Иван Васильевич Бабушкин - М. Новоселов

— Да ничего особенного. Вот устраиваем скоро вечеринку с танцами… — начал было Бабушкин нерешительно, но сосед его перебил:

— А у тебя книги какие-нибудь есть? Ты читаешь ли что-нибудь?

Иван Васильевич совсем смутился. У него, правда, было около десятка книг, но он почти не касался их. Бабушкин положил книги у себя в комнатке как украшение скромной, бедной обстановки жилища. Он охотно предложил Костину зайти посмотреть книги. Но Костин сам пригласил Ивана Васильевича к себе в ближайшее воскресенье.

Бабушкин обрадовался: до сих пор у него почти не было хороших знакомых, к которым можно было бы пойти побеседовать и повеселиться в редкие часы, свободные от заводской работы.

С завода оба слесаря шли вместе. Костин указал Ивану Васильевичу дом, в котором жил, и еще раз попросил его обязательно заглянуть к нему. Бабушкин расстался с ним дружески.

На следующий день, около часу дня, он уже подходил к квартире своего нового, понравившегося ему товарища. В небольшой квадратной комнате, кроме хозяина, сидели еще его брат и один из слесарей той партии, в которой работал Костин. Во время беседы со своими гостями Костин вынул маленький печатный листок и молча протянул его товарищу, пришедшему ранее Бабушкина. Иван Васильевич думал, что это какое-либо личное письмо, и безразлично смотрел на внимательно читавшего молодого слесаря.

Прочитав листок, рабочий с улыбкой вернул его Костину.

— Ну что? Как? — спросил Костин.

— Что ж, очень хорошо, — сказал его товарищ.

И вдруг Костин неожиданно для Бабушкина дал ему этот листок:

— Может, хочешь почитать? Так почитай.

И Бабушкин впервые в жизни прочитал подпольную революционную листовку. Какое она произвела на него впечатление, лучше всего видно из записи самого Ивана Васильевича:

«Я развернул и приступил к чтению. С первых же слов я понял, что это что-то особенное, чего мне никогда в течение своей жизни не приходилось видеть и слышать. Первые слова, которые я прочел, вызвали во мне особое чувство. Мысль непроизвольно запрыгала, и я с трудом начал читать дальше. В листке говорилось про попов, про царя и правительство, говорилось в ругательской форме, и я тут же каждым словом проникался насквозь, верил и убеждался, что это так и есть, и нужно поступать так, как советует этот листок… Тут же как молотом ударило по моей голове, что никакого царствия небесного нет и никогда не существовало, а все это простая выдумка для одурачивания народа.

Всему, что было написано в листке, я сразу поверил, и тем сильнее это действовало на меня. С трудом дочитывал я листок и чувствовал, что он меня тяготит от массы нахлынувших мыслей».

Листовка была полна резких, сильных протестов против правительства, приводила яркие, вопиющие факты царского произвола и народного бесправия.

Долгое время держалась в памяти Бабушкина эта первая подпольная листовка. Он понял, что Костин его пригласил к себе неспроста, и сразу же почувствовал себя в истинно товарищеской, дружеской среде.

Семена революционной пропаганды упали на вполне подготовленную почву. Состояние Бабушкина можно было сравнить с положением человека, долгое время бродившего в дремучем лесу, стремившегося к изредка мелькавшему впереди узкому лучу света и сразу вышедшего на залитую солнцем поляну.

Все, что возникало в сознании в не находило объяснения, стало ясным. Вся жизнь Бабушкина приобрела определенное освещение, определенную окраску.

Бабушкин с трудом перевел дух, пытаясь отдать себе отчет в нахлынувших впечатлениях. Такие минуты не забываются…

По разгоревшимся глазам Костина и его товарищей Бабушкин видел, что и они так же сильно, как и он, взволнованы прочитанным. Иван Васильевич понял, что и его новый знакомый Костин тоже усиленно ищет выхода из своей тяжелой жизни, рвется к знанию, общению с людьми.

Бабушкин и Костин подружились. Иван Васильевич интересовался, откуда его новый приятель достал подпольную листовку. Из ответов Костина он догадывался, что тот человек, от которого Костин получил прокламацию, работает в их мастерской. Уверившись в том, что Бабушкин ни в коем случае не выдаст подпольщика, Костин познакомил Ивана Васильевича с Сергеем Ивановичем Фунтиковым, действительно работающим в механической мастерской Семянниковского завода.

Личность этого революционера, его убеждения и характер были во многих отношениях замечательны. Беседы с ним еще более укрепляли в рабочих стремление к борьбе с угнетателями. Но говорить с Фунтиковым было нелегко: на первых порах каждого новичка почти отталкивала прямолинейность, даже более того— резкость, с которой Фунтиков отстаивал свои убеждения.

По воспоминаниям его товарищей по заводу, Фунтиков был прямым, откровенным и решительным человеком. Он никогда не шел ни на какие компромиссы со своей совестью. Скопив за долгие годы работы около двухсот рублей, он пожертвовал их в рабочую кассу. Фунтиков имел один старенький пиджак, ходил осенью и зимой в потертом осеннем пальто я даже не носил чулок.

Рабочие его очень любили, за большую бороду и суровый вид называли «патриархом». Авторитет Фунтикова еще больше повысился после демонстрации похорон (15 апреля 1891 года) широко известного в рабочей среде писателя-демократа, публициста Николая Васильевича Шелгунова.

Н. В. Шелгунов был одним из прогрессивных деятелей своего времени. Никакие репрессии царского правительства не могли сломить боевого революционного духа писателя-демократа. Его статьи, бичующие самодержавие и помещичье-буржуазный либерализм, все чаще и чаще появлялись на страницах передового журнала «Современник». Рабочие столицы зачитывались статьями Н. В. Шелгунова. Когда жизнь писателя прервалась, они собрали значительное количество денег и купили большой венок. На траурной ленте было написано:

Н.В. Шелгунову.

Указателю пути к свободе и братству, от петербургских рабочих.

Фунтиков шел в начале похоронной процессии, поддерживая венок. За ним двигалась многочисленная толпа рабочих, студентов, интеллигенции, пришедших отдать последний долг умершему писателю. На половине пути жандармский офицер попытался, было сорвать «крамольную» надпись. Но Фунтиков сам бережно снял ленту с венка и спрятал под пальто у груди. И уже на кладбище вновь появилась на венке волнующая надпись.

…Бабушкин не без робости подошел вместе с Костиным к Фунтикову, — он не раз слышал о своеобразном характере Фунтикова, о его прямых, подчас даже резких вопросах. Действительно, Фунтиков встретил Бабушкина сурово:

— Ну что? О чем думаешь?