Васи патроны, они опять полезли. Даже кричать стали: «Рус Иван, сдавайся!»

— Не Иван, а Вася… — поправил Вовка.

— Не Вася, а рус Иван они кричали… Так фашисты всех русских солдат называли, а мы их называли фрицами…

— Почему? — удивился Вовка.

— Ох и почемучка ты, Вовка! Так называли, потому что у нас много Иванов, а у них Фрицев… И когда фрицы снова полезли и хотели Васю живым в плен взять, чтобы он им военные тайны выдал, Вася выхватил гранату и бросился к ним навстречу. Крикнул: «За Родину! Ура!» — и взорвал гранату. Сам сразу погиб, но и фрицы все до одного взорвались… А тот солдат, что был раненый, всё видел, и, когда его наши подобрали, он и рассказал, как Вася воевал с фашистами…

Тут только понял Вовка, что портрет сержанта, нарисованный красками и вставленный в рамку, перевитую чёрной лентой, был портретом сына дедушки Матвея и бабушки Марфы. А ведь Вовка и раньше слышал, что старики потому здесь и поселились навсегда, что тут у них погиб единственный сын.

— Я думал, что это сержант Куликов нарисован… — сказал Вовка виновато.

— Слава богу, хоть это ты заметил! — вздохнув, сказала Светка. — Куликов очень похож на Васю. Тебе понятно теперь, почему дедушка и бабушка, как приходят на заставу, так Куликова разыскивают… Им кажется, что это вроде их Вася.

Вечером Вовка достал альбом, карандаши и уселся рисовать картину «Бой на границе». Он долго чесал себе лоб карандашом, прежде чем провести на бумаге первую линию. Нелегко было представить себе, как это всё происходило, а нарисовать было ещё труднее. Самого Васю он нарисовал в центре картины и так, чтобы было видно его лицо и поднятая над головой граната. У его ног лежало человек пять убитых фашистов, а несколько живых, закрыв головы руками, убегали от Васи.

За грудой камней позади Васи Вовка нарисовал раненого пограничника. Он как будто хотел подняться, чтобы вместе с Васей продолжать бой. На груди у раненого Вовка нарисовал красное пятно, а на груди у Васи золотую звёздочку.

— А я не хочу посмертно!.. Хочу, чтобы было до-смертно, чтобы все знали, что он герой…

И он ещё ярче подрисовал звезду жёлтым карандашом…

— Ты это тоже Сеньке пошлёшь? — тихо спросила Света.

— Да, пошлю, — сказал Вовка.

— Пошли! — сказала Света. — Пусть знает, какие на Севере бывают герои!

…А день становился всё короче и короче. Он угасал на Севере гораздо быстрее, чем в Армавире или даже в Москве. И солнце теперь светило не каждый день. Частенько налетали тучи и дождь моросил не переставая. Пограничники поверх шинелей надевали брезентовые плащи, отправляясь уже в темноте в наряд. На дворе разливались лужи, и все ходили по дощатым мостикам. Они были проложены от казармы ко всем службам.

Чтобы не затонула лодка, Куликов вёдрами вычерпывал из неё воду — столько её наливало с неба. А лужи на заставе не просыхали, пусть солнце светило и день и два. Не то было летом. Летом тоже шли дожди и ливни бывали, но стоило прорваться сквозь тучи солнцу, и луж как не бывало.

А та самая берёзка у ворот заставы, так обрадовавшая ребят первыми зелёными листочками, первой сказала им, что лету приходит конец: у неё позолотились отросшие за лето косы. Сегодня косы позолотились, а назавтра стала она ронять под напором ветра листья, и ветер швырял их в озеро и гнал золотыми корабликами к южному берегу.

Но лес ещё не умер, ещё он баловал людей и грибами и ягодами… Не брала пока бабушка Марфа только бруснику и клюкву да ещё морошку — надо, чтобы эти ягоды морозцем тронуло, тогда сладость у них появится. Хотя грибы подходили к концу, но их ещё было вдоволь, как говорила бабушка Марфа, — хоть косой коси. Она всё сетовала — столько добра пропадает в лесу!

— Была б у меня такая волшебная сила, покликала бы я — и все грибы за мной, как цыплята, на заимку пришли, а я бы их все до дела довела. Сколь бы я людей грибками попотчевала, а? А так, куда ж их девать? И для себя насолила и насушила, и солдатикам в запас. Будут лапшу они с грибками есть и солёненькими когда побалуются…

…И вдруг наступил день, грустный для Вовки день, когда Светка появилась перед ним в новеньком коричневом платье, в белоснежном фартуке, с портфелем в руке.

— Ну как? Идёт мне форма? — спросила она.

— Идёт… — ответил сразу почему-то оробевший Вовка. — Значит, уезжаешь?..

— Уезжаю! — как-то даже весело ответила Светка. — Мы уже все вещи уложили, и скоро будут запрягать.

— А букварь ты не забыла? — спросил Вовка, не зная, что говорить.

— Кажется, нет… Но можно проверить… — ответила Светка, положила портфель на стол и открыла его.

Конечно, букварь был на месте, на месте были и тетрадки, пенал с ручками и карандашами и всё прочее школьное снаряжение. Смотрел на все эти богатства Вовка и чувствовал, как щемит у него в груди. И не только от того щемило в груди, что оставался он один на заставе — об этом он как-то и не думал в это время, — щемило, пожалуй, от зависти и обиды, что Светка уже имела право на портфель, на форму, а у него этого права пока не было…